— Просим! Просим! — дамы захлопали в ладоши.

Нет яств вкуснее лебеды,

Нет счастья, коли нет беды,

Нет роскоши пышней нужды,

Нет дружбы пламенней вражды,

Нет труса хуже храбреца,

Нет линии прямей кольца,

Нет твари злее, чем овца,

Нет маски лживее лица,

Нет дураков глупей смышленых,

Нет мудрецов умней влюбленных.

Вот вам признание творца -

Лечить есть смысл лишь мертвеца…

— Браво! — сказал герцог Аквитанский. — Ваш ум так же остер, как и ваш меч. Это большая редкость в наше время. Поправляйтесь, мой друг, мы еще посостязаемся с вами в поэзии.

На смену герцогу явился Фуше Шартрский со своими бумагами. Он так долго и нудно расспрашивал Гуго де Пейна о покушении на короля, задавал столько вопросов, что, видя утомление друга, Бизолю пришлось довольно бесцеремонно выставить историографа за дверь, отдавив ему при этом ногу.

— Все! Прием окончен! — проворчал он, встав на пороге и полный решимости никого больше не пускать. — Назад, назад! — крикнул он кому-то в коридоре, приоткрыв дверь.

— Послушайте, барон, — услышал Гуго де Пейн голос графа Норфолка. — Я просто хотел узнать, не ваша ли это лошадь, серая в яблоках, вырвалась из конюшни и мечется сейчас по двору? Слуги говорят, что она взбесилась и хотят заколоть ее.

— Что-о?! — взревел Бизоль и через секунду топот его ног уже разносился по коридорам замка. Англичанин спокойно вошел в комнату.

— Что там случилось с его лошадкой? — спросил Гуго, после приветствия.

— Ничего особенного, — ответил граф. — Просто мне надо было как-то пройти мимо него.

— Ну что же, — улыбнулся Гуго. — Считайте, что вы прошли не только моего стража, но и второе испытание. Поскольку обойти Бизоля почти невозможно.

Грей Норфолк почтительно наклонил голову.

— Мессир, я восхищаюсь вашим мужеством и лишний раз убеждаюсь в том, насколько оказался прав мой отец — произнес он.

— А разве у вас был бы другой выбор?

— Король Франции — не мой король.

— Хорошо. Но просто защитить человека, подвергающегося смертельной опасности — не правое ли дело, которому нас призывает Господь? Нет разницы, на кого нацелены ножи убийц: на короля ли, или на нищего трувера.

— Вы правы, — согласился граф Норфолк, подумав. — и все же, мне трудно смотреть на короля Франции вашими глазами, поскольку он причинил много вреда Англии.

— Мои глаза здесь ни при чем. Вред несут не монархи, а движущие ими силы, которые, поверьте, сокрыты в глубочайшей тьме. Однако, вот вам загадка, граф: есть три унижения, которым может подвергнуться мужчина. Это нищета, поражение от другого мужчины и измена любимой женщины. Если бы на вас свалились все эти три несчастья, что бы вы предприняли?

Грей Норфолк задумался, покусывая губы.

— Поражение в честном бою можно пережить, — сказал наконец он. — Но поражению от негодяя я предпочту смерть. Измену женщины восприму как благо, которое избавило меня от предательницы. А нищета липнет лишь к тем, кто потерял цель, смысл жизни и крепость духа. Думаю, что она мне не грозит. Если же такое произойдет, то перед вами уже будет не граф Норфолк, а раздавленный червь.

— Сказано неплохо, — произнес Гуго, задумчиво разглядывая графа. — А теперь ступайте, а то вернувшийся Бизоль разорвет вас за ваши шутки на куски. Встретимся завтра.

Едва Грей Норфолк удалился, как в комнату влетел разъяренный Бизоль де Сент-Омер.

— Где этот наглец? — завопил он с порога. — Давненько я не потрошил английские шкуры!

— Угомонись и оставь его в покое, — попросил де Пейн. — Он славный малый, и я надеюсь, что вы еще подружитесь.

— Никогда! — выкрикнул Бизоль, багровея. — Англичане наводят на меня икоту. И все, больше я никого сюда не пущу, тебе надо спать.

Но в дверь снова постучали. Бизоль сжал кулаки и распахнул дверь, готовый к силовым мерам воздействия на непрошеных гостей, однако, увидев входившего в покои Ренэ Алансона, принца крови, смиренно отступил в сторону. Алансон подозрительно покосился на него и подошел к постели де Пейна.

