— Комбат второго эшелона, — крикнул Рыбаков, — вперед батальон, в атаку!

На западе показались черные точки. Они, все время увеличиваясь, приближались к равнине.

— Авиатор, истребителей, истребителей! — одновременно закричали и Рыбаков, и полковник-артиллерист, и Аксенов.

Дым, взрывы, рев сотен моторов, пальба. Все больше и больше полыхало на поле дымных костров. Нельзя было понять — чьи горят танки.

Батальон второго эшелона развернулся, и танки устремились вперед.

К полю боя приближались фашистские бомбардировщики. Они шли тройками, развертываясь в круг.

— Да где же истребители? — отчаянно вскрикнул Рыбаков и, обернувшись на восток, облегченно вздохнул: на синеве неба серебристо искрились быстроходные машины. Они шестерками, восьмерками, четверками шли на разных высотах, быстро приближаясь к дымному полю боя.

— Восемнадцать… двадцать… двадцать пять… тридцать шесть… — вслух подсчитывал кто-то.

Фашистские бомбардировщики заходили с юга. От головного отделились капельки бомб и, увеличиваясь, полетели вниз. Откуда-то сверху на него наскочил серебристый истребитель, и «юнкерс», не успев выйти из пике, задымил и врезался в землю. Строй фашистских самолетов рассыпался. По всему небу ревели моторы, блестящими метеорами гонялись друг за другом самолеты, чуть слышно трещали пулеметные очереди. Один за другим, распуская длинные хвосты дыма, упали девять самолетов. Из-за высоты с ревом выскочили советские штурмовики. Они промелькнули над равниной и скрылись за высотой.

— По танкам бью, по танкам! — кричал летчик Рыбакову.

— Давай, давай по танкам, — радостно отвечал Рыбаков, — и по огневым позициям артиллерии! Глуши их, глуши, а мои орелики отсюда нажмут!

Бой теперь заметно перемещался к западу.

Бронетранспортер Рыбакова рванулся вперед. На поле чернел вспаханный снег. Вдали в лощине показалось село Вереб. К нему удалялся грохот.

— Побежали, побежали фрицы! — радостно выкрикивал Рыбаков.

Все село полыхало. На высотах за селом и южнее виднелись цепи наступающей пехоты.

— Наши, — крикнул Аксенов, — наши перешли в наступление на всем фронте! Смотри, и слева и справа — везде наступают!

К югу из тылов бригады Рыбакова выдвигались колонны танков и мотопехоты.

— Комкор второй эшелон вводит, — показал на них Рыбаков, — ну, держись теперь, фашисты, не видать вам Будапешта, как своих ушей.

Первые танки уже ворвались в село Вереб. Рыбаков развернул два батальона и направил их к югу, на село Пазманд.

За танками бежали рассыпанные по полю стрелковые роты. Они догоняли танки и, едва боевая машина приостанавливалась на мгновение, вскакивали на броню. Полем, обливаясь потом, бежали пулеметчики. За их полусогнутыми фигурами подскакивали на катках тупорылые пулеметы. Не отставая от пулеметчиков, артиллеристы прямо целиною катили пушки. Позади по всей равнине из тылов, из-за высот, из балок неслись на полной скорости полуторки, тягачи, переваливались от стороны в сторону гусеничные тракторы. Машины, тягачи и тракторы догоняли пушки, цепляли их и устремлялись за танками и пехотой. А из тылов уже бежали связисты, саперы, штабы, солдаты подразделений обслуживания. Все катилось туда к окраинам села, к оврагам и балкам, откуда гремело «ура», бурной радостью взметывались крики, в коротких схватках добивались последние остатки вражеских войск.

Бронетранспортер Рыбакова ворвался в узенькую улочку села. Танкисты устало вылезали из машин и, шатаясь, как пьяные, садились в снег, прислонялись к заборам и стенам домов. Повсюду сновали санитары, медицинские сестры, врачи. Грозное «ура» и рев моторов доносились уже с южной окраины села. Туда торопились пушки, автомашины, бронетранспортеры.

В центре села вокруг темных строений грудилась толпа пехотинцев, танкистов, артиллеристов.

— Что здесь? — крикнул Рыбаков и тут же осекся и смолк.

Толпа угрюмо молчала. Люди стояли без шапок, склонив головы к земле. Все молча расступились, пропуская Рыбакова, Аксенова и офицеров штаба. Из черных, прокопченных зданий санитары выносили полуголые, обезображенные тела. Уцелевшие куски обмундирования показывали, что это были советские солдаты.

