— От него нужно избавиться.

— Нет, просто отстранить от работы, — протестовала Матильда.

— Подумайте сами! Еще до наступления лета намечена высадка союзников, а вы хотите подвергнуть операцию такому риску. Если вы не можете, то я займусь этим сам.

Она вдруг почувствовала, что слаба и не может просто так лишить человека жизни. Матильда призналась в этом Скале, который тут же отдал ей приказ:

— Вы переходите под начало Вентадура. В будущем вы будете выполнять только функцию связного в Тюле, как и раньше. Не более того.

Она и не думала сопротивляться. Эта борьба иногда была выше ее сил.

— Устройте мне встречу с Вентадуром в Эглетоне. Вы тоже должны на ней присутствовать.

Матильда кивнула и поспешила уйти, но Скала взял ее за руку и сказал:

— Я не могу поступить иначе. Это слишком опасно.

— Я знаю, — ответила она.

И Матильда уехала, терзаемая мыслью о том, что она становится соучастницей убийства. А если она ошиблась? А если Люзеж был не тем, кем его считали?

Вернувшись в Эглетон, Матильда, невзирая на риск, назначила Люзежу новую встречу. Она не могла поступить иначе. Она должна была убедиться в своей правоте, иначе всю оставшуюся жизнь ей пришлось бы мучиться угрызениями совести. Мысль о том, что в этот самый момент Шарля, возможно, пытают, придала ей сил пойти на встречу с Люзежем в заброшенный сарай, который служил ему штабом.

Был пасмурный день. Землю окутал туман. Грузовичок медленно пробирался по узкой дороге между рядами стройных елей, ветви которых клонились к земле под тяжестью снега. Встреча была назначена в полдень, но Матильда с дядей решили приехать заранее, опасаясь подвоха. Они прибыли намного раньше назначенного времени и спрятали грузовик на глухой тропинке, скрытой от основной дороги густыми елями. Оттуда Матильда и Анри вышли на опушку, с которой хорошо был виден сарай, стоящий возле ручья. Его вода блестела между голых ветвей деревьев, как стекло.

Они пробыли на месте не дольше десяти минут, когда на дороге с другой стороны равнины появился автомобиль и подъехал к сараю. Из машины вышли четверо, и один из них приковал взгляд Матильды. Несколько секунд она пыталась припомнить, и вдруг ледяная дрожь пробежала по спине: он был среди тех, кто следил за Шарлем в ресторане во время ярмарки.

— Уезжаем! — скомандовала она дяде.

Они добрались до грузовика и поспешили уехать. Матильда была огорчена: «Нужно все начинать сначала».

Она рассказала обо всем Скале во время его встречи с Вентадуром в Лашассани, в доме дяди Анри. Матильда понимала, что своими словами подписывает человеку смертный приговор, но теперь она была уверена: Люзеж — предатель. Она не знала, когда и как его завербовали, но была убеждена, что цену этого предательства заплатил Шарль. И голос ее не дрогнул тем утром, когда она делала свои выводы в присутствии Скалы. Скала повернулся к Вентадуру:

— Нужно действовать быстро, очень быстро. Ты можешь это сделать или мне приехать со своими людьми?

— Я займусь сам, — сказал Вентадур.

— Нужно также обрезать подгнившие ветви.

— Да, я понял.

Матильда была бледна, сурова и вся дрожала. Когда взгляд Скалы упал на нее, она не смогла выдержать его. Кто же был этот человек-скала? Чем он занимался раньше? Можно было подумать, что он работает в префектуре, но он не был похож на чиновника, а руки выдавали в нем рабочего.

— Вы займете место Люзежа, — сказал Скала дяде Анри. — Будьте осторожны, это опасно.

И после вздоха добавил:

— Не рискуйте. Десятка человек будет достаточно. У нас уже очень мало времени.

Они не стали задерживаться. Скала уехал на грузовичке с тремя телохранителями, которые во время встречи охраняли дом. Потом ушел Вентадур с совершенно бесстрастным лицом. Это были не люди, это были камни, несомненно, дети этих гор и этих лесов, где их жизнь и жизнь их семей была полна трудностей. Они не знали слова «слабость» и были готовы на все, чтобы защитить свою землю.

Через десять дней, вечером, вернувшись домой, дядя сказал Матильде, что «с этим было покончено». Словно холодной иглой пронзило желудок Матильды, но она попыталась подумать о Шарле и о том, что это была ее месть. Однако в течение следующих дней ее не покидало беспокойство. Один, а может быть, даже несколько человек убиты из-за нее. Она не переставала размышлять об этом. Ночью женщина плакала в своей постели, пока не погружалась в сон, в котором теплые руки Шарля обнимали ее. Только так она могла спокойно заснуть и забыться.

