Промелькнули новые недели и месяцы, а враг все не сдается, все ожесточеннее и яростнее кипят бои. Чужая земля была под ногами. Незнакомые, с трудом выговариваемые названия городов и сел. И, наконец, граница дружественной Чехословакии, а война все еще не кончалась. И опять (сама не знает, в какой только раз!) Настя вгрызается в кремнистую землю и готовится, быть может, к последнему бою.

Снег валил гуще и гуще. В пяти шагах ничего нельзя разглядеть. Сплошная пелена зыбкой стеной вставала со всех сторон.

— Вот это маскировочка, — забрасывая битым кирпичом и обломками штукатурки накат над окопом, говорил Анашкин, — ни за что немец не разглядит!

— А уютно как, — выпрыгнула из окопа Тоня, — если б еще печку поставить — зимовать можно.

Анашкин сердито взглянул на нее и яростно пнул ногой камень-голыш.

— Знал бы, что ты пустоболка такая, ни в жизнь не стал бы помогать вам. Видал, мудреная головушка, удумала — всю зиму в окопе просидеть! Да мы за зиму-то его должны вконец расколошматить и в гроб загнать. И так от домов-то отбились.

— Дядя Степа, вот какой вы человек кипучий, я же пошутила.

— Пошутила, пошутила… — ворчал старый солдат, смягчаясь под улыбкой Тони. — А печку-то и в самом деле поставить нужно. Это мы придумаем как-нибудь.

— Дядя Степа, неужели немцы наступать будут? — несмело спросила Тоня.

Анашкин задумался, раскурил обгорелую коротенькую трубку и, вздохнув, посмотрел на запад.

— Может, и будут. А только мне кажется, что начальство нам отдых порешило дать. Отшагали мы сотни верст, и все без остановок. Да и подкрепленья, наверно, поджидают. Погляди, сколько в роте бойцов-то осталось… была рота как рота, а сейчас чуть поболе взвода. С такими силенками не больно навоюешь. А там эти, как их… тылы, наверно, захрясли где-нибудь. Тоже подстегнуть не мешает…

Анашкин не закончил фразу:

— Товарищ подполковник. Борис Иваныч…

К нему неторопливо шагал Крылов.

Настя знала инструктора политотдела армии и, толкнув Тоню локтем, сказала:

— Вот он, Борис Иванович, я тебе рассказывала, помнишь?

— Как живете? — спросил Крылов, глядя то на Анашкина, то на девушек.

— Да ведь известно, Борис Иваныч, раз вы приехали, значит будет наступление, — ответил Анашкин. — Так-то вы к нам не больно часто заглядываете.

— Нет, — покачал головой Крылов, — на этот раз не наступление…

— Неужели оборона? — вздохнул Анашкин.

— Да, оборона, — в тон ему ответил Крылов, — как ни печально, оборона.

— И надолго?

— Да вот пока окруженных гитлеровцев не разгромим в Будапеште. Да ты что, Степан Харитоныч, обороны боишься?

— Бояться-то вроде и не боюсь, да отвыкли как-то. От самого Сталинграда все наступаем и наступаем — и вот тебе раз: опять обороняться.

— Ничего не поделаешь, — прищелкнув языком, ответил Крылов. — Вот закончим с Будапештом — и опять вперед. Ну, а вы как себя чувствуете? — подошел он к Тоне.

Тоня хотела ответить шуткой, но под взглядом серых внимательных глаз Крылова смутилась и, краснея, пробормотала:

— Стреляю понемножку.

— Слышал о вас, говорят — неплохо стрелять начали.

— Какое неплохо, — сама не зная почему, с обидой ответила Тоня, — вот если б как Настя стрелять!..

— Учитесь, мастерство не сразу приходит. А учиться вам есть у кого, условия в обороне хорошие. Самая пора для снайпера, сиди и подкарауливай.

Крылов поговорил еще немного и ушел на передний край. Ничего особенного он не сказал, но Тоня чувствовала какое-то удивительное спокойствие после этого разговора.

Где-то совсем рядом гулкий разрыв снаряда вспорол тишину. Вперебой застрочили пулеметы. По всему фронту звучали винтовочные выстрелы.

Анашкина словно ветром сдуло. Девушки нырнули в окоп. От близкого взрыва вздрогнула земля.

Тоня прильнула к бойнице, изготовив винтовку к стрельбе. Впереди в сплошном мелькании снега клокотала невидимая перестрелка.

Через минуту над позициями снова стояла тишина, нарушаемая лишь перешептыванием падающего снега.

Только сыроватый воздух едва ощутимо припахивал пороховым дымом.

— Прощупывают, слабое место отыскивают, — с ног до головы запорошенный снегом вышел к окопу Бахарев, — второй раз в районе нашего батальона рвутся. Не случайно это…

Он остановился возле девушек, неторопливо стянул перчатки и хлопнул ладонью о ладонь.

