Они подошли к жертвеннику, и Ардеа увидел, что присутствующие, взяв по сосуду с парной кровью, преклонили колена перед завесой, и затянули какую-то протяжную, однозвучную молитву. Едва замерли последние звуки пения, как из-за завесы грянула музыка. Пел многочисленный хор под звуки музыкальных инструментов. В общем, мелодия не лишена была величия; но минутами она становилась до такой степени дикой, слышались такие раздирающие звуки, что потрясала каждый фибр слушателя, вызывая почти физическую боль.

Вдруг сверкнула яркая молния, и под сводами прокатился страшный удар грома, заглушивший музыку. При бледно-зеленоватом свете молнии видно было, что завеса быстро распахнулась и открыла колоссальную статую человека, сидящего на четырехгранном троне. Руками своими, похожими на когти, он раздирал, казалось, трепетавшее человеческое сердце; а за его плечами видны были большие зубчатыя, как у летучей мыши, крылья; голову статуи окружал сноп красных, как кровь, лучей. Вокруг стояли жрецы в длинном черном одеянии, с венками из красных цветов на голове, и жрицы с золочеными лирами в руках. Лицо статуи, с красными, как раскаленный металл, глазами, было поистине ужасно. В ногах идола был устроен другой каменный жертвенник, на котором пылал большой огонь.

Теперь Ардея понял также и причину постоянного грохота, которого он никак не мог раньше объяснить. В подражание храму Имамона и здесь был водопад, но всей картине не доставало величия, подавлявшего зрителя в храме великого бога. Ленивые воды, низвергавшиеся в какую-то бездну за статуей Ассуры, были синего, как сапфир, цвета.

Все присутствующие, с чашами в руках, подходили к жертвеннику и выливали кровь на огонь, и пламя с треском взвивалось столбом, озаряя все вокруг багровым светом. Из средины огня взвивался иссиня-черный, испещренный желтыми пятнами, дым, в клубах которого показались воздушные и неясные человеческие образы. Присутствующие узнали, должно быть, в этих смутных очертаниях своих знакомых и родных, так как с криками и рыданиями протягивали руки к этим видениям.

Ардеа почувствовал, что холодная дрожь пробежала по телу, и голова закружилась.

— Уйдемте! Этот запах и зрелище ужасны! — пробормотал он.

Сагастос взял его под руку.

— Будьте мужественны и, главное, не выказывайте ни слабости, ни отвращения! Это очень опасно и может вызвать взрыв гнева у этих дикарей. Смотрите лучше на поток, который они называют "потоком спасения". Души умерших, освобожденные принесением за них кровавых жертв, погружаются в его очистительные волны.

Князь почти машинально взглянул на пенящиеся воды и вдруг на синем фоне потока увидел человеческие образы, которые исчезали в бездне. Верующие испускали радостные крики, а музыка начала снова греметь под аккомпанемент рева потока.

Оглушенный этим музыкальным ураганом, перед которым отрывки самых диких произведений Рихарда Вагнера показались бы гармоничным рокотом, и задыхаясь от одуряющего запаха крови, Ардеа, шатаясь, вышел из храма.

На чистом воздухе вздох облегчения вырвался из его груди.

— О! Что за ужасный культ! — пробормотал он.

— Культ низшей расы. Но я вижу, что вы слишком взволнованы, чтобы продолжать наш осмотр, — сказал Сагастос. — Поэтому лучше вернемся домой и отдохнем.

Проспав с час, Ардеа встал бодрым и в обычном расположении духа.

— Вы оказались слабее и впечатлительнее, чем я думал, — сказал ему Сагастос, прибавив, что сегодня они никуда уже больше не поедут.

— Я не знаю, что такое со мной случилось. Обыкновенно, я вовсе не так впечатлителен, — ответил, краснея Ардеа. — Но запах крови был так удушлив, а потом эта ужасная музыка окончательно потрясала мои нервы. Клянусь вам, что бывали звуки, производившие на меня впечатление, точно мое тело резали бритвой.

— Да, дикие и раздирающие звуки сильно действуют на нервную систему; но это-то в данном случае и надо. Вы сами понимаете, что для того, чтобы встряхнуть, матерых и грубых ассуров, нужны меры энергичные, — с улыбкой заметил Сагастос.

