—   Видишь, Оливия, ты должна учиться у жены Сент-Джонса. Осваивай это искусство — или хотя бы просто научись лиш­ний раз не открывать рот.

Если Оливию и можно было в чем-то обвинить, то только не в том, что она болтушка. Когда мужчины отошли в сторо­ну, Элиза протянула руку и легонько коснулась плеча этой не­счастной. То был жест женской солидарности, от которого Элизе на самом деле следовало бы воздержаться, но она по­чувствовала, как женщина от этого прикосновения вздрог­нула.

По крайней мере, когда муж будет на охоте, Оливию на не­которое время оставят в покое. Элиза знала, что, будь она на ее месте, то уже давно бы не выдержала и надломилась. Точ­нее, надломилась бы шея Дивейна, и это стало бы полным разрывом в буквальном смысле этого слова.

Вся толпа, включая и нескольких женщин, двинулась на ули­цу, сопровождаемая слугами, почтительно шедшими позади.

—   Какой прекрасный день, — раздался голос откуда-то сза­ди. — Просто идеальный для занятий спортом. Вы согласны со мной, братья мои?

Все дружно обернулись и увидели доктора Хавелока, сто­явшего на ступенях своего особняка. В его улыбке отражалась вся теплота утреннего солнца, а в глазах горела веселая до­брожелательность. Когда он начал спускаться по лестнице, собравшиеся внизу члены общества разразились приветствен­ными возгласами.

—   А вы, наши кандидаты? Надеюсь, все вы хорошо отдо­хнули? — спросил Хавелок, переводя взгляд с одного претен­дента на другого.

Когда Хавелок заметил Элизу рядом с Веллингтоном и Дивейном, голова его слегка склонилась набок. Он заложил боль­шие пальцы рук за края своего жилета и, захрустев по мелкому гравию, направился к их группе.

—   Церковная мышка, — начал доктор Хавелок; взгляд его, рассматривавший Элизу, был холоден, как лед Южного полю­са. — Но уже не настолько тихая, как накануне вечером. Эдакая эротическая певчая пташка. — Хавелок обернулся к другим при­сутствующим дамам. — Берите пример с нее. Ограничьте свои милые беседы, поскольку это ведь все-таки мужская прогулка.

Все мужчины засмеялись, в то время как Элиза покраснела и отвела глаза. Хавелок мягко усмехнулся в сторону Веллинг­тона и повел их к остальным кандидатам.

—Держитесь поближе ко мне, Сент-Джонс, — шепнул ему Бартоломью и дружески подмигнул.

Пемброуки выглядели посвежевшими и готовыми к утрен­ней охоте — настоящий образчик превосходной английской воспитанности. Коллинзы, наоборот, казались уставшими. Эли­за вспомнила, что Ангелика участвовала в ночных утехах с осо­бым рвением, в то время как ее муж наблюдал за всем этим с живым интересом. Сейчас же они старались собраться и на­тужно улыбались.

Казалось, что они снова очутились в школе. Им хотелось приспособиться к окружающей обстановке и попасть в лю­бимчики к учителю.

Она небрежно пробежала взглядом по всей компании. Фэр­бенксов нигде видно не было. Никто этого не должен был за­метить, но у Элизы вырвался долгий вздох облегчения. Она почувствовала, что выходит из нисходящей спирали, в кото­рую попала вчера ночью.

—   Впереди нас ждет замечательное утро, — сказал Хаве­лок, обращаясь ко всем сразу, — которое обещает перейти в превосходный день. Желаю вам получить удовольствие от этого спорта.

Они быстро разделились на группы, возглавляемые одним или двумя членами братства. Для них с Веллингтоном было бы предпочтительно оказаться в одной группе с Хавелоком, если, конечно, он присоединился бы ко всей компании. Но вместо этого он почему-то вернулся в дом, решив не портить себе день стрельбой с соперничающими между собой кандидатами.

Зато Бартоломью, как и обещал, взял их в свою группу.

Вдалеке туман только-только начинал подниматься над тем­но-зелеными холмами. В отличие от Лондона, воздух был све­жим и кристально прозрачным. Действительно прекрасный день, и в обычных условиях перспектива участия в охоте обязатель­но подняла бы Элизе настроение. Но все портила окружающая их компания. Гости, сопровождаемые шлейфом слуг, разошлись по холмам, тогда как загонщики, которые вышли несколько ча­сов назад, сейчас шагали по низкому кустарнику, чтобы выгнать на них фазанов.

