В раковинных кучах Приморья встречаются также кости домашних и диких млекопитающих: домашних и диких свиней, домашних коз, косуль, оленей, а также морских и полупроходных рыб. Первыми исследователями раковинные кучи датировались эпохой неолита, позднее их накопление приурочили к эпохе бронзы.

Мощнейшие ракушечниковые слои из створок съедобных мидий, в 5 и даже в 10 м по разрезу, накопились на свалках античных городов и поселков Черноморского побережья. По северному обрыву Таманского полуострова у города Тамани они видны с моря в виде венчающей фиолетовой полосы. Такие же раковинные свалки встречаются на форпостах римских легионов по Дунаю в Добрудже.

Захоронение антропогенных раковинных куч обеспечено на тысячелетия в делювиальных смывах, штормовых выбросах моря и в надувах пыли — эоловых частицах грунта.

На протяжении исторической эпохи местами накапливались своеобразные ритуальные коллекции черепов диких и домашних животных. На Кавказе такие капища устраивались у скал, в гротах и пещерах адыгейцами, дигорцами и хевсурами. Пиршества в святилищах были связаны с весенними и осенними праздниками, когда к священной пещере или скале, по преданиям, прибегал благородный олень, которого и подвергали закланию. Позже, случалось, такого оленя не оказывалось и его научились заменять домашним бычком, овцами и козами.

В священной пещере северной Осетии Олисай-дон (Дигоризед) за 6 веков, по подсчетам автора, накопилось черепов: 1396 овец, 244 коз, 492 коров и быков, 1 буйвола, 3 кабанов, 51 косули, 661 благородного оленя, 6 лосей, 4 дагестанских козлов, 25 серн, 73 зубров (Верещагин, 1959). Нижние слои черепов в этой пещере уже были надежно перекрыты вековой пылью. В серии подобных же прискальных капищ — «дзуаров» — менее мощные завалы черепов сохранились хуже, но все же благополучно пролежали уже несколько столетий в сухом климате внутренних кавказских долин.

В нагорных степях Монголии аналогичные жертвенники, носящие название «обо», устраивались на перевалах из камней, а затем сюда приносились черепа и рога гигантских архаров, черепа верблюдов, лошадей и яков.

Ритуальные накопления черепов медведей и рогов северных оленей происходили в медвежьи и иные праздники у северных племен, например лапландцев, ненцев, вогулов. О таких обычаях сообщал еще в 1853 г. В. Латкин, а В. Канивец (1964) обнаружил в Канинской пещере в верховьях Печоры 34 трухлявых черепа бурых медведей, уже частично перекрытых позднейшими отложениями. Слой с черепами этих медведей подстилался плейстоценовыми отложениями с фоссилизованными костями пещерных медведей и волосатых носорогов. Жертвенные пещеры на Урале весьма обычны.

В таежной зоне Якутии и в наши дни охотники и рыбаки — эвенки и якуты — вешают на деревья близ стойбищ черепа и рога лосей и бурых медведей, домашних лошадей. Рога и кости разрушаются на открытом воздухе в течение нескольких десятков лет, и лишь небольшая часть из них, попав на землю, обрастает мхом, лишайниками и, объеденная частично грызунами, сохраняется в почвенном слое на длительный срок.

На полуострове Шмидта (северный Сахалин) охотовед В. П. Вшивцев обнаружил скопление десятков черепов бурых медведей под дерном в обрыве морского берега. Это капище было устроено охотниками-гольдами. Черепа сильно разрушились, иструхлявели на протяжении столетий в сырой почве.

Рис. 29. Ненецкое капище на северном Ямале с кучей рогов оленей и черепов белых медведей. Ориг. 1973 г.

Особый интерес для историков и этнографов имеют ритуальные кучи рогов северных оленей, черепов бурых и белых медведей в тундрах европейского севера и на Ямале, сложенные ненцами на протяжении нескольких последних веков нашей эры.

