Нэльвё ушел от лагеря больше чем на сто шагов. И это неожиданно оказалось мне на руку: проще будет незаметно уйти, растворившись в молчаливой музыке ночи.

   - Оставить меч? - коротко спросил бессмертный. Таким - действующим и говорящим по делу - он мне нравился больше

   Я покачал головой. И, улыбнувшись, добавил:

   - Поранюсь еще.

   - Все настолько плохо? - Нэльвё иронично приподнял бровь. - Не поверю, что ты не владеешь мечом от слова "совсем".

   - Владею - слишком громкое слово. Основные приемы знаю, тактики - тоже, - пожал плечами я. - Парировать пару ударов я, конечно, смогу, но и только.

   - Ну, смотри! Я предложил.

   Отрекшийся шутливо отсалютовал и развернулся, чтобы уйти.

   - Тебе придется открыть свое имя и свою историю. Иначе правитель вправе отказать тебе в покровительстве.

   Мой окрик ударил в спину, не разбив тишину, а всколыхнув чернотой, как омут.

   - Знаю, - коротко сказал он. - Знаю и скажу.

   Сказал - и остался так, не спеша уходить, словно чего-то ждал. А я вдруг, подчиняясь какому-то странному, непонятному мне самому порыву, спросил то, о чем совсем не хотел спрашивать:

   - Тогда, перед тем, как спуститься в долину... ты ведь был против. А потом передумал. Почему?

   - Потому, - его ответ застал меня врасплох, прозвучав тогда, когда я уже не чаял его услышать, - что я не такой жестокий, как может казаться. И потому, что у меня есть младшие сестры, которым я слишком многое запрещал. А когда понял, что ошибался, было уже поздно.

   Я хотел спросить, для чего поздно - но Нэльвё уже шагнул прочь с затерянной в Лесу поляны, растаяв где-то в переплетении шепчущих, качающихся на ветру ветвей.

   Сердце пропустило удар, замерев в предвкушении. Легкость пьянила сильнее вина. Я знал, что нужно выждать, пока Нэльвё не дойдет до костра и не отправится спать. Знал - и едва мог заставить себя не сорваться с места, чувствуя, как время, отмеренное мне, уходит.

   За неимением другого ориентира, я отсчитывал удары сердца, но оно постоянно сбивалось с ритма, и я оставил это. Мне начиналось казаться, что прошла уже целая вечность; что еще немного - и край неба озарится золотом нового дня, сжигая мой путь в черном пламени невозвращения.

   Я не мог больше ждать. Рывком поднявшись с поваленного дерева, я закрыл глаза, вслушиваясь в ночь, льнущую ко мне - мягкую, бархатистую, беззаветно верную, доверчиво открывающую тайны. И, не задумываясь, не открывая глаз, шагнул в обступившую меня, ставшую мной темноту.

***

   Я шел мягко, едва касаясь земли; то стремительно, то замедляя шаг. Мне не нужно было таиться, притворяться кем-то в этой бесконечности, облеченной в черноту и расцвеченной искрами звезд - я и без того был ей.

   Я шел, не разбирая дороги, не замечая стелящиеся под ноги травы - только слушая почти не бьющееся, словно замершее тогда, на полпути в ночь, сердце. А она, черноокая ночь обнимала меня - и вела, улыбаясь из вышины, даря невесомый легкий шаг и укрывая от чужих глаз. Мне казалось, я ушел уже так далеко, что не найду брошенный мной костер; что ночь на изломе, и вот-вот займется заря, но небо по-прежнему ярко горело звездам. Не рассвет - Час Волка, пугающий и безмолвный, набирал ход, бессилен был прогнать с небес мою улыбчивую и прекрасную госпожу.

   Но то, что не сумел сделать он, ужасный и безликий, - как тот, кто в Дикую Ночь проходит по миру, ища безумцев, вставших на пути Охоты, - смогли негромкие голоса и отблеск костра. Ночь улыбнулась, прощально коснулась лица в подобии пьянящего поцелуя, пробежалась по волосам нежнейшим из прикосновений - и исчезла, забрав свои дары.

   Исчезла, оставив меня один на один с Сумеречными.

   Боялся ли я? Нет.

   Ветер бросил в лицо обрывки фраз. Пахнуло дымом, теплом и чем-то гораздо более аппетитным, чем наша каша. Эта мысль неожиданно меня смутила, и своей нелепостью и неуместностью окончательно вернула в реальность. Я прислушался уже слухом - обычным, почти что человеческим слухом, а не смутным чувством-предвиденьем - и безошибочно повернул направо. Только заколебался, всего на мгновение: уходить за Грань или нет?