Франсуа встал рано этим солнечным утром, чтобы воспользоваться наступившими погожими днями. Он быстро оделся, выпил стакан кофе и вышел на улицу, где занимавшаяся заря освещала странным розовым ореолом темно-зеленую макушку леса. Воздух был по-весеннему мягким, и на ветвях деревьев, в первой молодой листве, уже перекликались звонкими голосами птицы. Но далеко за лесом разорванное деревьями на мелкие кусочки ясное небо уступало место пугающей картине, где на темно-сером фоне блестели искры молний.

Франсуа услышал шум в доме. Это встала Алоиза или Одилия, которая почти не спала с тех пор, как муж ушел на войну, даже если их маленький сын Робер засыпал рядом с ней.

Вот уже четыре года, как Эдмон покинул родной дом. Теперь в неизвестном направлении исчез и Шарль, неся свой тяжкий крест. Как только у Франсуа выпадала свободная минутка, он размышлял о своих двух сыновьях. Он с головой уходил в работу, чтобы не думать об их судьбе, особенно когда сошел снег. Франсуа черпал силы в благодатных днях прекрасного времени года, в величии и красоте диких земель, там, где ему всегда удавалось справляться с испытаниями, которые посылала жизнь.

Труднее всего было каждый день находить слова утешения для Алоизы и Одилии. К счастью, у него в помощниках была Люси. Ее поездка в Париж и новости, которые она оттуда привезла, позволяли не терять надежду. Между тем повседневная жизнь тоже была заполнена трудностями, и нужно было держать себя в руках, не позволять опуститься, находить в этих прекрасных деньках немного радости и сил и верить в наступление лучших времен. Именно в этом убеждал себя Франсуа весенним утром, любуясь пейзажем, как обычно он любил делать это с Алоизой, — пихтовой рощей, упиравшейся верхушками в небо.

Он вошел в хлев и с удовольствием вдохнул запах животных и сена. Франсуа начал доить корову, уткнувшись лбом в ее теплый бок, и тепло шкуры, звук молока, льющегося в ведро, постепенно вернули его в состояние спокойствия и счастья. Нужно всего-навсего быть терпеливым, не терять надежды, верить в Провидение, которое вставало на его защиту все четыре года войны и вернуло обратно к Алоизе. Больше всего в эти дни Франсуа сожалел, что у него уже не было прежней энергии, чтобы воевать рядом с сыновьями. Сражаться не ради борьбы как таковой, поскольку он всегда ненавидел войну, а чтобы помочь своим детям. В этом и заключалась его боль: знать, что оба его мальчика в беде, и не иметь сил им помочь. Он готов был отдать все, даже остаток своей жизни, лишь бы спасти их и вернуть к тем, кто их ждет. Франсуа был одержим этой мыслью и не мог от нее избавиться. Он поспешил закончить с дойкой и вернуться в дом к завтраку. По дороге он встретил Ганса, сына Люси, которого все называли Жан. Мальчик направлялся в школу в Сен-Винсен. Франсуа потрепал его по голове, и мальчик, опаздывавший на занятия, припустил бегом по тропинке.

Франсуа вошел в дом, сел за стол, отрезал хлеба и понял, что в доме было три женщины, потерявшие кто мужа, кто сына. Один из них не вернется уже никогда, но двое других… Соберутся ли они снова за этим столом? Алоиза, будто почувствовав, что мужа что-то беспокоит, подошла и села рядом с ним. Одилия кормила Робера, а Люси прибирала в своей комнате. Луиза была на занятиях в Усселе. Она возвращалась домой только в конце недели, все еще одержимая идеей когда-нибудь уехать с миссией в Африку.

В тот момент, когда Франсуа начал есть хлеб с ломтиком сала, на улице раздался шум двигателей. Сначала он не придал этому значения, думая, что машины проедут мимо, но шум приближался, и вскоре стало ясно, что ехали именно две машины. Это были два черных грузовика. Франсуа услышал, как хлопнули дверцы машин. Не успел он подняться, как в дом вошли полицаи, одетые в черные плащи с черными повязками на рукавах. Все были в беретах, кроме одного — блондина, который, похоже, командовал остальными. Всего их было шестеро, и у каждого в руках было оружие. Франсуа понял, что случилось то, чего он опасался с того момента, как Шарль вступил в ряды Сопротивления. Но страха не было. Наоборот: теперь он занимал свое место рядом с сыновьями. Франсуа взял Алоизу за руку и отошел к стене, на которой висело заряженное ружье. Полицаи не произнесли ни слова. По знаку старшего трое из них прошли в комнаты и начали обыск. Трое других пошли в сарай и хлев. Блондин подошел к Франсуа и Алоизе и смерил их взглядом. В руках у него был хлыст, которым он постукивал по швам своих коричневых галифе. Все так же молча он подошел к Люси, затем к Одилии и резко замахнулся на нее хлыстом.