Бахарев разрешил на завтрак израсходовать по одной банке консервов на двух человек. Гулевой долго возился с рацией. Он стоял на коленях и суетливо копошился внутри обтянутого кожей прямоугольного ящика. Красивое лицо его было мокрым от пота, пальцы дрожали.

— Ну что, скоро? — нетерпеливо спросил Бахарев.

Ефрейтор повернул голову и, шевеля белыми губами, силился что-то выговорить.

— Что? — поняв, что случилось что-то непоправимое, проговорил Бахарев.

— Пуля… Две лампы и трансформатор, — бессвязно пролепетал Гулевой.

Он тяжело дышал, хватая раскрытым ртом воздух.

Бахарев безвольно опустился на камень, охватив руками голову.

— Товарищ гвардии капитан, — вбежал в пещеру один из дозорных охраны, — люди в соседней пещере.

— Люди, — приподнялся Бахарев, — какие люди?

— Старик какой-то. Выходил два раза, а потом второй старик, высокий, в очках.

— Кто они?

— Не знаю. Мадьяры, наверно.

— Аристархов, поднять людей, — приказал Бахарев младшему лейтенанту и с дозорными вышел из пещеры.

— Вот прямо, смотрите.

Метрах в пятидесяти в зубчатой скале темнел овальный вход в пещеру, где солдат заметил людей. Если там действительно находится кто-нибудь, то он наверняка видел разведчиков, а если еще не успел заметить, то теперь может наблюдать за каждым их движением.

— Никого не выпускать, — приказал Бахарев и, вернувшись в пещеру, разбудил солдат.

— Косенко и Никитин, осмотреть пещеру, там люди, — приказал Бахарев.

Косенко зарядил автомат, проверил гранаты и осторожно двинулся вперед. За ним пробирался длинноногий Никитин. Из пещеры никто не показывался. Косенко приблизился к темному входу, на секунду задержался и рванулся в черноту. За ним исчез и Никитин. Бахарев вслушивался. Ни одного звука, только мягко шуршит снегопад. Не чувствовалось ни холода, ни сырости таявшего снега на распаленном лице и руках.

Косенко мучительно долго не подавал никаких признаков жизни. Наконец он выскочил из пещеры и замахал руками. Бахарев бросился к нему.

— Наши, товарищ гвардии капитан, из нашей роты, — возбужденно говорил сержант, блестя счастливыми глазами, — Анашкин и снайпер Тоня.

— Анашкин и Тоня! — вскрикнул Бахарев и рванулся в пещеру.

В сером полусвете он сначала ничего не увидел, потом начали понемногу вырисовываться фигуры людей и что-то белое у дальней стены.

— Товарищ гвардии капитан, — задыхаясь, выкрикивала Тоня, — не думали выбраться… А теперь вы…

Бахарев прижимал девушку к себе, чувствовал ее вздрагивающие плечи и долго не мог выговорить ни одного слова.

— Золтан и Янош спасли нас, — продолжала Тоня, — если б не они — смерть. Вот, товарищ гвардии капитан, Золтан, он по-русски понимает, а Янош — доктор.

Невысокий худенький старичок смущенно переминался на месте.

— Спасибо, товарищ, большое спасибо, — жал его руку Бахарев, — от всего сердца спасибо.

— А дядя Степа еще болен, не может ходить, — пояснила Тоня, — ноги перебиты, в лубках сейчас, срастаются.

Бахарев подошел к Анашкину. Ефрейтор лежал на подстилке из соломы и протягивал к нему длинные худые руки.

— Как хорошо! Не думал я живым увидеть вас, а теперь, теперь вы не пропадете. Нас целая группа, выручим…

— А я ведь и не думал пропадать-то, — нараспев говорил Анашкин, — я еще на вашей свадьбе гульну.

Вся группа собралась в пещере. Наверху остались только дозорные и Степа Гулевой. Без шапки, в распахнутой телогрейке он сидел на пне и бессмысленно смотрел перед собой.

— Ну, что ты, Степа, что убиваешься-то, — уговаривал его Мефодьев, — ну мало ли что бывает в бою.

— Да понимаешь, надо ж такому случиться, — горестно шептал Гулевой, — лучше б эта проклятая пуля в руку мне угодила. И даже не слыхал как.

— Ты знаешь, — говорил Мефодьев, — мы такую у немцев рацию захватим — будь здоров! Подкараулим на дороге, раз-два — и в дамках!