— Врача, — прошептал старенький санитар, выходя с носилками из дверей, — жива, кажется, одна только жива.

На серой парусине носилок бессильно откинулась голова с нежными русыми волосами. Лицо зияло рваными язвами ожогов. Губы и левая щека были вырваны каким-то ужасным инструментом.

Аксенов бросился к носилкам. Девушка с трудом размежила веки, и на Аксенова посмотрели воспаленные глаза.

— Варя, — вскрикнул он и опустился на колени перед носилками, — Варя, вы?

Глаза смотрели на него. Они были сухи. Вдруг в них мелькнул едва уловимый проблеск жизни и в левом глазу у распухшего носа навернулась маленькая слезинка.

Девушка шевельнула рукой и раскрыла зубы с синими оголенными деснами.

Аксенов задрожал всем телом, и слезы потекли по его щекам. Он сдерживал рыдания, но они рвались из горла.

— Товарищ майор, прошу отойти, помощь оказать нужно, — тряс его кто-то за плечо.

Он поднялся, с трудом прошел несколько шагов и обернулся к носилкам. Вокруг Вари хлопотали врачи, мелькали бинты, пахло каким-то лекарством.

— Ну, варвары, за все поквитаемся, — яростно проговорил суровый голос.

Аксенов поднял голову. Среди танкистов стоял высокий светловолосый офицер. Глаза его смотрели куда-то вдаль.

— На всю жизнь запомню венгерское село Вереб и кровью варваров заплачу за муки наших товарищей, — в мертвой тишине раздался его грозный голос. Он, тяжело дыша, несколько секунд стоял молча, потом резко повернулся и крикнул: — По машинам! Там еще немало впереди таких вот Веребов!

Рыбаков и Аксенов на бронетранспортере выехали за село. С заснеженной высоты перед ними открылась вся обширная панорама развернувшегося наступления.

По лощине и дальше через поля до самого скрытого легкой дымкой Дуная устремились на запад советские войска. Впереди шли танки — колоннами, в одиночку, цепями; за танками устремилась пехота — на бронетранспортерах, на автомобилях, пешком; в разных местах виднелись пушки, «катюши», минометы — одни из них стреляли, другие передвигались, третьи только что выезжали на огневые позиции. И над всем, что стояло, двигалось, стреляло на земле, разносился мощный гул авиационных моторов. В густосинем безоблачном небе с ревом проносились на запад эскадрильи советских штурмовиков, неторопливо проплывали косяки бомбардировщиков, со свистом взмывали вверх серебристые ястребки.

Аксенов смотрел на наступление на земле и в воздухе и вспоминал все, что пришлось пережить в этот первый месяц 1945 года. Недолго довелось торжествовать гитлеровцам и на южном фланге советско-германского фронта. Советские воины двинулись вперед, на запад, на Вену, на «альпийскую крепость» Гитлера!

Тяжелые тучи, низко висевшие над Будапештом, раздвинулись, и в небе заголубели просветы. Изредка через них пробивались солнечные лучи, и тогда дымный, израненный город расцветал, как молодой лес ранней весной.

В разных местах, особенно на холмах Буды, то и дело хлопали ружейные выстрелы, перекликались автоматные и пулеметные очереди. Но в узких извилистых переулках Буды и на прямых магистралях Пешта с каждой минуты неуловимо разрасталось движение. Военные и штатские группами и в одиночку сновали в разных направлениях, мешая движению военных грузовиков, повозок, танков, тягачей.

Генералы Алтаев и Шелестов поднялись по крутой тропинке на скалистую гору Гелерт. И чем выше взбирались генералы, тем шире и величественнее открывалась перед ними панорама венгерской столицы. Широкий многоводный Дунай, разрезая город на две части, плавно нес свои забеленные мелким льдом и снегом могучие волны. Вдали, на севере, темнел широкий и длинный остров Маргитсигет. Там даже с большого расстояния простым глазом можно было увидеть спиленные и срубленные взрывами каштаны на месте его когда-то прекрасных парков, темные углубления окопов и траншей, разбитые здания санаториев, водолечебниц, отелей. Ниже острова, через всю центральную часть города, бесформенными нагромождениями металла и бетона выступали из воды остатки мостов — красы и гордости венгерской столицы. А по берегам Дуная, западнее и восточнее его, виднелись дома, скверы, улицы, сады. И над всем этим — красные, трепетно развевающиеся на ветру флаги и флажки, укрепленные и на готических шпилях парламента, и на башне королевского замка, и на домах, и на деревьях скверов, и на баррикадах, перегородивших улицы Буды.