— К Будапешту рваться будут. Наверняка будут! Свои окруженные войска спасать. Там же почти двести тысяч человек прижали. Солидная группировка. Придется вам, товарищ Висковатова, задание одно выполнить, — продолжал он, глядя на Тоню, — связные мои все на окопах работают, а в батальон донесение представить нужно. Знаете, где НП комбата?

— Знаю, — с готовностью ответила Тоня, — на скалистом бугре у виноградников.

Тоня лихо приложила руку к ушанке и выбежала из окопа. Бахарев посмотрел ей вслед и пошел к переднему краю. Настя опустилась на колени и начала выметать землю из окопа. Каменистое дно его становилось похожим на пол в хате. И этот чисто подметенный пол, и гладкие стены, и рельсовый потолок окопа напомнили Насте далекую мирную жизнь. Она так увлеклась уборкой, что забыла, где находится и что делает.

— Настенька, а вот и я, — вихрем влетела Тоня в окоп, — командира полка встретила, привет он тебе передавал. Лично от себя и еще, знаешь, от кого? Вот угадай! Ну, не мучься, не мучься. От Аксенова.

— А где он его видел? — чувствуя, как учащенно забилось сердце, спросила Настя.

— По телефону с ним разговаривал. На Новый год нас в штаб армии приглашает. Подполковник говорит: «Разрешаю, поезжайте». Поедем, Настенька, вот уж гульнем, так гульнем! Там, знаешь, какая в штабе армии-то тишина, ни одного выстрела, и живут-то они не в окопах, а в домах. Тепло, чисто, уютно? Поехали?

Настя слушала подругу, опустив голову и стараясь не встречаться с ней взглядами. Все последние дни она, скрывая это даже от себя, ожидала встречи с Аксеновым. Не однажды уже она решала порвать все с Аксеновым, забыть его и никогда не думать о нем, но стоило только вспомнить его, как вновь всплывало все пережитое и перечувствованное вместе с ним, все их встречи и мечты, надежды и ожидания. Последняя встреча, когда она увидела его в самолете над берегом Дуная, явилась переломом в ее сознании. Всего несколько секунд видела она его тогда, но эти секунды были для нее дороже длинных часов. Она видела его лицо, глаза, руки, и все говорило ей, что Николай остался таким же, каким и был, что он любит ее, любит попрежнему искренно и честно, что их размолвка результат недоразумения, непонимания друг друга и что стоит только им встретиться лично, как неясное и тревожное будет устранено и они попрежнему станут самыми близкими людьми.

Но прошла почти полная неделя, а от Аксенова не было ни одной весточки. Волнение с новой силой охватило Настю. И теперь, когда вдруг он пригласил ее в штаб армии на празднование Нового года, Настя не знала, что ответить.

— Неудобно как-то, — смущенно проговорила она, попрежнему стараясь не встречаться взглядом с Тоней.

— А что неудобного? Ночью снайперу все равно делать нечего. Мы с тобой дневные кукушки.

— А где ты подполковника видела? — лишь бы только не молчать, проговорила Настя.

— По окопам лазит. Проверяет все, ругается. Говорит комбату: «Умри, а чтоб первая траншея к вечеру была готова!» Ну, хватит сидеть, собирайся. В двадцать два машина в штаб армии идет, утром вернемся назад.

— Никуда я не поеду, — устало ответила Настя.

Вторые сутки Аксенов работал с генералом Дубравенко, почти не выходя из его кабинета. Сам Дубравенко в эти дни спал очень мало. Так же мало спал и Аксенов, но, к своему удивлению, он не чувствовал усталости. Видимо, сказывалась и тренировка и, особенно, сознание ответственности за порученное дело.

А дело действительно было серьезное. Гвардейская армия, совместно с другими армиями Второго и Третьего Украинских фронтов, завершила окружение будапештской группировки противника и, развернув свои дивизии западнее Будапешта, развивала наступление к границам Австрии, все дальше и дальше отодвигая от будапештской группировки так называемый внешний фронт окружения. Однако наступление все время замедлялось и в последние дни 1944 года продвижение гвардейцев буквально ограничивалось метрами. Противник беспрерывно переходил в контратаки, и наиболее важные участки местности по нескольку раз переходили из рук в руки. Неспокойно вели себя и окруженные в Будапеште немецко-фашистские войска. Они из Буды все время рвались на запад, стремясь пробить кольцо окружения и соединиться со своими главными силами. Гвардейская армия и части соседней с ней армии оказались между двух огней. С запада, с фронта, наносили удары свежие резервы противника, стремившиеся прорваться к окруженной группировке; с востока, из Будапешта, также непрерывно наносила удары окруженная группировка, стремившаяся вырваться из окружения. Таким образом, у гвардейской армии, по существу, не было тыла, а везде — на востоке, на севере и на западе — был фронт. И только на юге не было противника, но и там гвардейскую армию от тылов отрезал разбушевавшийся, сплошь покрытый плывущим мокрым снегом Дунай.