Чижов улыбнулся, зная, что о замыслах командования из Аксенова не вытянешь ни слова.

— Ну, тогда слушай, я тебе коротко расскажу, что делается у меня. — Полковник достал из планшета карту, развернул ее на столе и, посматривая то на Аксенова, то на карту, продолжал: — Все работы по подготовке наступления в дивизии закончены. Осталось только обезвредить мины в намеченных проходах для танков и пехоты.

Слушая полковника, Аксенов почувствовал, как приходит к нему то спокойствие, которого он хотел и ожидал. С каждым словом Чижова в сознании Аксенова все яснее и отчетливее складывалась картина титанической работы многих тысяч людей. Это они — люди дивизии Чижова и всех соединений и частей, взаимодействующих с этой дивизией, — на холмах и высотах отрыли десятки километров траншей и ходов сообщения, окопов и укрытий, установили и подготовили к бою сотни пушек, гаубиц, минометов, пулеметов; это они, стрелки, автоматчики, пулеметчики, минометчики, танкисты, саперы, артиллеристы, рванутся завтра утром на позиции противника, чтобы победить.

И вдруг Аксенову стало стыдно. Тысячи людей готовятся сейчас к бою, многие из них, может быть, живут последнюю ночь, а он в это время глупо ревнует, злится, собирается кому-то мстить. «Какой же я еще мелкий человечишка», — думал майор.

И хоть полковник и продолжал говорить спокойно и тихо, водя рукой по карте, Аксенов почувствовал, как у него загорелись уши. Он привстал и взглянул на Бахарева. Капитан сидел, склонив голову к правому плечу, и сосредоточенно слушал полковника. И лицо его, и глаза, и вся молодая сильная фигура были удивительно спокойны.

Это спокойствие и сосредоточенная внимательность передались и Аксенову. Он снова присел на табурет.

Карта сейчас не интересовала Аксенова. В штабе дивизии он подробно ознакомился с построением боевого порядка дивизии, полков, батальонов, изучил организацию взаимодействия, управления войсками, проверил обеспеченность подразделений и обо всем доложил в штаб армии. Сейчас ему нужно было узнать о настроении людей, проверить устройство проходов и занятие войсками исходного положения для наступления.

Всматриваясь в лицо полковника Чижова, Аксенов видел обычное состояние напряженности, которое охватывает всех командиров — и младших и старших — перед выполнением ответственной задачи.

— Простите, товарищ полковник, — заговорил Аксенов, — а как люди? Люди как чувствуют себя?

Чижов на секунду задумался, собирая морщинки на загорелых, темных щеках.

— Видишь ли, люди-то всегда самая сложная загадка. Люди у меня хорошие. У каждого десятки боев позади. Только, понимаешь, война-то кончается, и сейчас погибать особенно обидно.

Аксенов слушал полковника и в его словах находил подтверждение собственным мыслям. Он по себе чувствовал, что война теперь стала восприниматься по-другому. Горечь поражений сменилась радостью побед. И эта радость в новом свете открыла перед человеком смысл и содержание жизни. Все чаще думалось теперь о том, что будет после войны. И если под Москвой, под Сталинградом разговоры почти всегда велись вокруг боев, то теперь везде говорили о том, что будет после войны.

— И понимаешь, — продолжал Чижов, — насколько ответственна сейчас роль командира. Нужно так организовать бой, чтобы ни одной лишней капли крови не пролилось, чтобы шел человек в бой уверенно, зная, что каждый его шаг обеспечен, гарантирован, предохранен от внезапного удара противника. Вот поэтому все мы и не спим сутками, ползаем, ходим, договариваемся, уточняем, проверяем. Ни одной ошибки, ни одного промаха, бить наверняка.

Лицо Чижова раскраснелось. Он встал, прошелся по тесной землянке.

— За своих людей я уверен, — успокоенно продолжал он, — уверен, как в самом себе. И задачу выполним. Так и доложи командующему. Город Секешфехервар будет взят, Будапешт будет окружен. Как думаете, Бахарев, окружим? — взглянул он на капитана.

— Так точно, товарищ гвардии полковник, — отчеканил Бахарев.

