Здесь находились образцы всех искусств. Стены были покрыты чудною живописью, а мебель из черного дерева украшена была необыкновенно тонкой резьбой и инкрустацией; — словом, все дышало комфортом, которому могла бы позавидовать и наша Земля, но на всем лежала печать иного мира.

Осмотрев обстановку, Ардеа сел на мягкое кресло и взялся руками за голову.

— Как я еще ничтожен и невежествен, сколько во мне мелочности, какие узкие у меня взгляды! — со вздохом сказал он. — Уже целые месяцы я живу у вас и восхищаюсь вашей цивилизацией, а между тем мой ограниченный разум с трудом усваивает сознание, что вот на другой планете существуют люди, похожие на нас, одушевляемые такими же, как и мы, чувствами и достигшие прогресса, которым могут смело поспорить с гордой своей цивилизацией Землей.

— Это происходит от старого предрассудка, но успех знания, мало-помалу, разсеет его, — ответил Сагастос. — Ведь такой же забавный предрассудок господствует и у нас. И наши люди науки, за исключением посвященных, считают, что физические условия вашей планеты почти не допускают возможности существования на ней человечества. Людям следовало бы подумать, что как распространены повсеместно простейшие элементы, присутствие которых спектральный анализ открывает им на мирах отдаленнейших планетных систем, — так же точно существуют во вселенной исконные законы, например: закон обновления, проявляющийся в рождении и смерти; закон притяжения и отталкивания, порождающий любовь и ненависть; закон размножения, управляющий происхождением полов; закон поддержания организма, требующий питания и сна, и, наконец, закон, проистекающий из закона обновления и присущий всякой совокупности материальных частиц, образующей известный организм, будь то планета или человеческое тело: я говорю о трех возрастах, — развития, зрелости и упадка, — протекающих от рождения до смерти.

На этом незыблемом основании во всех мирах развиваются одинаковые потребности: необходимость жить создает труд и промышленность; духовные стремления порождают веру в Божество и бессмертие духа, а отсюда проистекает сознание добра и зла, которые, в свою очередь, выражают закон равновесие. Искусство тоже основывается на известных законах; например, музыка — основана на законе вибраций, и, смотря по тому как ею пользуются, является или благодетельным началом, исцеляющим и успокаивающим, либо — разрушительным, когда дразнит и расстраивает. Но сегодня было бы слишком долго углубляться в этот вопрос.

— Ах, как это интересно и поучительно! — заметил Ардеа.

— Что делать, мой друг! Впрочем, этот вопрос мы только отложим на время; а в настоящую минуту я хочу сказать кое-что о том, как вам следует вести себя, и вручить вам подарок, который вы должны поднести царице.

— Посвятив князя в различные правила этикета, употреблявшегося при дворе царицы Тары, Сагастос передал ему затем шкатулку, в которой лежали вуаль из ткани Сама и гирлянда хрустальных цветов селенитов.

Разговор их был прерван докладом, что подан ужин, который затянулся так долго, что вслед за выходом из-за стола утомленные путники тотчас же ушли спать.

Когда Ардеа проснулся на следующее утро, маг уже уехал. Подававший ему одеваться слуга доложил, что князь Меру ожидает его к первому завтраку.

После этой утренней трапезы, состоявшей из различного мяса и плодов, Меру предложил князю показать ему помещения своих жен, а затем прокатиться по городу.

Крайне заинтересованный таким странным семейным бытом, Ардеа с радостью пошел за хозяином дома.

Пройдя длинный ряд роскошных зал, они опустились по лестнице и очутились во дворе, похожем на тот, который Ардеа видел накануне, и на котором был разбит сад.

Прямо против дворца высился фасад другого дома. Семь маленьких портиков вели в апартаменты княжеских жен, и у шести из них двери были открыты настежь, седьмая же дверь была заперта, что означало, что помещение пустовало.

На женской половине дворца царило гораздо большее оживление, чем на половине князя. Слуги и служанки шныряли взад и вперед; а в тени большого дерева играли под надзором нянек два мальчика и девочка.

— Это мои дети, но от разных матерей. А вот тот мальчик, в синем платье, — мой наследник, — сказал Меру, целуя очаровательных крошек, которые, завидя отца, подбежали к нему.

