— Так точно. Задание выполнено. Сняли семнадцать противотанковых. Проход отметили бугорками.
— Хорошо. Отдыхайте, — ответил Миньков и вновь прильнул к брустверу.
Через несколько минут вернулись еще две группы. Они также благополучно проделали проходы в минных полях. Теперь в «нейтральной зоне» оставалось всего несколько саперов. Миньков заметно волновался. Он уже лежал на бруствере, свесив ноги в окоп. Бахарев пристроился рядом.
Аксенов придвинулся к Минькову, уперся локтями в бруствер и, не отрываясь, смотрел. Где-то невдалеке заканчивали работу саперы. Они вот-вот должны вернуться. От напряжения ломило глаза. Нетерпеливое волнение вновь овладело Аксеновым.
— Огонь! — разом крикнули и Миньков, и Бахарев, и артиллерийский капитан.
Над равниной повисли две ракеты. Из траншеи противника безудержно застрочил пулемет. К нему от наших позиций потянулись мелькающие хвосты трассирующих пуль. Они создавали огромный угол, вершиной сходящийся там, откуда вспышками озарялся немецкий пулемет. Между этими движущимися сторонами угла на ослепительно-белой земле неподвижно лежали шесть едва заметных бугорков. Это были саперы.
Пулемет противника озарился новой очередью вспышек и смолк. Справа от него одновременно застрочило несколько автоматов. Потоки мерцающих точек на мгновение оборвались и вновь поспешно потекли туда, откуда били автоматы. Теперь уже в свете меркнувших ракет тянулись к траншеям противника восемь или десять трасс. Все пришло в движение. В разных местах заблестели вспышки выстрелов и на стороне противника. Оттуда взвилось еще несколько ракет. Саперы лежали неподвижно всего метрах в ста от своей траншеи. Позади Аксенов слышал команды артиллеристов и минометчиков:
— Дивизионом, по цели номер три! Огонь по цели номер шесть!
Где-то за траншеей раздались залпы. Над головой один за другим пролетели снаряды. Полыхнула длинная серия разрывов, и широкой стеной взметнулись высокие столбы дыма и пыли. Донесся раскатистый обвальный грохот.
Ракеты погасли. Сгустилась черная, непроглядная мгла, в разных местах разрываемая лишь трассами пуль и вспышками взрывов.
— Грищенко, — кричал Миньков, — на помощь Афанасьеву!
Миньков рванулся из окопа. За ним промелькнули саперы.
— Огонь! — кричал Бахарев. — Не прекращать огня!
Артиллерия и минометы били не умолкая. Среди воя и скрежета снарядов глухо трещали пулеметы. Справа и слева стучали одиночные выстрелы.
В смутном полусвете Аксенов увидел саперов. Они, не маскируясь, в полный рост бежали к своим траншеям.
— Все вернулись! — прокричал Миньков.
Он прыгнул в траншею. За ним один за другим прыгали саперы.
— Молодцы, — сжал руку Минькова Аксенов, — о вашей работе я доложу командующему.
— Служу Советскому Союзу! — отчеканил молодой офицер и робко проговорил: — Пойдемте ужинать с нами, товарищ гвардии майор… Рыба у нас свежая. Вчера в Веленце наловили и нам прислали. И вино есть, старое, лет под пятьдесят…
— Как-нибудь в другой раз. Сейчас не могу, — как можно мягче ответил Аксенов, боясь обидеть этого храброго маленького лейтенанта.
Офицеры, окружившие Минькова, пожимали ему руки. Он растерянно стоял среди них, не зная, кому отвечать. Наконец он пришел в себя и по-начальнически строго сказал Бахареву:
— Только не давайте немцам снова загородить проходы. А то, как только обнаружат, опять понатыкают мин. Чуть где-нибудь шевельнутся — сразу огонь, всем, что есть. А то беда нашим: пойдут в атаку и — будь здоров — нарвутся на мины. Вся работа прахом пойдет.
— Можете не волноваться, — успокоил его Бахарев, — каждый проход под четырехслойным огнем. Мышь не пробежит.
— Ох, а спать хочется, — неожиданно проговорил Миньков и широко зевнул.
Аксенов невольно улыбнулся, сравнивая Минькова зевающего с Миньковым, который всего несколько минут назад лежал на бруствере. Тот был строг и сосредоточен, как туго сжатая пружина, а этот по-мальчишески беспечен и прост.
— Может, в самом деле поужинаете, — подошел к Аксенову Бахарев, — мы сейчас быстренько сообразим.
— Нет, — взглянув на часы, решительно отказался Аксенов. — В полк Маркелова и к танкистам опоздаю. Где бы тут пристроиться, донесение написать?
Рядом оказалась хорошая подбрустверная ниша. Бахарев провел в нее Аксенова. В нише дремали два солдата. Они потеснились, и Аксенов при свете фонарика написал коротенькое донесение, тут же закодировал его и попросил Бахарева срочно передать в штаб армии. Там теперь ждали донесения.