— Да. Так точно, так точно, — глубоко вздохнув, проговорил полковник, — ответить-то просто, а вот окружить…

Он смолк на полуслове и вновь обернулся к Аксенову:

— Что нового о группировке противника в Будапеште?

— Почти готова к наступлению. Послезавтра должна ударить. Сегодня утром пленного захватили. Показывает, что их генералы и офицеры поклялись утопить нас в Дунае. Это готовится не просто контрудар, а крупное наступление с решительными целями…

— Да, а что нового о союзниках? — перебил Аксенова Чижов.

— Плохо у них, товарищ полковник, — ответил Аксенов. — Три дня назад немцы начали наступать в Арденнах. За два дня оборона первой американской армии прорвана на фронте до сорока километров. Какими силами наступают немцы, еще неизвестно. Есть предположение, что в наступление брошены три армии. В ударной группировке более пятнадцати дивизий, из них семь или восемь танковых. Американцы бегут. Трудно сказать, чем все это кончится.

— Этого нужно было ожидать, — проговорил Чижов, — союзники просидели всю осень и ни на шаг не продвинулись. Разве это война? Напрасная трата сил.

В землянку протиснулся солдат. Он доложил, что прибыли саперы.

По голосу Аксенов узнал того самого солдата, который провожал его к Бахареву. В коротенькой не по росту шинели он казался особенно высоким и худым. Длинные руки его плетьми висели вдоль тела.

— Передайте им, Анашкин, сейчас я приду, — ответил Бахарев и обратился к Чижову: — Разрешите, товарищ гвардии полковник, приступать к разминированию.

— Да. Начинайте, — ответил Чижов и пошел к выходу, но вдруг остановился и сердито взглянул на капитана. — Подождите, Бахарев, вы же мне говорили, что у вас комсомольское собрание?

— Так точно, товарищ гвардии полковник, — заметно покраснев, ответил Бахарев.

— Так как же так? Разминирование начинается. Ваша рота должна прикрыть работу саперов.

— Все комсомольцы свободны. В расчетах остаются беспартийные.

— И людей хватает?

— Так точно. Наводчики пулеметов опытные.

— Хорошо. А вы будете на собрании?

Бахарев пожал плечами и тихо ответил:

— Не удастся. Я думал собрание провести немного раньше, но вы приехали… Да и без меня проведут, — вдруг спохватился он, — доклад комсорг подготовил, парторг батальонный будет.

— Комсомольское собрание — и без вас, — вплотную к Бахареву придвинулся Чижов, — без вас комсомольское собрание? Да вы кто — военспец или командир-единоначальник?

Чижов говорил резким, сердитым голосом, сурово глядя на смущенное лицо капитана.

— Комсомольская организация в роте — это сила, и ее нужно использовать. Ею руководить нужно. Организуйте разминирование, за себя оставьте старшего лейтенанта Басова, а сами — на собрание. И обязательно выступить. Расскажите комсомольцам, какие задачи поставило перед нами командование. И комбату доложите, — закончил Чижов и вышел из землянки.

Бахарев досадливо сморщил открытое худощавое лицо.

— Фонарик, товарищ гвардии капитан, забыли, — проговорил Анашкин и, протянув длинную руку, взял с маленькой полочки фонарь и подал его Бахареву.

Капитан молча сунул фонарь в карман:

— Пойдемте.

— Да, пошли, — ответил Аксенов.

— С вами будет Анашкин, и к полковнику Маркелову он вас проводит, — выходя из землянки, сказал Бахарев.

— Хорошо, — отозвался Аксенов, раздумывая, как ему лучше поступить: пойти на комсомольское собрание или проследить за ходом разминирования. Конечно, на комсомольском собрании многое можно узнать о настроении людей, но и разминирование нельзя оставить без контроля. В конце концов он решил пойти с саперами: по тем проходам в минных полях, которые саперы проделают перед ротой Бахарева, завтра двинутся более двадцати танков и почти два батальона пехоты.

— Где саперы? — выйдя из траншеи, спросил Бахарев.

— В первой траншее, вас поджидают, — шопотом ответил невидимый в темноте Анашкин.

Все трое направились к переднему краю. Проходя мимо углубления в стене, Аксенов узнал землянку девушек.