   "Уходить". Так далеко, как сумею: чтобы еще видеть потускневшие краски бытия, но почти что исчезнуть самому, и пройти к разбитом Сумеречными лагерю незамеченным.

   Я поднял руку, собираясь сделать тонкий надрез реальности - погружаться одним рывком сейчас, когда даже уход на первые Грани лишал меня сил, я не рискнул - и вздрогнул, потому что слуха коснулся знакомой смешок:

   - Вот и наш легкомысленный страж!

   Рывком обернувшись, я нос к носу столкнулся с Нэльвё. И, проглотив все пришедшие на ум ругательства, зашипел:

   - Какого демона вы тут забыли?!

   - А какого демона ты покинул пост?! - огрызнулся он в тон мне. - Что мы, по-твоему, должны были делать?

   Я глубоко вдохнул, собираясь сказать, куда Нэльвё может идти со своей заботой, но из-за его спины выглянула белокурая головка Камелии. Ярость вспыхнула легко, как если бы какой-то дурак ссыпал искры в золотистое море степных трав - и оно захлебнулось пожарищем.

   - Ты в своем уме?! - злым, срывающимся на крик шепотом, начал я. - На кой ты притащил с собой ее? Ты хоть понимаешь, куда я шел и зачем?! Какому риску ты ее подверг? Да кто вам вообще дал право?..

   Я захлебнулся на полуслове, как захлебываются, сорвавшись с обрыва в воду. Горло перехватило спазмом, и из него могли сейчас вырваться только короткие, задыхающиеся вдохи. Тревога накатила, пробежав ледком по затылку, рукам, спине... нет, не ледком мурашек, а настоящим: воздух вдруг вымерз до последней капельки воды, рассыпавшейся в нем, и ударил в лицо инистым крошевом.

   Не замечая исказившегося лица Нэльвё, я грубо оттолкнул его. Все потеряло значение, кроме ощущения приближающейся беды.

   Я не слышал ни мягких, крадущихся шагов aelvis, ни глухого перестука копыт коней, ни тихого, на грани слышимости, треньканья, с которым срывается с натянутой до звона тетивы стрела, но точно знал, что они приближаются. И выкрикнул единственное, что могло спасти нас; изменить то, что должно случиться.

   Слова, впечатавшиеся в память каждого бессмертного без исключения, даже если он никогда их не слышал, даже если не знал аэльвского, уходящего сейчас в небыль:

   - Atre Vie! Именем ветра!

   Всадники, рвавшиеся в ночь, нам на встречу, остановились.

   Ржание вставших на дыбы коней, свист спускаемой тетивы - и холодное злое касание ветра, когда одна из стрел пролетает в одном пальце от моего лица, уходя в ночь.

   Я не шелохнулся и даже, кажется, не вздрогнул, за целую вечность до этого мига зная, что стрела пройдет мимо. Нэльвё и тихонько вскрикнувшая Камелия моей выдержкой не отличались. Отрекшийся грубым движением задвинул девушку за спину, не очень-то считаясь с ее растрепанными чувствами, и потянул из ножен меч. Он казался обломком лунного луча - такой же тонкий и бесконечно изящный.

   - Нэльвё! - предостерегающе окрикнул я, отворачиваясь, чтобы встретиться взглядом со спешившимся бессмертным.

   Жилистый, гибкий и хлесткий, как плеть. Легкий доспех - не доспех даже, кожаная куртка с нашитыми поверх металлическими пластинами - не стесняет движений. Перчатки плотно обтягивают ладони, изогнутый лук в пол его роста кошкой льнет к ногам. На поясе - перевязь с коротким мечом.

   - Скажи своему другу, elli-e Taelis, чтобы он убрал меч и стал твоей молчаливой тенью, если хочет сохранить жизнь, - иронично сказал Сумеречный, замирая в шаге от меня.

   Глава отряда.

   - Нэльвё, - повторил я, не оборачиваясь. - Делай, что он говорит.

   Злая и неразборчивая ругань стала мне ответом. На долю секунды я решил, что он не подчинится из глупого, неуместного сейчас упрямства, но тишина безвременья почти сразу сменилась скрежетом вогнанного в ножны меча.

   - Так-то лучше. А теперь - к делу, - и обратился резче, жестче; голосом, в котором звенел только лед и не было ни намека на прежнюю смешливость. - Ты пришел к нам, elli-e. Что тебе нужно?