Глаз не может уследить за всеми ее капризными изгибами. Он различает только облако, только клочья взбитой белой пены. От облака подымается струя пара вышиной в восемьсот метров, и две лучезарные, сверкающие радуги играют на этой алмазной пыли, отбрасывая свое сияние на деревья, воду и скалы.

Распыленная вода поднимается высоким столбом и снова падает дождем мельчайших брызг на кусты, на дикие финики, на ползучие растения, на листву и оживляет их густой темно-зеленый цвет; она постоянно обмывает ветви и корни деревьев, струится по ним и снова падает в раскрытую бездну, по дна не достигает, ибо движение воздуха, вызываемое водопадом, создает новое течение, которое снова ее поднимает.

Этот центральный остров, который доктор Ливингстон назвал Садовым Островом, расположен на верхней губе водопада и делит его на две части.

Когда путешественник взглянет влево, он сможет более легко заметить движение пенящейся массы: она стремится к холмам, стоящим по обе стороны бурлящего водного потока. Наблюдатель может измерить взглядом высоту скалы, с которой она падает. Обо стенки ущелья обрывисты и прямо перпендикулярны. В результате многовекового действия воды внутренняя стенка иззубрена, как пила, в то время как Другая совершенно гладкая. Сделав еще несколько шагов, можно увидеть темные скалы, размытые водой в периоды приливов и отмеченные светлой линией в трех метрах выше уровня. Здесь имеется естественное углубление, в котором наблюдатель может расположиться, как на балконе, если только он не боится промокнуть под мельчайшим дождем. Впрочем, солнце такое, что он быстро обсохнет. Чудесное зрелище вполне вознаградит его за перенесенные трудности и за опасности, которым он подвергался. Он увидит, как гигантский поток покидает свое русло, как он внезапно низвергается в бездну, как, разбившись о камни, он превращается в белую пыль и образует пену, сверкающую на солнце ослепительным фейерверком.

Наблюдатель как бы присутствует при образовании столбов пара, поднимающихся из глубины. Они, очевидно, образуются благодаря сжатию воды, благодаря тому, что ее вес помножен на быстроту падения и падает она в слишком тесное помещение.

Необычайная по красоте радуга, видимая только отсюда, окружает сиянием столбы пара.

С высоты своего наблюдательного пункта путешественник может увидеть внезапное и полное изменение характера почвы.

В нескольких метрах позади себя, на островах, он увидит великолепные образцы межтропической флоры, среди которой резвятся длинноклювые нежно-голубые калао, подвижные колибри, подобные ожившим драгоценным камням, и болтливые попугаи. А внизу земля обезображена геологическими процессами и совершенно бесплодна. Река ревет, стиснутая зубчатыми скалами. Ничего здесь нет — одни лишь красные пески, темные валуны, нагромождения шлаков и кварц, играющий на солнце зелеными, белыми и красными жилками. Нет больше зелени, нет цветов, одни молочаи, утыканные колючками, пыльные алоэ, кактусы, похожие на заградительные рогатки, иссушенные, почти безлиственные серые мопане.

Безрадостная земля. Путник обратит на нее внимание только потому, что очень уж она не похожа на соседние.

Но другой, безошибочный глаз очень быстро разглядел здесь богатства, скрытые в недрах.

Александр вел легкое суденышко не менее умело, чем самый искушенный в гребле туземец, и оно тихо скользило по волнам. Длинную лопату, какой обычно пользуются негры, он заменил парой легких весел и работал ими со всем мастерством лауреата Роуинг-клуба. Лодочка проворно шныряла между многочисленными тропическими цветниками, разбросанными в виде островков тут и там по течению реки, как если бы дело было на водных состязаниях в Аржантейле, Аньере или Жуанвиль-ле-Поне 27.

Оба каталонца поражались.

— Эго! — воскликнул Альбер. — Да ты на все руки мастер!

— Тише! Не расхваливай мои таланты — как бы не сглазить.

— Ну, вот еще!

— Не веришь?.. А ты слышишь, как свистят пули?

— Верно, черт возьми! — заметил Жозеф. — Я их голоса отлично знаю. Сейчас они вырвались из револьвера системы «Смит и Вессон». Неплохое оружие. Но эти скоты не умеют с ним обращаться.

— Вы об этом сожалеете?

— Напротив, месье Александр. Если бы у американца, с которым я дрался на дуэли, был немного лучший глазомер, моя голова давно разлетелась бы на куски, как тыква!..

— Вот видите, а так у вас голова при себе, прямо под шапкой.

— Карай!.. Этот болван опрокинул мой стакан воды… Умышленно к тому же… Я ему ничего худого не сделал. А затем он смеялся надо мной, да еще прямо мне в глаза!

— Надо, однако, признать, что вы заставили его дорого заплатить за этот непочтительный поступок.