Гулевой поднял на него глаза и, раскрыв рот, с минуту смотрел молча, словно не узнавая сержанта.

— Сергей, Сережка, — зашептал он, — а ведь это верно, это здорово! Пойдем с тобой вдвоем. Пойдешь? Дорога тут совсем недалеко, и машины бегают. Пойдешь?

— Конечно, пойду, — соглашался Мефодьев, — мин достанем, поставим на дороге — и будь здоров!

— Точно, Сережа, точно, — вскочил Гулевой, — пошли к капитану.

Бахарев выслушал Гулевого и отрицательно покачал головой:

— Нет. Одни вы не пойдете. И не так это просто захватить рацию. Выследить нужно сначала, высмотреть, узнать наверняка, и тогда действовать всей группой, а не в одиночку.

Поломка рации испортила все дело. Нужно было или захватить рацию у немцев, как предлагал Гулевой, или выходить из тыла на соединение со своими войсками. Проще и легче всего пробиться к своим. Но эту мысль капитан отбросил. Сделано еще так мало, что возвращение было бы невыполнением задания. Нужно пробираться на юг. Но как? Как пробираться? Впереди почти стокилометровое расстояние, десятки крупных населенных пунктов, сотни господских дворов, хуторов и поселков. И в каждом из них гарнизоны противника, полицейские участки и военные комендатуры.

— Товарищ гвардии капитан, — тихо подошла Тоня к обеспокоенному капитану, — мы сумку у фашистского офицера отобрали. Там все дивизии, какие наступали, в позывных расписаны. Дядя Степа послал меня нашим передать. Да не сумела я, контузило. Сведения-то эти были нужны нашим. А теперь куда же они — полмесяца прошло.

Ее ломкий, неуверенный голос дрожал, глаза с тревогой смотрели на капитана.

— Ничего, Тоня, ничего, — пытался успокоить ее Бахарев. — Вы и так немало сделали.

— Ничего мы не сделали, — горячо возразила девушка, — вот если б эту бумажку передали… Дядя Степа говорил, что это поважнее роты немцев. Он так на меня закричал, когда я не хотела его одного в лесу оставить. Я перепугалась. И лицо у него было такое злое. Сам искалеченный остался, а меня послал к нашим пробираться.

Слушая девушку, Бахарев думал о себе и своей группе. В руки Анашкина и Тони случайно попали ценные сведения, и они, не считаясь с собственной жизнью, сделали все, чтоб доставить эти сведения командованию. А ему и его группе поручено командованием вести разведку. Поручено — и о чем же тут раздумывать? Решение может быть только одно: выполнять приказ! Да, да. Итти. Итти к Балатону, несмотря ни на что. Итти. Разведывать по пути, все узнавать и любыми средствами передавать донесения. Нет рации — можно двух-трех человек через линию фронта с донесением послать, а в крайнем случае — всей группой пробиться.

Бахарев собрал разведчиков, назначил дежурных и всем приказал спать. До вечера оставалось не так много времени. Нужно как следует отдохнуть.

Под вечер группа уходила из пещеры. Тоня и Золтан шли вместе с разведчиками. Анашкина и доктора Янош Бахарев направил в пещеру, где с ранеными оставался Таряев. Отсюда до пещеры было всего километров шесть. Сопровождать их пошел ефрейтор Баранов.

Анашкин распрощался со всеми, сердито замахал рукой на плакавшую Тоню и подозвал Бахарева.

— Присядь, пожалуйста, Анатоль Иванович, — впервые назвал он капитана по имени. — Не обижайся только, сыном ведь ты мне можешь быть.

— Что вы, Степан Харитонович!

Анашкин взял его руку, положил себе на грудь и, чуть приподняв голову с подушки, продолжал:

— По жизни идешь ты хорошо, не вихляешься, прямиком все, прямиком. Только вот одна беда: горячеват маленько, горячеват. Отвоюем вот эту войну, и, чума ее знает, может, еще война будет. Сейчас вот ты капитаном, а потом и генералом будешь. Будешь, обязательно будешь. Побереги себя. Нужный ты человек. — Он обеими руками сдавил руку Бахарева и сильно потряс ее. — Ну, иди, Анатоль Иванович, иди…

Капитан порывисто обхватил голову ефрейтора, прижался к ней грудью.

— За меня не тревожься. Я ведь живучий, выберусь. Вот подлечимся и придем, сами придем. Мне ребята патронов еще оставили и пяток гранат. А Золтана ты не бойся. Это кремень-человек, за нас он, не подведет.