Далее мы соскребали с корпуса ракушки и водоросли. Руки при этой работе обдирались мгновенно. Думаю, оторванных от нашей кожи кусочков хватило бы, чтобы сшить пояса для целой армии. Очень скоро все эти ракушки сдохли и начали гнить и вонять. Довольно долго около каждого нашего славного корабля стоял весьма специфический запах. Для очистки корпуса требовались – по словам Клисуры – здоровые мышцы и отсутствие мозгов, поэтому, дескать, стражницы прекрасно подойдут. Я сначала пришла в ярость, но потом, поняв, что это шутка, успокоилась и даже пришла в хорошее настроение. Впрочем, оно быстро улетучилось, когда я поняла, что мне придется работать вместе со всеми.

– Я думала, – пробурчала Исмет, ковыряющая корпус по соседству со мной, – мы будем благородными охотницами, а не судомойками при этих гробах.

– Делу время, потехе час, – с достоинством ответила я. Мы не единственные проклинали все на свете – Холла Ий и Клисура гоняли своих матросов еще больше. И, как оказалось, очистка корпуса – не самая худшая работа. Плохое еще было впереди. Я отрядила провинившихся стражниц, которых недостаточно было наказать оплеухой от сержанта, и они присоединились к проштрафившимся матросам, которых было гораздо больше. Им пришлось снять с кораблей сгнившие канаты, свернуть их в огромные бухты на берегу, а потом расплести каждый канат. Получившуюся паклю с помощью клина и киянки вбивали в щели между досками. Эта работа устраняла течи, поэтому даже ленивейшие матросы работали с рвением. Впрочем, боцман с линьком то и дело похаживал туда-сюда, зловеще поглядывая на работающих. Но он не имел права стегать кого-нибудь из стражниц.

Полилло объяснила это ему очень просто:

– Только маранонка может коснуться маранонки.

Боцман смерил взглядом мышцы Полилло, посмотрел в ее холодные глаза и согласился.

Когда корпуса были проконопачены, наступило время покраски. Краска приготовлялась из смолы, масел и каких-то ядов, добытых из растений, найденных на острове. Яд должен был какое-то время отгонять от корабля новые ракушки, чтобы те не могли поселиться на корпусе снова. Каждый такой моллюск замедлял движение судна, которое хуже слушалось руля и весел, а некоторые особенно зловредные виды точили дерево, вызывая течи. Кстати, сгнившие доски пришлось заменить. Нам повезло, мы нашли плотницкую мастерскую с запасами высушенных досок и бревен. Это дало нам возможность также починить сгнившие и сломанные мачты. Доски перед использованием пришлось, правда, просмолить. В деревне мы также нашли пеньку и поменяли весь такелаж.

Потом пришлось очищать корабли от нежелательных пассажиров. Если бы мы были в Ориссе, воскреситель специальным заклинанием извел бы всех мышей, крыс и другую живность. Нам пришлось пользоваться другими методами, по крайней мере сначала. Но после того, как один матрос чуть не умер от отравления дымом серного факела, я решила, что надо что-то делать. Вместе с Гэмеленом мы придумали заклинание, которое, слава богам, сработало хорошо. Для чар понадобилась крысиная кровь, сушеные насекомые с корабля, лепестки очень пахучих ночных цветов, глина с деревенского кладбища и несколько простых слов на древнем ориссианском. Скоро галеры были полностью очищены.

Все было тщательно проверено, заменено или починено В конце концов все было готово, и корабль спустили на воду.

Это был один корабль. Потом на берег вытащили другой, и все началось сначала.

Работа выматывала, но кое-кто из нас находил время для других дел – хороших и плохих. Я заметила, что Дика все больше времени проводит в компании Исмет. Они спали не в деревне, а куда-то уходили. Я, в общем, не возражала – и разговаривая в постели, можно многому научиться, а наша сержант часто брала молодняк под свое крыло. Кроме того, Исмет знала, каким образом безболезненно закончить роман, при этом не страдали ни дисциплина, ни сердце ее подружки.