Перед большим наступлением в штабе даже глубокой ночью обычно никто не спал. Сейчас туда со всех сторон стекаются такие вот сообщения, в оперативном отделе их раскодируют, обобщают, если нужно, данные наносят на карту и докладывают командованию армии. Из этих маленьких сообщений и донесений вырисовывается картина гигантской работы тысяч людей, которая дает возможность командующему и штабу армии следить за ходом подготовки наступления и своевременно принимать меры, если работа где-нибудь застопорилась или проводится не так, как нужно.
Прощаясь с Бахаревым, Аксенов вспомнил, что за всю ночь, пока шло разминирование, он ни разу не вспомнил Настю. Сам Бахарев казался ему сейчас совсем не таким, каким представлял он его до этой встречи. А завтра этот капитан первым выскочит из траншеи и рванется навстречу ливню вражеского огня. Трудно сохранить спокойствие, зная, что через несколько часов придется пойти в атаку. А Бахарев умел не только сохранять спокойствие, но и всем своим поведением внушать спокойствие другим людям. Таких офицеров Аксенов искренне уважал и сейчас, несмотря на прежнее недоброжелательное отношение к Бахареву, тепло простился с ним и искренне пожелал ему удачи.
Проводив Аксенова, Бахарев постоял немного в траншее и пошел в свою землянку. Подготовка к наступлению была закончена, и теперь можно немного отдохнуть.
Он зажег лампу, снял шинель и хотел было прилечь, но плащ-палатка, заменявшая дверь, распахнулась, и в землянку шагнул инструктор политотдела Крылов.
— Вот ты где устроился-то, а? — раздался густой басистый голос. — А я хожу, хожу и никак не могу разыскать.
— Борис Иванович, как же это вы? — вскрикнул Бахарев, делая шаг навстречу вошедшему подполковнику.
— Не радуйся, — присаживаясь на ящик, остановил его подполковник. — Ты что же это, сам сидишь в землянке, а солдаты спят в траншеях? А? Тебе что, лето? Соловьи под Курском? Декабрь кончается.
— Как в траншеях? — недоуменно переспросил Бахарев. — У меня на всех блиндажей хватает.
— А саперы, а артиллеристы? Они же вместе с твоей ротой действуют, а блиндажей-то для них никто не приготовил. Мои, мои… На фронте нет моих, твоих. Все свои.
Бахарев смущенно смотрел в круглое с маленькими щетинистыми усами лицо инструктора политотдела армии и почти шопотом говорил:
— Разрешите… Схожу… Размещу всех.
— Сиди, поздно. Солдат солдату всегда поможет. Им только иногда напомнить не мешает. Все: и саперы и артиллеристы — в твоих землянках спят. Тесновато, но зато тепло. А на будущее учти и не забывай о приданных подразделениях.
Он говорил строгим голосом, но в глазах его играли веселые огоньки, а под усами таилась заразительная улыбка. Он снял шапку, пригладил негустые седоватые волосы и, подбросив в железную печку дров, спросил:
— Ну, рассказывай, как дела?
— Рота готова, саперы проделали проходы, все люди задачу знают, провели комсомольское собрание.
— Ну, а как сам чувствуешь себя?
— Как всегда, задачу выполним.
— И твердо уверен?
— Твердо.
— Смотри, ты коммунист. С тебя втройне спросится.
Они помолчали, глядя на разгоревшийся огонь в печке, и, одновременно подняв головы, встретились взглядами. Крылов усмехнулся, под его усами заблестели крепкие белые зубы.
По взгляду Крылова Бахарев чувствовал, что подполковник чем-то недоволен. Крылов отвернулся, подбросил в печку дров и застучал пальцами по коленям. Эта привычка постукивать пальцами была хорошо знакома Бахареву. Меньше года назад под Звенигородкой на Украине Крылов, так же как и сейчас, прибыл в роту Бахарева. Заканчивалась ликвидация окруженной группировки немецко-фашистских войск в районе Корсунь-Шевченковского. Измученные многосуточными боями люди вповалку спали на полу в полуразрушенной хате. Разбитая печь сильно дымила. Едкий дым разъедал глаза, но солдаты спали непробудным сном. Только Бахарев и Крылов сидели возле огня и вполголоса разговаривали. Этот ночной разговор Бахарев запомнил на всю жизнь. Крылов говорил о людях, о партии, о силе партийного коллектива. Помешивая угли, он рассказывал, как в гражданскую войну в боях под Перекопом четыре коммуниста подняли в атаку целый полк. Трое из них погибли, остался в живых только один, но в бою в партию вступило более сотни красноармейцев. Долго в ту ночь проговорили Бахарев и Крылов, а через несколько дней в роте была создана партийная организация. Было вначале в ней всего три человека, а после прорыва немецких позиций под Звенигородкой она увеличилась до одиннадцати человек. Это был сравнительно небольшой коллектив, но Бахарев чувствовал, насколько ему стало легче работать.
