Гарет выпрямился, прислонился к трубе и всмотрелся в цель.

Десятый… одиннадцатый…

Гарет натянул рогатку.

Двенадцатый…

Гарет отпустил резинку, и камешек со свистом полетел над площадью…

Тринадцатый!

Гарет успел только заметить, что монахи в страхе попадали на колени и принялись молиться, и услышал крики толпы. Он быстро сунул рогатку в карман, сполз по скату к краю и, быстро перебирая руками, стал спускаться по веревке. Он оказался в объятиях Лабалы, а Фокс мгновенно принялся сбрасывать с печной трубы петлю. Это он готов был на спор взобраться по стеклянной стене, и это он уже одиннадцать вечеров подряд поднимался по водосточной трубе на крышу, чтобы привязать к трубе веревку для Гарета.

Лабала с трудом сдерживал смех, который был бы ничуть не тише ударов гонга.

Они уже собирались убегать, как вдруг услышали чей-то голос:

– Эй вы! Вы, трое! Оставайтесь на месте! Видимо, их увидел стражник.

Все трое, не произнеся ни слова, пустились наутек.

– Стойте, я вам говорю! – крикнул стражник и погнался за ними, подняв дубинку.

И тут четвертый член команды – Косира, прятавшаяся в нише, – выплеснула ему под ноги ведро с помоями. Стражник вскрикнул, поскользнулся и растянулся на мостовой. Косира перепрыгнула через него и побежала за друзьями.

Она не смогла сдержать смеха, но даже он не помешал ей догнать компанию всего через квартал.

Они пробежали еще несколько кварталов и спрятались в заброшенной конюшне.

– Одиннадцать дней, – заливаясь смехом и сотрясаясь всем жирным телом, пробулькал Лабала. – Еще через десять они совсем рехнутся.

– Еще десяти не будет, – не терпящим возражений тоном сказал Гарет.

– Почему? – не понял Фокс.

– Мы едва не попались сегодня. Нам будет совсем не весело, если мы окажемся в каком-нибудь подземелье жрецов дней через двенадцать или пятнадцать…

Лабала нахмурился.

– Но мы так здорово издевались над ними.

– Гарет прав, – сказала Косира. – Лучше остановиться, когда вырываешься вперед слишком сильно.

– Верно, – согласился Фокс. – Что будем делать дальше?

Гарет задумался.

– У меня есть пара идей, – сказал он наконец.

– У меня тоже, – подхватила Косира.

– Хочу все хорошо обдумать, – медленно произнес Гарет. – Встречаемся здесь через два дня.

Лабала хмыкнул, Фокс кивнул.

– Значит, договорились, через два дня, – сказала Косира и, не попрощавшись, вышла из конюшни.

Гарет попрощался с друзьями и направился домой по темным улицам. Пару раз ему приходилось прятаться, увидев факелы стражников. Потом он заметил в темном переулке нескольких разбойников, но до дома дяди добрался без приключений.

Лестница оказалась там, где он ее оставил, и Гарет быстро поднялся на стену. Во дворе никого не было, он быстро подтянул лестницу на стену, чтобы никто ее не увидел, и спустился на мощенный кирпичом двор по цветущим лианам, которые выращивала тетя. Он перешел двор и поднялся на второй этаж особняка по выступавшим из стен кирпичам. Потом дошел по карнизу до водосточной трубы, поднялся еще на один этаж и наконец оказался в своей спальне.

Он открыл лампу, раздул огонь и оглядел себя в зеркале. Одежда была в пыли, руки – грязными. Гарет быстро разделся, бросил одежду в корзину для грязного белья, умылся и лег в постель.

Тело говорило, что пора спать, что скучное утро с перьями и чернилами наступит слишком быстро, но мозг продолжал напряженно работать.

Прошел почти год с тех пор, как его родителей убили линияты. Береговая охрана появилась только к вечеру, и Гарету хотелось кричать, что они всегда опаздывают.

Его поселок был третьим, подвергшимся в тот день нападению. Один из стражников сказал ему об этом, правда, тогда Гарет не понял услышанное. Еще стражник пояснил, что так далеко на север ненавистные линияты действительно никогда еще не заходили, и высказал надежду, что, может быть, хоть это заставит короля Алфиери пошевелить задницей и объявить работорговцам войну.