— Но зачем нужно возбуждать их нервы, и что значит, наконец, эта погребальная церемония, когда нет самих покойников? Или все это совершается просто в память о них?

— Нет, погребение было настоящее. На третьем дворе, находящемся за храмом, постоянно пылает костер, на котором жрецы и жрицы сжигают приносимые родственниками тела. Пепел вместе с сосудами отдают родным; а потом в храм приводят животных для жертвоприношения и дымящеюся кровью их смачивают прах, который бросают потом в огонь, горящий перед статуей. Вы это сейчас видели. Ассуры верят, что таким образом они очищают души умерших и освобождают их от оков плоти.

И странная вещь! В силу их воли и восторженной веры, в облаках дыма мелькают неясные тени, в которых, однако, они узнают своих близких. Для того-то именно, чтобы вызвать такую возбужденность, такую способность видеть призраки, поются и играются те гимны, которые произвели на вас столь подавляющее впечатление.

— Как я жалею, что моя глупая впечатлительность помешала мне видеть до конца церемонию.

— Это беда поправимая. Послезавтра мы снова побываем в храме, и вы все увидите.

— Почему же послезавтра?

— Завтра мы отправимся на свадьбу, чтобы рассеять тяжелое впечатление, произведенное мрачной церемонией. Роху-Цампи сообщил мне, что один из его родственников, очень богатый землевладелец, выдает замуж дочь, и я сказал, что мы тоже приедем на свадьбу.

— Как? Без приглашения?

— Приглашать нас они не смеют, а должны считать за особую честь и счастье, если мудрецы Великого храма магии пожелают присутствовать на этом семейном торжестве. Само собой понятно, что мы должны сделать подарки.

— Но, ведь, у нас их нет!

— Нет, есть, так как я предвидел такой случай. Завтра мы распакуем наши пожитки.

На следующий день оба путешественника надели парадные одежды. На этот раз они были во всем белом, и на груди Сагастоса сверкал осыпанный драгоценными каменьями большой нагрудник, а князя украшала богато отделанная звезда, больших, чем обыкновенно, размеров. Затем маг вынул из чемодана два дорогих золотых кубка и подал их Ардеа.

— Вот ваш подарок. Вы поднесете их новобрачным на подносике, когда они вернутся домой; один будет с молоком, а другой с медом. Все это приготовит вам Ники-Цампи, когда придет время.

— А вот и мой подарок! — прибавил он, открывая футляр, в котором лежала небольшая тарелка и два кольца: одно с зеленым камнем, а другое с красным. — Это магические кольца, приносящие счастье и богатство. Много невест позавидуют этому дару! — лукаво улыбаясь, прибавил Сагастос.

— Ну да, потому, что подарок — ценный и, кроме того, исходит из рук посвященного? — спросил Ардеа.

А еще потому, — и это главное, — что кольца дают жене верную защиту против людоедских вкусов супруга. Почти не бывало примера, чтобы муж осмелился скушать жену, которой высший посвященный надел на руку магическое кольцо, вносящее в семью здоровье, изобилие и охраняющее от пожара, молнии и других несчастных случаев. По их верованиям, вместе с насильственной смертью жены, которой покровительствует такое высшее существо, как мы, пропадает магическая сила кольца.

— Следовательно, вы приносите в дар новобрачной жизнь, — со смехом сказал Ардеа.

Вошедший Роху-Цампи прервал этот разговор.

С сияющим лицом он поклонился до земли, и объявил, что прибыли посланные его двоюродным братом, Орили-Цампи, носильщики, которые должны доставить к нему знатных гостей, удостаивающих его дом своим посещением.

Поблагодарив за любезность, Сагастос и Ардеа направились к выходу.

У дверей их ждали восемь носильщиков, в ярком одеянии и украшенных цветами шляпах, музыканты и паланкин с мягкими подушками, убранный гирляндами цветов.

Когда маг и Ардеа сели в паланкин, носильщики, — настоящие гиганты, — как перышко, подняли их на плечи, и шествие, окруженное всей семьей Роху-Цампи, двинулось в путь.