Да, Робинзона Блажена не просто знала — она цитировала его на память!
Читала она в ту пору какие-нибудь миленькие вещички, над которыми не приходилось думать и можно было когда угодно остановиться и больше к ним не возвращаться.
Когда же это пустое чтение ей становилось противно, она добиралась до отцовских полок и принималась за книги, наполовину ей непонятные. Отец своих книг у нее не отбирал, но говорил: «Это будет для тебя скучным». И ей и вправду бывало скучно.
Однажды Блажена попала впросак с модной «запретной» книгой.
Зашла как-то к ним одна девчонка из Вршовиц и рассказала, что на уроке чешского им говорили о прозе времен Карла IV. И при этом учительница упомянула о «Шарлатане»; правда, подчеркнула, что книга эта фривольная, непристойная и девочкам ее читать не стоит.
Разумеется, все девчонки из их класса принялись всюду разыскивать этого «Шарлатана». Наконец одной из них удалось где-то найти, и книжка — надо сказать, такая маленькая, что совсем скрывалась в хрестоматии, — стала ходить из рук в руки. Но всех ожидало разочарование.
И Блажена, прочитав, лишь пожала плечами:
«Старинные стихи и какие тяжеловесные!»
Вспоминая сейчас об этом смешном случае, Блажена переворачивала страницы своей сегодняшней книги.
Громкий разговор двух молодых женщин, сидящих рядом с Блаженой, заглушал диалог на страницах книги.
Обе женщины были не только молоды, но привлекательны и хорошо одеты, в шелковых чулках, а ногти на руках были покрыты лаком. Женщины на костяных спицах вязали что-то непонятное из розовой шерсти.
— Я, знаете, не училась варить, — сказала женщина постарше, с завитыми волосами и с длинными ресницами, словно в кино. — Я пришла на кухню прямо из-за пишущей машинки. Муж купил мне «Поваренную книгу» Санднеровой и сказал. «Готовь по ней, ведь ты умеешь читать!»
«Санднерова? Как бы запомнить? — размышляла Блажена. — Ага! Использую-ка я папкин способ запоминания. „Санд“ — песок. Корабль везет песок, корабль в двадцать тонн, шесть орудий и четырнадцать матросов помимо капитана, юнги и меня… С гулом примчалась огромная волна, и мы даже не закричали: „Спаси нас, боже! Нас потопил страшный вихрь!“»
Да, так потерпел крушение корабль, на котором плыл Робинзон Крузо.
Яростный вихрь! Блажена вскочила. На стуле ей уже не сиделось. Носок сандалии сам нашел камешек и начал его гнать по дорожке. Блажена ничего не замечала, гнала камешек и чуть было не сбила кого-то с ног.
— Куда это ты так мчишься? — крикнула идущая навстречу ей Ледкова.
— Привет, Селитра! Ты в Праге? А я думала, что ты хнычешь где-нибудь под кустом в лагере.
— Я была там недолго. А почему ты здесь?
Блажене совсем не хотелось, как она говорила, разыгрывать акт из трагедии и рассказывать посторонним о своем горе, да еще на улице, полной равнодушных прохожих.
И она ответила небрежно:
— Я? Да я просто так, иду мимо. А ты куда направляешься?
— Да никуда.
— Проводи меня немного.
— У меня такая неприятность!.. — вдруг разоткровенничалась Ледкова. — Но поклянись, что никому не скажешь!
— Если хочешь, пожалуйста: не сойти мне с места!
— Лучше бы мне никогда не родиться!
Блажена посмотрела на бледную физиономию Ледковой, на ее дрожащие губы, вытаращенные глаза, и ей стало не по себе. Но тут же она почувствовала нелепость этой дурацкой мысли Ледковой о смерти. И еле удержалась от смеха.
— Что за чепуху ты мелешь? Ты говорила об этом уже в конце школьного года, — строго сказала Блажена.
— Тебе хорошо говорить! Если я не стану певицей, так и жить не хочу!
— Ну и пой, пожалуйста, кто тебе мешает? Ты ведь еще не опоздала быть певицей, не так ли?
— Но сначала мне нужно научиться петь. И это надо начинать сейчас! Я такая несчастная!
Ледкова скривилась, словно выпила уксусу.
Блажена растерянно молчала.
— К чему жить, если не можешь стать кем мечтаешь! — ныла Ледкова. — Не казалось ли тебе, Блажена, когда-нибудь, что родители у тебя не родные, что ты не их ребенок, а они просто взяли тебя на воспитание?