— Прежде всего, я хотел поблагодарить вас за то что вы спасли жизнь моего брата, — произнес он. — Что же касается второго дела, приведшего меня сюда, то я желал бы обсудить его наедине.

— Бизоль, кажется твоя лошадка снова выскочила из конюшни, — усмехнулся Гуго. Они подождали, пока за ворчащим Сент-Омером закроется дверь.

— Итак? — вопросительно произнес де Пейн, видя, что принц медлит. Долгие годы, проведенные в Византии, наложили на Алансона свой отпечаток: он напоминал изнеженную, напомаженную, смоченную духами капризную куклу, наряженную в мужское платье.

— Мне трудно об этом говорить, — произнес Алансон, приглаживая свои завитые волосы, — но я выполняю поручение одной особы… одной дамы… надеюсь, вы понимаете, о ком идет речь?

— Я догадываюсь, поскольку часто видел вас вместе, — сказал де Пейн, стараясь за учтивой улыбкой скрыть свое волнение.

— Не будем называть имен, — понизил голос Алансон. — Но эта дама хотела бы вас видеть. И так как вам, очевидно, трудно передвигаться, она сама навестит вас, вечером… Хотя я и возражал против этого необдуманного шага, — добавил Алансон с вызовом. Гуго де Пейн с трудом подавил поднимающееся раздражение к послу-франту.

— Если законы приличия смущают известную нам даму, то я могу явиться сам в указанное ею место, — произнес Гуго, чуть побледнев.

— Дельно, — согласился Алансон. — Я передам ваше пожелание. В любом случае, вечером будьте готовы. Вас известят, — с этими словами, слегка наклонив голову, принц покинул покои. Вернувшийся Бизоль, подозрительно взглянул на друга.

— Давненько я не видел тебя таким… светящимся, — сказал он. — Словно внутри у тебя горит лампа. Определенно, кинжальные удары пошли тебе на пользу.

— Они дали выход застоявшейся крови, а новая вольется сегодняшним вечером, — пояснил Гуго. — Передай, пожалуйста, Раймонду, чтобы он приготовил мою одежду.

— Как же, сейчас! — усмехнулся Бизоль. — Если что нужно, так я схожу вместо тебя.

— Представить страшно. Сделай то, о чем я тебя прошу.

— Кажется, я начинаю догадываться, — улыбнулся Бизоль. — Ладно, будь по твоему. В конце концов, любовь — лучший лекарь. Вот, помню, пять лет назад в Орлеане… — Бизоль поудобней устроился в кресле, но взглянув на впавшего в сон друга, замолчал, поднялся, и, осторожно ступая, вышел из комнаты.

Наступил вечер, густой, прохладный, полный томительного ожидания, с высыпавшими на небе яркими звездами. Гуго де Пейн, одевшийся с помощью Раймонда, велел оруженосцу зажечь свечи и отпустил его. Он сидел в глубоком кресле возле окна, нахмурившись и положив ладонь на раненое плечо. Невольно мысли его унеслись к далеким временам, когда еще юным рыцарем он встретился здесь, в Труа, с бургундской девушкой, прелестной графиней де Монморанси, и — был ослеплен ее красотой, в одно мгновение потеряв голову от любви. Ей было восемнадцать лет, а ему — двадцать один, и, казалось, впереди ждет сто лет счастья, а не одиночества. Из всех своих многочисленных поклонников Катрин выбрала его, а тех, кто не хотел ее уступать, пришлось слегка пощекотать копьем. В ней было столько света, воздуха и солнца, что она напоминала порхающую на цветочной поляне фею, которую можно рискнуть поймать, но невозможно сжать в объятиях, не раздавив хрупких крыльев. Такие неземные существа обречены на быструю гибель — от злых чар, непогоды, случайной обиды, да и просто грубого слова. Но никогда и ни с кем Гуго де Пейн не был столь нежен и заботлив, как с ней. Он готов был положить к ее ногам не только свою жизнь, но и весь мир, если бы владел им, все небесные звезды, — и даже этого было бы мало. Но Любовь и Смерть — родные сестры. Два года длилось счастье влюбленных, два года они наслаждались друг другом, с горечью расставаясь хотя бы на несколько дней, часов, минут. Они были помолвлены, назначен день свадьбы, и приглашены влиятельные сеньоры, когда случилось это роковое морское путешествие в Тирренском море, необходимое для больных легких Катрин. И потом наступила темнота, неся с собой опустошение и неизбывную боль. Никаких следов корабля не удалось обнаружить, словно сам морской владыка, соблазненный красотой невесты Гуго де Пейна, похитил ее для своего подводного царства.