— Да ладно, кто меня там ждет?

— Ну как это кто? Степан уже все уши мне прожужжал. Все спрашивал, а не приходил ли Дмитрий, а не пропустила ли я его? Да только я ж разве пропущу? Я хоть и дожила до преклонных годков, а на память не жалуюсь. А еще Андрюша про тебя спрашивал и Кирилл. Так что молодец, что пришел. Давай одежку-то снимай и проходи.

— Спасибо вам, баба Дунь.

— Да не за что, милок, не за что. Я всегда хорошим людям рада.

Отставив в раздевалке пальто и кепку, Дмитрий Петрович глянул на себя в зеркало, стоявшее в коридоре, поднялся на третий этаж. Не успел он оглядеться по сторонам, как навстречу ему выбежал Илья.

— Ну и где ты пропадал? — воскликнул он

— Да я как-то…

— Ладно, неважно. Иди скорее к кабинету 307. Там, где кровь сдают на анализы.

— А что там такое?

— Ну как что! Софьюшка пирожков с капустой напекла и всех угощает. Да ты поспешай, а то не останется ничего. Некоторые по три сразу берут. Это ж объедение!

— А ты-то куда торопишься?

— Так очередь моя подходит. Я к ухо-горло-носу стою. Там очередь сегодня немеренная. Ты подходи, если что. Там все наши сегодня.

— Хорошо, — ответил изумленный Дмитрий Петрович.

У кабинета № 307 очередь тоже была огромной, правда, далеко не все из этой толпы намеревались сдавать кровь. Шум стоял такой, что даже слова соседа можно было разобрать с большим трудом. Лишь когда Дмитрий Петрович подошел совсем близко, то услышал задорные призывы Софьюшки:

— Эй налетай! Пирожки с капустой. Горяченькие и аппетитные. Только что из духовки. Налетай, поспешай!

— Мне передай, Софьюшка, — кричал кто-то.

— И про нас не забудь, — просили другие.

— Привет, — послышалось вдруг над ухом, и Дмитрий Петрович увидел рядом с собой Андрея.

— А ты разве не у ухо-горло-носа?

— Только что оттуда. Мне Илья сказал, что ты здесь. Вот я и пришел. А ты, я смотрю, сегодня нарядно одеться решил. Модничаешь?

— Да просто все так здесь одеваются, вот и я решил.

— Это правильно. Ну да ладно, чего здесь стоять? Тут подсуетиться надо, иначе Софьюшкины пирожки все расхватают, а тебе ни одного не достанется.

— Да мне как-то неудобно…

— Это ты брось. Смотри, как надо.

— Софьюшка!!! — закричал Андрей во весь голос (Даже не скажешь, что старик, — подумал Дмитрий Петрович. Голос-то вон какой звонкий)

— Что, Андрюша? — отозвалась Софья.

— Нам к тебе не подобраться. Кинь пару пирожков для Дмитрия!

Прошло не более минуты, как толпа людей выплюнула наружу плюгавенького старичка с палочкой.

— Кто здесь Дмитрий? — прокряхтел он.

— Я, — ответил удивленный Дмитрий Петрович.

— Так на, держи, — произнес старик, протягивая два пирожка, обернутых в салфетки. — Приятного аппетита.

— Спасибо…

— Это Софьюшке надо спасибо говорить. Какие пирожки печет. Ммм… Таких ни в одном ресторане не подадут, — сказал старик и испарился. Словно и не было его здесь.

— Ну чего стоишь, ешь, — сказал Андрей, — а то остынут.

Попробовав еще тепленький пирожок (не обманула Софья, что прямо из духовки), Дмитрий Петрович облизнул губы и восхищенно цокнул языком.

— А-а… — улыбнулся довольный Андрей. — Понравилось?

— Великолепно, — ответил Дмитрий Петрович.

— Еще бы!

— Как же она готовит их на такую ораву?

— За три, а то и четыре захода. Сегодня уже третий раз она здесь. Может, еще идти придется, коль всех не накормит. Софьюшка — такая. Не может кого-то обделить.

— Как у вас тут все по-домашнему, — расчувствовался Дмитрий Петрович. — Так душевно, так уютно…

— Не «у вас тут», а у нас. Пойдем к ухо-горло-носу прибьемся.

— Ну пойдем.

Очередь к врачу действительно была огромной и растянулась почти на весь коридор. Пришедшая молодежь недовольно ворчала, а вот пенсионеры были довольны. Здесь стояли и Степан, и Кирилл, и Илья с Сергеем, и много других знакомых людей.