— Мне это не приходило в голову, — нехотя призналась Блажена. — Думаю, что у вас в семье не так.
— Ты будешь смеяться, я тебя знаю, — продолжала Ледкова, — но такие вещи случаются. Какая-нибудь дама подкидывает ребенка или продает его. Меня, вероятно, подкинула какая-то знаменитая певица. Потому что в нашей семье в моем таланте ни капельки не понимают!
— Послушай, Селитра, выбрось все это из головы, — приняв рассудительный вид, заметила Блажена и вдруг представила себе среди кремов и пирожных бледную пани Ледкову, такую же тощую и бесцветную, как и ее дочка. — Ведь вы с мамочкой так похожи друг на друга, что никакого сомнения быть не может.
— Это только кажется. Она меня наверняка не любит, раз не разрешает быть, кем я мечтаю! Но когда-нибудь она пожалеет! Обязательно пожалеет! — угрожала Ледкова отсутствующей матери, и в глазах ее металось отчаяние.
— И скажи, пожалуйста, что тебе влезло в башку? — успокаивала ее Блажена. — Я бы не знаю что отдала, лишь бы идти в школу, как ты. И вообще, ты не думай, что другим так уж легко! Ты считаешь, что ты пуп земли. А остальные что?
Блажена для виду рассердилась, повернула Ледкову к себе спиной и хорошенько наподдала ей.
— Вот тебе, вот тебе! — сказала она, тяжело дыша. — Теперь хватит?
— Ма!.. — визжала Ледкова.
Она лишь тогда начала отбиваться острыми локтями, когда град ударов прекратился. И тут же спросила, повернувшись к Блажене:
— А почему ты не пойдешь в четвертый класс?
— Почему? Потому что «почему» кончается на «у»!
— Опять тайны?
— Эту тайну ты скоро узнаешь!
— У меня идея. — И Ледкова снова как заведенная принялась говорить о себе: — Скажи, Блажена, моей маме, когда пойдешь к нам покупать карамель, что у меня лучшее сопрано из всей гимназии.
— И тебе снова захочется жить?
— Может, меня отдадут в консерваторию.
— Ладно! Так и быть, скажу.
Они ударили по рукам. Блажена нашла новый камешек и подкидывала его до самого дома. У нее быстро нашелся компаньон — молодой волкодав, который бежал за камешком, хватал его лапами и наконец, проглотив, скрылся.
Готовя дома творог, Блажена видела словно наяву, как Ледкова, блестящая примадонна, в наряде Либуши[10] раскланивается на сцене Национального театра перед ликующими зрителями.
Но тут взгляд Блажены упал на пол, все еще разделенный на квадраты, и она внезапно решила: я что-нибудь сейчас придумаю!
Вымытые добела квадраты уже загрязнились, и пол приобрел одинаковый серый цвет, хотя следы неумелого мытья все еще были видны.
Блажена накрыла на стол, схватила кувшин для пива и кинулась в магазин, на ходу пробуя творог. Вкус у него был отличный.
Когда она вернулась, отец уже сидел за столом и улыбался.
— Ну, что нового, Блаженна?
Каждый день он задавал этот ободряющий и привычный вопрос. Отец задавал его просто так, не ожидая ответа, а стараясь подбодрить Блажену, и тогда она немедленно выкладывала ему все заботы и огорчения, а не мучилась и не ждала для этого удобного случая.
Вот и сегодня у Блажены ответ был готов:
— Папка, купи мне «Поваренную книгу».
— Слушай, девочка, да ведь это блестящая идея! Обязательно куплю! И как это мы сразу не подумали? Ну и тугодумы же мы! А как тебе это пришло в голову?
Блажена, поглощая с удовольствием сочный творог, рассказала о подслушанном ею разговоре.
— А какая это была «Поваренная книга»?
— Подожди. Я запомнила по твоему способу, мой славный папка, и готова похвастаться. Итак! Яростный вихрь. Четырнадцать матросов помимо капитана. Корабль. Песок — санд…
— Что ты болтаешь? — смеялся отец.
— Вспомнила! Книга Сандовой.
8
Блажена пришивала пуговицу к летнему плащу и, сердито хмурясь, приговаривала: «Наверняка черт тебя пришил!..» Она любила повторять материнские поговорки и присказки. И тогда у Блажены все шло на лад. Блажену часто раньше ругали, что она плохо зашивает дырки в своей одежде и на чулках и чуть не выкалывает себе глаза ножницами. Мама говорила ей:
