Первый глоток осел на языке горечью воспоминаний, не принеся желанного успокоения. Которое, впрочем, не принесет ни второй, ни третий... ни последний.

   Эрелайн отставил бокал, не сделав больше ни глотка. Развернулся - и тем же неспешным, механическим шагом, что и прежде, направился к двери в спальню. Чтобы забыться тяжелым сном без сновидений.

Глава 9

   Вечер и день прошли неприметно. Мы перебрасывались короткими шутками и подколками, болтали о пустяках, но чаще думали о своем и понукали коней, почти нигде не задерживаясь. Чем ближе мы подъезжали к Зеленым Холмам, тем сильнее нами завладевало нетерпение.

   Только поздним вечером, когда пришла пора делать привал и нежелание ждать, гонящее и гонящее нас вперед, поутихло, мы заговорили. Правда, далеко не так, как мне хотелось бы.

   - Не остановились бы - прибыли бы уже сегодня ночью.

   - Если тебе не терпится, можешь ехать дальше, - пожал плечами я, не отрываясь от прежнего занятия - развьючивания лошадей. И добавил подчеркнуто-безразлично: - Один.

   - А ты? - лукаво сощурился Нэльвё. - Трусишь?

   - А я не настолько тороплюсь, чтобы ехать впотьмах.

   - Трусишь! - с удовольствием повторил он, смакуя слово, уже не как вопрос, а как утверждение. Насмешки в его голосе не было - только веселье.

   В другой раз я бы обязательно подыграл ему, но не сегодня.

   - Мне не нравится эта ночь, - просто сказал я, доставая из сумки тонкие и легкие шерстяные покрывала Shie-thany, на которых можно было спать даже на по-весеннему холодной земле. - Такой ответ тебя устроит?

   - Неужели есть что-то, что может угрожать сказителю?

   - Пущенная вслепую стрела A'shes-tairy, например, - в тон его деланному удивлению ответил я. Впрочем, ни чуточку его не убедив, потому что в голосе Нэльвё звучала уже не ирония: откровенный сарказм.

   - "Сумеречные"? Что им делать тут, вдали от Перевала?

   Я пожал плечами, как бы говоря, что не собираюсь ничего объяснять и оставляю его самого додумывать эту мысль. Благо, готовка - а именно ей сегодня предстояло заниматься Нэльвё - вообще располагает к созерцанию и неспешным раздумьям.

   Поняв, что подыгрывать я не собираюсь, и на облюбованной нами полянке снова невыносимо скучно, Отрекшийся все-таки отправился кашеварить. Рядом тут же закрутилась, как любопытная кошка, Камелия. Она так и норовила сунуть нос в котелок, из которого доносились соблазнительные ароматы долгожданного ужина, и влезть под руку в самый неподходящий момент. Когда ее навязчивое внимание начинало совсем уж мешать, Нэльвё негромко, но угрожающе взрыкивал, как матерый кот на долговязого котенка, путающегося под ногами. Того и гляди стукнет лапой - не больно, но обидно - и больше нельзя будет совать любопытный нос в его дела.

   Я закашлялся, безнадежно пытаясь скрыть за кашлем смех. К счастью, мои спутники были так увлечены кулинарными подвигами, что не заметили моего возмутительно хорошего настроения. Покончив с расседлыванием лошадей и кое-как обустроив место ночлега, я шагнул за очерченный жарким костром круг света. Пришлось углубиться в лес: отблески пламени не давали глазам привыкнуть к темноте настолько, чтобы я мог различать в ее мягких объятиях нужный мне хворост. Костер должен гореть всю ночь, согревая податливую, мягкую и мшистую землю, разгоняя ночную мглу. И указывая мне путь, когда придет время.

***

   - Мастер Мио, - негромко позвала меня Камелия. Она сидела напротив: продрогшая, сжавшаяся, как воробушек, и кутающаяся в одеяло. В глазах, непривычно темных, отражалось пламя, изгибающееся от прикосновений ветра.

   Изгибающееся, выгибающееся и переплетающееся с ним воедино...

   Негромкий и слабый, будто надломленный, голос Камелия прозвучал тогда, когда я уже перестал его ждать, заставив вздрогнуть.

   - Я все время думаю о том, что вы мне сказали... о жестокости и преступности милосердия... Разве эта жестокость - не то же, что меньшее зло? И разве меньшее зло - это правильно?