Пока Веллингтон болтал с Бартоломью, прихлебывая из своей изящной серебряной фляги, Элиза приготовила его ору­жие. Для отталкивающего аристократа эту работу выполнял камердинер с угрюмым лицом. Он не перемолвился с ней ни словом, не сделал ни одного лишнего движения или взгляда. Слуги у Хавелока действительно очень хорошо вымуштрова­ны. Рабочий класс в этом имении либо жил в страхе за свою жизнь, либо проникся теми же идеями, что и местный хозяин. В настоящий момент у нее не было возможности выяснить, что из этого ближе к истине.

На линии стрелков грянул залп, когда птицы выпорхнули из кустарника и по высокой дуге полетели в ярко-синем небе у них над головой. Мельком взглянув на Веллингтона, Элиза увидела, что по мере того, как звуки выстрелов приближались к ним, его нервозность усиливалась. Она подтолкнула его лок­тем и дала ему другое ружье, незаряженное. Кровь отхлынула от его лица, но она резко кивнула ему, и глаза его вновь вспых­нули.

Прямо перед их маленькой группкой вылетела еще одна стая фазанов, и Веллингтон, подняв ружье, выступил вперед. Казалось, он уже был готов выпустить в дичь заряд дроби, когда внезапно охнул и показал направо.

—Доктор Хавелок? — воскликнул он.

Дивейн определенно был человеком нервным и недалеким, потому что он тут же резко повернулся в эту сторону, словно к нему подкрадывался наемный убийца. В считанные секунды Элиза вскинула заряженное ружье, которое держала в руках, положила его дуло на плечо Веллингтону и дважды выстрелила; спущенные курки ударили под самым ухом Веллингтона. Две птицы рухнули на землю, Букс покачнулся, а Элиза сунула ему в руки дымящееся ружье, забрав незаряженное себе.

—   Черт побери, — снова обернулся к нему лорд Дивейн. Лицо его было пунцово-красным. — Что вы себе позволяете, старина?

—   ПРОСТИТЕ МЕНЯ! — прокричал оглушенный Вел­лингтон.

—   Вы позвали доктора Хавелока, когда его тут и близко не было!

—   НЕТ, Я НЕ ВИДЕЛ БАНГКОКА СЕГОДНЯ НОЧЬЮ ВО СНЕ! НО Я СЛЫШАЛ, ЧТО ТАМ ЗАМЕЧАТЕЛЬНО!

Дивейн нахмурился, и Элиза заметила, как рука его, державшая ружье, сжалась.

—   Лицемера я еще могу понять и уважать. Но грубияна!

Элиза почувствовала в затылке ноющую боль. Она надея­лась, что тот не заметил, как она дернулась. Этот тип назвал ее партнера грубияном?!

Веллингтон тер свое ухо, потом начал широко открывать рот, как будто зевая, и трясти головой, часто дыша.

—   Мне очень жаль, лорд Дивейн, но я совсем забыл, что мой слух очень чувствителен к громким звукам. На своих фа­бриках я затыкаю уши ватой, чтобы сохра...

—   Оставьте в покое свой слух, Сент-Джонс, и объяснитесь наконец!

Выпрямившись в ответ на этот вызов, Веллингтон вновь продемонстрировал свою способность подстраиваться под эту отвратительную компанию. Он только грубо рассмеялся.

—   О, я вижу, вы обиделись, что я специально отвлек вас? Что ж, лорд Дивейн, тогда я задам вам вопрос: в чем заключа­ется истинная доблесть на поле битвы? В конце концов, это же посвящение, и все здесь должно восприниматься как про­верка, верно?

—   Может быть это и посвящение, Сент-Джонс, но...

—   Среди ваших кандидатов ведь есть майор? Я уверен, что он легко подстрелит пару перепелок. Как я могу состязаться с его искусством? Только моей находчивостью.

Дивейн уставился на него, но в голосе прозвучали завист­ливые нотки.

—   Толковое решение, старина.

Веллингтон подмигнул ему в ответ.

—   Пользуюсь моментом.

Всю оставшуюся часть дня лорд Дивейн принимал меры (и как заметила Элиза — с гордостью), чтобы подталкивать пле­чом Веллингтона всякий раз, когда из подлеска вылетала па­ра фазанов. Да, в конечном счете, для Веллингтона это было посвящением, и, конечно же, все здесь являлось для него ис­пытанием. Подстреленная ею дичь уже продемонстрировала «умение» Веллингтона в достаточной степени, чтобы вызвать раздражение Дивейна. Возможно, это была и не та идеальная ситуация, которую Элизе хотелось организовать для Веллинг­тона, чтобы выставить его в лучшем свете. Однако язвитель­ная часть ее характера испытывала приятное возбуждение. Ей нравилось выводить из себя Бартоломью Дивейна.