— Возможно. Я, видите ли, никогда не забываю ни обиды, ни услуги…

— Ладно, — сказал Альбер, к которому после чудесного спасения из крааля уже стали возвращаться силы и энергия. — Лучше расскажи нам, Александр, откуда ты взялся так кстати.

— Потом. Ты, видно, даже не подозреваешь, что мы сейчас пересекаем Замбези в каких-нибудь трехстах метрах от водопада. Это просто-таки фокус. К счастью, вода упала, иначе малейший толчок — и нас бросило бы в узкие протоки между островками. Тогда мы погибли бы. Я не смог бы править лодкой, и мы бы совершили небольшой прыжок вниз с высоты в полтораста — двести метров. Мне рассказывали, что негры из племени батоков, преследуемые своими непримиримыми врагами из племени макололо, неосторожно забирались сюда и гибли в пучине.

— Ты, оказывается, уже успел изучить историю этого края? Нет, что ни говори, а ты из того теста, из какого делают настоящих путешественников.

— Ну, это ты преувеличиваешь! Правда, я немножко знаю историю батоков. Они были коренными местными жителями, но после кровопролитной борьбы их прогнал отсюда Себитуане, вождь племени макололо и друг доктора Ливингстона… Ах!

— В чем дело?

— Мы сели на мель. Спокойно! Это не опасно. Правда, у нашей лодочки осадка не больше двадцати пяти сантиметров, но вода стоит так низко, что мы все время тремся дном о скалы и гравий.

Александр налег на весло, пытаясь снять лодку. Альбер удержал его:

— Подожди хоть несколько минут. Дай полюбоваться этой красотой. Сколько я ни шатаюсь по белому свету, я еще не видал ничего подобного.

— Любуйся сколько угодно, дорогой Альбер. Я вижу это чудо в двадцатый раз, но и меня оно волнует. Мы вознаграждены за все мерзости, которые нам только что пришлось пережить. Здесь мы не боимся погони, и никакие пули сюда не долетят. Можешь спокойно наслаждаться.

Альбер и Жозеф были потрясены величием зрелища, которое открылось перед ними.

— Позвольте, однако, обратить ваше внимание на одну вещь. Она скромна на вид, но достойна удивления, — сказал Александр.

— А именно?

— Смотри хорошенько, куда я показываю веслом. Что ты видишь?

— Два стройных дерева. Метров сто от того места, которое мы только что оставили на этом негостеприимном берегу.

— А ты знаешь, что это за деревья?

— Нет.

— Акации.

— Не возражаю.

— Я тоже не возражаю. Теперь повернись в мою сторону и смотри внимательно на другой конец моего весла. И постарайся мысленно продолжить его линию. Что ты видишь?

— Черную скалу. Она прямая, как обелиск, и внизу немного размыта водой.

— Прекрасно. А между этими двумя точками?

— Я вижу зеленый остров. Он прилепился к отмели.

— Вот и отлично! А эти три точки не наводят тебя ни на какие мысли?

— Нет!

— Ну и память же у тебя!.. Позволь, я тебе кое-что расскажу. Может быть, ты тогда вспомнишь… Это было в довольно далекие времена. Но память о них сохранилась, и мне даже посчастливилось встретить одного старика, который все помнит. Три вождя племени батоков избрали этот островок как место для молитв и жертвоприношений богам — баримам. Во время молитвы они становились лицом к облакам, которые поднимаются над бездной, и присоединяли свои заклинания к реву водопада. Естественно, захватывающая картина вызывала у них глубокое волнение и страх. Да и люди цивилизованные не могли бы чувствовать себя здесь достаточно спокойно. Батоки смотрели на эти пять дымящихся над пропастью столбов и считали именно их источником оглушительного грохота, который днем и ночью слышен на огромном расстоянии. Они не разбирались между причиной и следствием и думали, что столбами управляют невидимые гиганты-баримы и что это они беспрерывно бьют в дно пропасти. Поэтому их прозвали «Мотсе-оа-Баримос» — «Столбы богов». После молитв начинались человеческие жертвоприношения, возможно сопровождаемые людоедством. Никто из непосвященных не смел приближаться к этому островку под страхом смерти. Место считалось священным, и до Ливингстона сюда не ступала нога европейца. Затем здесь побивал охотник Болдуин; третьим был брат доктора Ливингстона, Чарльз; четвертым — знаменитый английский естествоиспытатель Томас Бейнс. Все это было двадцать лот назад, и я не знаю, заглядывали ли сюда с тех пор какие-нибудь белые до нас. Во всяком случае, последние батоки, изгнанные отсюда племенем макололо, должны были оставить здесь то, что у них было наиболее цепного. Я в этом уверен. Так что, Альбер, эти акации, эта остроконечная скала, которая одиноко возвышается над водой, весь этот островок… тебе это ничего не говорит?..