— Да, — несколько раз перечитав донесение, глухо заговорил Алтаев, — изложено все правильно. Все правильно! Тяжко только подписывать. Противник все же имеет успех, и мы его пока не остановили.

Он руками закрыл глаза и долго сидел молча.

Член Военного совета дважды перечитал донесение и расписался.

— Трудный день, очень трудный, — проговорил он.

— Ничего, — встрепенулся Алтаев, — и немцам не легче. При таком превосходстве давно бы пора в Будапешт ворваться. Пять танковых и три пехотные дивизии навалились на одну нашу малочисленную стрелковую и топчутся, топчутся в горах. Метрами, метрами их победа исчисляется. Пишите решение, Воронков. Создать новый рубеж обороны, дополнительно подтянуть силы и средства и остановить противника на подступах к Бичке.

Он снова взял донесение, еще раз прочитал и энергичным размашистым почерком расписался.

— Передавайте, — приказал он, — и на ночь ко мне дежурного пришлите.

Бахарев и Косенко пробирались по глубокому снегу. Шли какой-то лощиной. Зарева пожарищ кровавыми всполохами метались по сумрачному небу. Когда взрывы раздавались особенно близко, свет на мгновение озарял снежную котловину и темнота вокруг становилась еще гуще.

Бахарев пытался хоть по каким-нибудь признакам определить, где они находятся, но все кругом было однообразно. Только светящаяся стрелка компаса упрямо показывала вправо. Значит, там, на севере, протекает Дунай, а позади, куда удалялся грохот боя, — горы. Где-то здесь поблизости должны проходить траншеи. По ним Бахарев надеялся определить свое местонахождение и тогда решить, в какую сторону пойти. Он был твердо уверен, что в траншеях встретит немало своих солдат, соберет их и вместе с группой легко прорвется в горы. Занятый своими мыслями, он не чувствовал ни голода, ни усталости, ни холода.

Вокруг становилось все тише. Бахарев понял, что он сейчас оказался в глубоком тылу наступающих немцев. От этой мысли ему стало не по себе. Может, не стоило отбиваться от своей дивизии и предпринимать эту попытку разыскать последних людей роты? Может, все удачно отошли и теперь присоединились к группе Чижова или к каким-нибудь другим группам?

Бахарев отогнал эти навязчивые мысли и еще напряженнее осматривался по сторонам.

— Траншея, — остановил его Косенко, — сюда спускайтесь.

Он поймал руку Бахарева и помог ему спуститься на дно траншеи. Они прижались к стенке и настороженно прислушались.

Это был передний край обороны. Несколько часов назад здесь сидели наши солдаты, и тогда все в этом месте было заполнено жизнью. Под ногами катались стреляные гильзы. На бруствере лежала забытая каска.

Бахарев и Косенко осторожно пошли вперед. Во многих местах траншея была разрушена. Запах горелого пороха и железной окалины еще не успел выветриться, к казалось, что бой здесь шел всего несколько минут назад.

— Патроны, товарищ гвардии капитан, — нагнувшись, прошептал Косенко.

В небольшом углублении чьи-то заботливые руки аккуратно уложили десятка три коробок с автоматными и винтовочными патронами. Видимо, хозяин не успел их ни израсходовать, ни захватить с собой.

— Набирай автоматных побольше, — приказал Бахарев и начал рассовывать пачки по карманам.

— Чшш, — предостерегающе прошептал Косенко, — стонет кто-то.

Бахарев прислушался. В самом деле, невдалеке кто-то чуть слышно стонал. Стон то умолкал на мгновение, то вновь раздавался — тихий, с легким присвистом.

— Постойте здесь, я один, — предложил Косенко и, не дожидаясь ответа, скрылся в темноте.

Он шел так осторожно, что его шаги не заглушали даже этих едва слышных стонов.

Бахарев напряженно ждал. Стон оборвался, и послышался приглушенный шопот. Переступая с пятки на носок, Бахарев прошел несколько шагов и увидел сгорбленную фигуру Косенко. Он склонился над кем-то в траншее и вполголоса расспрашивал:

— А как же вы? Это ж передний край.

— Минировали, — отвечал ему слабый голос. — Подранили лейтенанта… Меня сержант нашел, Мефодьев. Теперь он за лейтенантом пошел. Кабы не перепугался он вас-то. Спрячьтесь, что ли. А то подумает, немцы — и резанет из автомата.