Его приятель недовольно фыркнул и сказал, что тупой король пошевелит задницей, только если кто-нибудь подожжет трон. Потом он добавил, что король может также пошевелиться, если какой-нибудь жрец запретит распутничать, хотя, скорее всего, запретят самого жреца.

Гарету было наплевать, чем заняты короли. Он хотел, чтобы родители вернулись, чтобы он сказал им слова, которые не успел сказать в тот день. Еще он хотел научиться владеть мечом, найти работорговцев, разоривших поселок, и убить их, причем медленно.

Кнола, Тома и еще двух уцелевших жителей поселка, которые, заметив черные корабли, спрятались на болоте, должны были взять на воспитание в соседний поселок, что было традицией у жителей побережья, привыкших к трагедиям из-за штормов, крушений и глубоководных чудовищ.

Из Тикао по семафору передали письмо, и Гарет на первой почтовой карете отправился в столицу, к брату отца Полу.

Из разоренного дома, не считая одежды, в которой, как он небезосновательно полагал, выглядел деревенщиной, он взял только богато украшенный жезл, который подарил ему отец в день окончания школы, и маленький, но очень грозно выглядевший, острый как бритва чародейский кинжал, которым отец резал лекарственные травы и рисовал магические круги, а также перстень с портретом матери, который отец сделал сам, когда они обручились.

Все остальное уцелевшее имущество будет продано на аукционе, а деньги должны будут помочь Тому и Кнолу освоиться в новых домах.

Юноши неловко попрощались, так как мысли их были заняты погребальными кострами, пылавшими на мысу, и людьми, превращавшимися на них в пепел. Они поклялись, что обязательно увидятся, что никогда не забудут друг друга, хотя прекрасно понимали, что слова эти – несбыточная мечта, по сути ложь.

Гарет ушел с пепелища к новой жизни в большом городе.

Пол Раднор был на восемь лет младше своего брата-волшебника и походил на него, по крайней мере сложением и веселым нравом. Главное отличие заключалось в том, что маг Даав Раднор был вполне доволен жизнью волшебника в сонном поселке, помогая жителям и их домашним животным преодолевать беды и болезни, в то время как Пол был крайне честолюбив.

Всего три года он прослужил клерком в конторе судовладельца, а потом стал казначеем на одном из судов магната. Через два рейса он обзавелся достаточным количеством нужных связей и принес хозяину достаточную прибыль, чтобы занять денег на груз. Судно не утонуло, пираты, хвала богам, его не заметили, и с этого момента дела Пола пошли в гору.

Он владел полудюжиной судов, еще несколько контролировал, имел агентов во многих портах и слыл удачливым человеком. Грузы, которые он соглашался доставить, не только приходили в порт назначения, но часто прибывали именно в тот момент, который мог обеспечить максимальную прибыль. Некоторые говорили, что он обладал даром предвидения, на что Пол всегда с усмешкой отвечал, что просто удачлив.

Тем не менее самым близким своим друзьям он часто говорил, что удача зависит от самого человека.

Гарет не сразу понял, что, если удачи можно добиться напряженным трудом и осторожным проникновением в нужные круги общества, дядю действительно можно было считать удачливым человеком. Очень скоро ему должны были присвоить титул Слуги короля и, возможно, посвятить его в рыцари. Затем, если удача не оставит его, он мог стать Принцем купцов, которому дозволено носить меха на одежде.

Дядя удачно женился на дочери другого магната – невзрачной женщине по имени Присциан, которая была старше его. Пока боги не послали им дитя, но Пола, по-видимому, это мало беспокоило. Приданое Присциан состояло не только из двух судов с командами и нового особняка недалеко от делившей Тикао надвое реки, но и загородного поместья и, что самое главное, золота и слуг, которые умели за всем этим ухаживать.

Гарета сначала несколько настораживало благодушие Пола. Он считал, что человек не может постоянно и откровенно всему радоваться, но через год он неохотно признал, что, скорее всего, радость дяди была искренней. Впрочем, он не заметил, чтобы Пол больше всего радовался тогда, когда с ним рассчитывались золотом, а не серебром.