В эту минуту в одной из дверей появилась высокая и стройная молодая женщина в розовом одеянии. За нею шла няня с грудным ребенком на руках.

Увидав Меру, молодая женщина подошла к нему и низко поклонилась. Тот поцеловал ее, а потом, представив ей князя, спросил:

— Ты вышла гулять, Сентала?

— Нет, я иду за кое-какими покупками, — ответила она, поклоном прощаясь с мужем и его гостем.

— Это моя шестая жена! Как красива она, неправда ли? — с гордостью спросил Меру.

— Ваша супруга очаровательна! Но простите, князь, за нескромный вопрос, — часто-ли приходится вам ссориться, испытывать сцены ревности, словом, переживать всевозможные несогласия между супругами?

Меру удивленно посмотрел на него.

— Нет… никогда! Из-за чего им ссориться? Все мои жены равно одарены, имеют одинаковое помещение и пользуются равными доходами; повар отпускают всем один и тот же обед или ужин, и в их распоряжении, на равных правах, находятся мои виноградники.

Я построил для них в горах семь отдельных вилл, в которых они проживают во время сильных жар. Наконец, я сам по месяцу принадлежу каждой из них, по очереди. Дети же находятся при матери и никто, кроме меня, не смеет вмешиваться в их воспитание.

Нет! Благодаря Бога, в моем доме всегда царит мир и согласие; а так как мои жены все молоды и красивы, то я одинаково всех люблю, и никому не отдаю первенства, даже если бы в душе и предпочитал которую-нибудь из них, — весело закончил Меру.

Из сада они направились к выходу, где их ждал экипаж, похожий на римскую колесницу. Меру и Ардеа долго катались по городу, который не представлял, впрочем, ничего особенного и очень походил на столицу раваллисов. Только здесь магазины были рассеяны по всем улицам, а в центре города был устроен большой рынок, напомнивший князю центральный рынок в Париже.

Заметив, что Ардеа с любопытством рассматривает товары, их разгрузку, продавцов и покупателей, Меру тихо объехал кругом всю площадь.

По дороге им попался большой восьмиугольный павильон, обративший на себя внимание князя. В открытые двери видна была обширная зала, заставленная большими клетками, в которых что-то шевелилось, но что? — Ардеа никак не мог рассмотреть из-за теснившегося вокруг народа. Многочисленная толпа, преимущественно женщины, входила и выходила из павильона.

— А здесь что продают? Или тут… — Ардеа, видимо, подыскивал слова, — показывают редких животных?

Меру полунасмешливо, полуудивленно взглянул на него.

— Животных? Ха, ха, ха! Нет, здесь выставлены на показ и продажу неверные мужья!

— Мужья!? Живые люди? Но это невозможно, — удивился он.

— Войдем, и вы сами убедитесь, что это возможно. В отношении супружеской неверности закон у нас очень строг.

— И к женщинам тоже?

Суровое и жестокое выражение мелькнуло на лице Меру.

— К женщинам закон относится еще строже. Жену, уличенную в неверности, я могу с позором, палками выгнать из дворца и публично продать в таком-же, как этот, павильоне, а если не найдется покупателя, то я имею право ее убить.

— И вы подвергаетесь тому же, если измените одной из ваших жен?

— О, нет! Всякий муж-хозяин, т. е. такой, который дает приданое и содержит своих жен, может изменять им, сколько ему угодно, — гордо ответил Меру. — Но мужья, входящие в дом женщины и получающие содержание от нее, обязаны хранить верность. Кроме того, жена не может убить мужа, так как мужчина — выше женщины. Закон дает ей только право подвергнуть его телесному наказанию и затем продать.

Меру сошел со своим спутником с колесницы и вошел в павильон, где стоял гул от говора, криков и ходьбы. Теперь Ардеа увидел, что середина павильона более занята двумя рядами больших клеток с металлическими решетками. Попадались и пустые клетки, но большая часть была занята, и внутри на кожаных подушках сидели мужчины, преимущественно молодые и красивые; но были и пожилые, и даже один старик, имевший страшно угнетенный вид.