Вдали послышались грузные шаги. Это, видимо, сержант нес лейтенанта. Совет сапера был благоразумен.

Шаги приближались. Теперь отчетливо доносилось прерывистое дыхание грузного человека. Он, видимо, нес лейтенанта на руках, лавируя по изгибам траншеи.

— Коржанов! — послышался приглушенный оклик.

— Здесь я, — отозвался раненый.

— Ну вот и хорошо, — чуть слышно басил сержант. — Прилягте здесь, товарищ лейтенант, я за Матвеевым схожу.

— Наши тут, — проговорил раненый. — Один капитан и сержант.

— Где? — обрадованно спросил Мефодьев.

— Здесь, товарищ сержант, — поднимаясь с земли, ответил Бахарев.

— Капитан Бахарев? — проговорил удивительно знакомый голос.

— Миньков? — нагнулся к раненому Бахарев.

Лейтенант горячей рукой схватил руку Бахарева и крепко сжал ее.

— Вот хорошо. Теперь нам ничего не страшно, — вздрагивающим голосом говорил он, не отпуская руки капитана. — Вы с ротой здесь?

— Нет. Рота ушла в горы. Я собираю отставших.

— Ну, мы их догоним, выберемся, — уверенно говорил Миньков, но по его голосу Бахарев чувствовал, что лейтенанту очень тяжело. У него что-то хрипело в груди, мелко дрожали пальцы.

— Куда вас ранило? — спросил Бахарев.

— В грудь немного. Осколок, кажется. Сержант Мефодьев перевязал меня. Теперь легче. А наши-то… дивизия как?

— В горах остановят немцев. Там полковник Чижов. Да и резервы, наверно, подошли.

— Ну, ясно…

— Вам не следует много разговаривать, — остановил его Бахарев и задумался.

Пока он шел с Косенко, тлела надежда, что встретит он не раненых, а здоровых солдат, которые случайно отбились от своих подразделений, соберет их и будет бить по тылам немцев и пробираться к своим. Но с первых же шагов надежды его не оправдались. Не успел он пройти и нескольких километров, как у него на руках оказались раненые. А сколько еще отыщется их, раненых и больных? Как пробираться с ними? Как лечить и кормить их? Может, в тылах противника придется пробыть несколько суток? А если немцы с рассветом начнут обыскивать позиции, подбирать своих раненых и убитых? Хорошо, если фронт откатится в горы и дальше, а если немцев остановят перед горами, то здесь, где сейчас находятся они, будут боевые позиции. Тогда наверняка все погибнут. Бахарев сам удивился своим мыслям. Оказывается, сейчас его жизнь зависела от того, насколько продвинутся немцы. Если они будут успешно продвигаться, то его жизнь может быть спасена, а если немцев остановят, то… Странное противоречие! Оказывается, бывают в жизни случаи, когда наилучшим выходом из трудного положения является успех противника. Бахарев внутренне сжался от этих сопоставлений. «Неужели ради спасения своей жизни я хочу поражения всей армии?.. Нет, нет! Нет, я этого не хочу. Пусть лучше всем погибнуть здесь, вот в этих траншеях, чем дать немцам прорваться в Будапешт. Тогда погибнут тысячи людей и война может затянуться». Он вспомнил комсомольское собрание перед началом наступления и слова клятвы, принятые на нем: «клянемся, что мы, воины-гвардейцы, сокрушим на своем пути все преграды врага и водрузим знамя Победы над Берлином!»

Бахарев нащупал в левом кармане партийный билет. Тут он, тут партбилет! В сознании вызревало твердое, непреклонное решение. Собрать всех, кто остался в тылу врага, укрыть раненых в безопасном месте, организовать их лечение и потом пробираться к своим. Нужно переходить на партизанские методы борьбы. Разве мало таких вот группок в первые месяцы войны оставалось в тылу врага? Из этих групп впоследствии выросли целые партизанские соединения. Живы остались те, кто не растерялся, не струсил, сумел сохранить волю и стремление к победе. А те, кто струсил, оказались в лагерях военнопленных, в лагерях смерти.

Бахарев часто думал, что он будет делать, когда обстановка забросит его в тыл врага. И всегда у него было только одно решение: бить врага и пробиваться к своим. Он мечтал, как соберет большой отряд, организует людей и начнет наводить ужас на противника.