У других любовные отношения начинались, возобновлялись или продолжались. Я раньше считала морские путешествия романтичными. Выяснилось, что на военном корабле романтики маловато: уборной – парусиновой палаткой – приходилось пользоваться очень быстро, чтобы не создавать очереди, и трудно остаться наедине со своими мыслями, когда в двух футах от твоей головы болтается гамак соседки.

И еще начались обычные проблемы с мужчинами. То и дело к кому-то из стражниц начинали приставать, иногда вежливо, иногда – грубо, как будто боги дали право морякам владеть каждой встречной женщиной. Я не знаю, почему все мужчины считают, что если женщина предпочитает любить женщину, значит, у нее никогда не было «настоящего парня». И интересно, что не только здоровые мужики так считают. Я слышала, как невзрачный писаришко уламывал высоченную, затянутую в доспехи сержанта, обещая ей «такую ночь любви, что она забудет все эти глупости». Ха! И ведь не только матросы вели себя так, в Ориссе, в казармах, это было постоянной проблемой, там вокруг стражниц все время крутились богатые маменькины сынки.

Хватит об этом. Просто скажу, что этих незадачливых любовников было легко отвадить – либо шуткой или насмешкой, либо хорошим ударом ниже живота, туда, где живет их душа.

Когда все основные работы были сделаны, я твердо сказала Холле Ий, что с остальным справятся его матросы. У нас было другое дело – мы должны были обеспечить наш флот провизией.

Я хорошо помню нашу первую великую охоту. Мои женщины кричали и били копьями в щиты, и огромный кабан с фырканьем выскочил из кустов… Кабан тогда бросился в мою сторону, сверкая желтыми клыками, из раны на его плече, нанесенной копьем, сочилась кровь. И в мире в тот момент не осталось людей, кроме меня, и огромный зверь грозил ужасными изогнутыми мечами клыков. Кабан напоролся прямо на мое копье. Удар отбросил меня, я упала на одно колено, успев упереть древко копья в землю. Копье наполовину ушло в тело чудовища. Оно с ревом рассталось с жизнью и упало на бок, так и не успев понять, отчего умирает.

Стражницы нарушили построение и подбежали ко мне, выкрикивая поздравления. Не обращая на них внимания, я вознесла благодарственную молитву Маранонии и попросила ее обращаться с духом погибшего животного хорошо. Этот кабан заставил нас побегать по крутым склонам дальней части острова. В конце концов обезумевшее от ярости животное попыталось прорваться через линию загонщиков. Обреченный на гибель, кабан храбро сражался и умер в бою. Полилло и другие стражницы громко вознесли ему хвалу как павшему воину.

Для них охота была благороднейшим из занятий, уступая первое место только войне, а для некоторых моих женщин, кто был родом из отдаленных провинций, охота была вообще религиозным обрядом. Для меня это был хороший спорт, проверка мышц, умения читать следы, а в конце ждала награда – мясо собственноручно добытой дичи. Но другие забавы нравились мне еще больше – например, ориентирование на местности, скалолазание, выслеживание животных не для убийства, а чтобы посмотреть на них. Охотясь, я предпочитала убивать добычу как можно безболезненнее и, по возможности, неожиданно для нее, чтобы смерть приходила без боли и страха.

Мне всегда было интересно знать, что чувствуют другие и как их чувства отражаются на выполнении необходимой задачи обеспечения экспедиции мясом для засолки. Полилло, как я уже говорила, считала охоту самой веселой забавой. Она любила охотиться одна или в компании одной-двух таких же проворных стражниц. Она поднимала дичь, гнала ее и убивала коротким копьем или даже топором, швыряя его на бегу со смертельной точностью. Раненое животное она добивала ножом.

Корайс считала охоту не только утомительным, но и скучным занятием. Она охотилась одна и ни разу не пришла с пустыми руками. Ее методы выслеживания были просты, но трудоемки. Сначала она несколько раз обходила район будущей охоты – днем и в сумерках, чтобы хорошенько разузнать повадки животного. Потом она находила укромное место и пряталась там в то время, когда добыча спала. Долгое сидение в засаде всегда вознаграждалось – рано или поздно зверь проходил мимо охотницы. Корайс предпочитала пользоваться коротким тугим луком и редко тратила больше одной стрелы за всю охоту.