   Я молчал, удивленный ее вопросом, не зная, чем на него ответить. Потом усмехнулся, уставившись в огонь и далекое небо, сгорающее во всполохах пламени.

   ...Ночь обнимала нас, пряча от черноты вокруг и от подбирающегося на мягких лапах зла. Ее косы пахли не свежестью древесной коры и прошлогодних листьев - жаром костра, позабытым домом, а глаза смеялись из небесной выси, прячущейся среди сомкнувшихся крон.

   Нэльвё, посмеялся над моими опасениями и предложил побыть часовым первую половину ночи. По-хорошему я должен был устроиться поудобнее и задремать, вырвав у предначертанного хотя бы несколько часов сна. Но он все не шел, и я просто сидел, смотря в огонь, пока не пришла такая же встрепанная и лишенная сна Камелия.

   - Меньшее зло, оправданная жестокость... - негромко начал я спустя пару минут. - Я бы хотел сказать, что нет никакого меньшего зла, но это было бы ложью. Да, Камелия, это действительно "меньшее зло". Его не должно быть и не было прежде.

   - А когда - не было?

   Я улыбнулся. Только улыбка вышла грустной.

   - Давно... очень давно. Тогда, когда время шло иначе, и тысячелетия длились, как один день. Один из тех, кого вы называете мудрецами, когда-то сказал, что "боги бессмертны и вечно блаженны". Мы были в ту пору такими безмятежными богами, не знающими зла и жестокости.

   - И... что случилось потом? Почему все стало так, как сейчас?

   "Почему?" Я тихо усмехнулся. Помолчал, все глядя в огонь, не сводя с него взгляда ни на мгновение. И в этом пламени, светлом и ясном, мне вдруг привиделось другое: яростное и безжалостное, черно-красное, сжегшую Северу в дыхании драконов - и обрушившееся на нас кошмаром Тысячелетней ночи.

   - У нас есть слова, которыми заканчиваются почти все старинные баллады и предания, - вдруг сказал я, когда Камелия уже отчаялась дождаться ответа. Сказал, зная, что то, что она услышит, ей не понравится. - "Ess l'Line doerry".

   И, помедлив, повторил на северском:

   - "А потом пришли люди".

   Камелия, подавшаяся было ко мне, отшатнулась.

   - Но разве это правда? Разве может кто-то измениться не сам, а...

   Она растерянно замолчала, не зная, что сказать: такая по-детски растерянная и расстроенная, как если бы я неосторожно сказал что-то, разбившее все, во что она верила прежде.

   - Конечно, не виноваты, - улыбнулся я и разжал пальцы. Палочка, которой я прежде ворошил угли, упала в них, взвив рой обжигающе-ярких искр. На мгновение пламя приникло к земле, робко и пугливо, но тут же прянуло ввысь, еще жарче и сильнее, чем прежде. - Но с этого все началось.

   Я поднялся и подал притихшей девушке руку.

   - Пойдемте, Камелия. Вам пора отходить ко сну, а мне - сменять Нэльвё.

   - Мне кажется, я ни за что сейчас не усну, - тихо пожаловалась она, вставая и зябко кутаясь в одеяло, как в шаль. Я только улыбнулся на ее робкое признание, потому что тоже не мог бы уснуть. Мной владело непонятное волнение с предвкушением и нетерпением.

   Хотелось броситься в ночь сейчас, немедленно, ничего не объясняя тем, кто почему-то счел, что им со мной по пути. Не друзьям, не врагам - смутным теням, бродящим впотьмах, не видя дороги... Теням, тянущим назад тогда, когда я не могу, не имею права остановиться.

   Я тряхнул головой, отгоняя навязчивые и странно чуждые, как будто принадлежащие не мне, мысли. И, ускорив шаг, направился туда, где меня ждал скучающий Нэльвё.

   Во всем теле разлилась такая легкость, что, казалось, следующий шаг будет уже не по мягко пружинящей под ногами земле, а по звенящему от ночной свежести воздуху.

   - Чтоб тебе! - беззлобно ругнулся Нэльвё, загоняя меч в ножны. - Жить надоело, что подкрадываешься со спины?!

   - Я не думал, что смогу застать тебя врасплох.

   Недоумения в моем голосе было едва ли не больше, чем в его. И он поверил.