— О-о! — воскликнул Степан, увидев Дмитрия Петровича. — Знакомые все лица! Откушал Софьиных пирожков?

— Да. Это бесподобно!

— Уж можешь не рассказывать! Она от матери готовить их научилась, а мать ее, к твоему сведению, ими солдатиков наших в войну кормила.

— Эх, помню эти времена, — сказал Андрей, — они такие голодные были, что картошку прямо из костра хватали и по карманам рассовывали. Она горячая еще, руки жжет — а те даже внимания не обращали, уж больно кушать хотелось. Я тогда еще совсем пацаном был.

— Вот баба Дуня, — сказал Сергей, — из нас лучше всех войну помнит. Она же блокадницей была. Чего только не пережила. Чудом жива осталась!

— А ты откуда знаешь? — удивился Андрей. — Мне она ничего такого не говорила никогда.

— Она не любит ужасы эти вспоминать. Как крыс ели и за деликатес почитали, и драгоценности фамильные на полбуханки хлеба меняли. Разоткровенничалась со мной как-то, а потом в слезы. Ну я и не стал ее дальше расспрашивать. Столько лет прошло, а человеку до сих пор больно. Она мне сказала, что каждую ночь ей эти кошмары являлись, и она в холодном поту просыпалась. Дрожу, — говорит, — вся, как осиновый лист, и слезы по щекам катятся.

— Ладно, — сказал Андрей. — Давайте не будем о грустном. Этого в нашей жизни и без того хватает.

— Следующий, — сказала между тем врач, открыв дверь кабинета.

— Дмитрий, не зевай. Очередь твоя подошла, — произнес Андрей, похлопав пенсионера по плечу.

— Не задерживайте очередь, — строго сказала врач, — и проходите скорее.

Зайдя в кабинет, Дмитрий Петрович сел на стул и в задумчивости уставился в пол. Он как-то совершенно не подумал о том, что скажет врачу, да и медицинской карты с собой не захватил. Он чувствовал себя очень неудобно и не представлял, что делать…

— Ну что же вы молчите? — удивилась врач.

— Да, понимаете, как бы вам сказать…

— Да так и скажите, — улыбнулась женщина. — Знаю я, зачем вы все ко мне ходите. Нет в этом ничего страшного. Вы, видимо, новенький, вот и тушуетесь. Давайте-ка я посмотрю ваше горло, и вы позовете следующего пациента.

— Ну вроде бы все в норме, — сказал она. — Если что — всегда обращайтесь.

— Большое вам спасибо!

Шли дни, недели, месяцы… Жизнь Дмитрия Петровича заметно изменилась. Он уже не читал рекламные буклеты, которые порой скапливались в его в почтовом ящике и вываливались наружу, отказался от просмотра криминальной хроники, перестал обращать внимание на хулиганов. Голова почти перестала болеть, а всякие посторонние шумы и вовсе исчезли. Дмитрий Петрович переживал вторую, а может быть уже третью молодость, а вместе с ним те же чувства испытывали другие старики, регулярно посещавшие поликлинику в их районе. Там они находили покой и приятную сердцу атмосферу. Там могли пообщаться друг с другом и забыть об одиночестве. Там открывался новый мир — их мир, который был таким притягательным, что из него не хотелось уходить. Этот мир, со своими правилами и законами, манил к себе. Пес Шарик и баба Дуня, Андрей, Кирилл, Софьюшка и все остальные стали для Дмитрия Петровича самыми близкими людьми на свете.

Он понял, какой серой и безликой была его жизнь до них. Какой ужасающий образ жизни он вел, как часто портилось его настроение. А сейчас все изменилось. Может, изменился мир, а может, только он сам — этого Дмитрий Петрович не знал, да и не задумывался над этим. Важно, что рухнула стена. Стена, давившая изнутри и снаружи, не пропускающая ни тепла, ни света. Он наконец почувствовал, каково это — жить и получать от этого удовольствие. Не существовать, а именно жить, наслаждаясь каждой минутой, каждой секундой своего счастья.

Каждый день, вставая с кровати, он знал, что песик Шарик, ставший за это время таким родным, оближет его ладони, баба Дуня крепко обнимет и скажет «ну заходи, милок, тебя уже заждались». Андрей, Илья и Сергей крепко пожмут руку, а Софьюшка, эта добрая, заботливая женщина, которая печет такие чудесные пирожки, подставит щечку для поцелуя… А потом он с головой окунется в этот манящий и волнующий мир, встанет в очередь к хирургу, терапевту или окулисту, а врачи будут проходить рядом и улыбаться старикам, радостно приветствуя каждого из них и наизусть зная их имена…