Одно из таких капищ находится в Большеземельской тундре на речке Морэ-ю в феноменальном еловом лесочке правого берега. Это задернованный бугор высотой до полутора метров и до 5 м диаметром, в котором видны рога оленей и черепа бурых медведей. На севере Ямала Б. М. Житков обнаружил в начале века грандиозное ненецкое капище, в котором было сложено не менее 500 черепов белых медведей. В центральном капище — «седянге» — северного Ямала мы обнаружили (с С. М. Успенским) в апреле 1973 г. заснеженный холм диаметром около 10 м и высотою в 3.5 м, состоящий из черепов и рогов северных оленей. Их было там, вероятно, не менее 400 штук. На одной линии с этим завалом с юго-запада на северо-восток располагались на протяжении 80 м второстепенные седянги в виде групп наклонно воткнутых острых лиственничных кольев (рис. 29). У подножий этих седянг было уложено по нескольку десятков черепов белых медведей, уже частично разрушенных с поверхности.

В феврале-марте сюда прибывают с юга ненецкие упряжки оленей. Совершается заклание 3 жертвенных оленей, кровью которых мажутся седяи — деревянные боги. В других капищах подобного рода на Гыданском и Таймырском полуостровах С. М. Успенский находил черепа овцебыков плейстоценового типа сохранности. Они попадали туда в качестве особо ценного приношения. Шансов для длительного захоронения у таких арктических собраний черепов медведей и оленей практически не имеется. Будучи расположены на выдающихся и дренированных участках рельефа, эти коллекции разрушаются лишайниками, солнцем, морозом и дождем и, очевидно, окончательно исчезнут под влиянием этих факторов, а также туристов в течение ближайших столетий.

Итак, хищные млекопитающие, птицы и первобытные охотники на протяжении всего антропогена были существенными биотическими факторами, способствовавшими накоплению и консервации в определенных точках костных остатков их жертв. Тесно взаимодействовали эти три группы существ только в участках некоторых пещер, создавая «универсальные» палеонтологические местонахождения. Длительное накопление костных остатков создавало многослойные местонахождения, которые дают возможность прослеживать эволюцию фауны данного региона на отдельных этапах четвертичного периода.

Наш краткий обзор условий гибели животных в разных зонах и биотопах дает основу для оценки удельной роли постоянного отсева стареющей части популяций и гибели животных от внешних причин в угасании видов. Как правило, популяции автоматически компенсируют потери от отсева и спонтанной гибели повышенным размножением и жизненной стойкостью — в этом смысл дарвиновского отбора. Это явление хорошо прослежено на разных группах животных и особенно на грызунах, например на путрии, акклиматизированной в Закавказье, где она жестоко страдает от ледоставов. Тем не менее длительные и кардинальные смены климата регионов и их ландшафтов безусловно ведут к вымиранию вида, если он не может приспособиться к ним. Подтверждением этому служит вся история органической и неорганической жизни планеты.

Ни хищники, ни эпизоотии, как правило, не могут уничтожить целиком популяции жертв, так как с разреживанием этих популяций исчезает сама основа существования хищников и распространения эпизоотий. Иное дело, когда в природные процессы начинает вмешиваться человек, с его неограниченными потребностями и техникой. Такое участие в истреблении животных описывается в следующей главе.

В исследованиях, посвященных проблеме вымирания зверей мамонтовой фауны, большое внимание отводится обычно прямому и косвенному воздействию первобытного человека. Характер и способы так называемых больших охот в плейстоцене и голоцене заслуживают поэтому особого рассмотрения.

Уже первых исследователей-археологов, копавших пещеры и открытые палеолитические стоянки, поражало обилие в них костных остатков разнообразных животных. Бурые слои суглинков, желтого лесса и обломков известняка в стенках раскопов были иногда буквально нашпигованы обломками костей. В них торчали толстостенные «мослы» носорогов и мамонтов, стройные метаподии лошадей и оленей, массивные фаланги бизонов, зубы пещерных медведей, волков, гиен и пещерных львов. Многие кости, черепа были явно расколоты — разбиты какими-то орудиями, а эти обломки погрызены позднее зубами хищников и резцами грызунов. Сомнений, казалось, не оставалось. Первобытные люди древнего каменного века, ближайшие родственники вегетарианцев — антропоморфных обезьян и сами происшедшие от растениеядных предков — скалолазящих и древолазящих приматов, превратились как-то неожиданно в мясоедов — в страшных хищников и, пожалуй, даже в сверххищников. При этом, что было странным, их зубы, да и другие органы пищеварения остались на прежнем «вегетарианском» уровне — приспособленными к поеданию растительной пищи. Более того, если сравнить клыки гориллы, шимпанзе, а особенно собакоголовых, гелад или павианов, — преимущественно мирных травоедов, с клыками питекантропа или неандертальца, то хищниками каждый признал бы перечисленных обезьян.