– Да, – кивнула Нора, безуспешно пытаясь разглядеть на пришедших какие-нибудь знаки различия. – Пока эта решетка держится, все прекрасно.

– Мы обходим квартиры. Зачистка кварталов. Там, – второй мужчина показал в сторону Сто семнадцатой улицы, – были кое-какие неприятности. Но думаем, самая дрянь не здесь, а между этим районом и центром. – (Он имел в виду Гарлем.) – К центру она и движется.

– А вы…

– Мы озабоченные граждане, мэм. Вам не следует оставаться здесь одной.

– Она не одна, – произнес из-за спины Норы Василий Фет, работник нью-йоркской дератизационной службы и крысолов по убеждению.

Мужчины смерили взглядами гиганта Фета.

– Вы и есть ломбардщик?

– Нет, он мой отец, – ответил Василий. – Какие такие неприятности вам мерещатся?

– Мы просто хотим найти управу на уродов, которые бунтуют в городе. На всех этих агитаторов и приспособленцев, что используют любую нездоровую ситуацию в своих целях и только усугубляют ее.

– Вы говорите как копы, – заметил Фет.

– Если подумываете уехать из города, лучше отправляться прямо сейчас, – вмешался третий мужчина, пытаясь избежать опасного поворота разговора. – На мостах пробки, тоннели забиты. Скоро от города останется куча дерьма.

– А лучше бы вышли да помогли нам, – добавил четвертый. – Сделайте хоть что-нибудь.

– Я подумаю, – отрезал Фет.

– Пошли дальше! – выкрикнул водитель внедорожника, стоявшего посреди улицы на холостом ходу.

– Удачи, – хмуро пожелал один из мужчин. – Она вам понадобится.

Нора проводила их взглядом, заперла дверь и отступила в тень помещения.

– Ушли, – сказала она.

Рядом с ней появился Эфраим Гудвезер, все это время наблюдавший за происходящим со стороны.

– Дураки, – произнес он.

– Копы, – обронил Фет, глядя, как мужчины поворачивают за угол дома.

– Откуда ты знаешь? – спросила Нора.

– Это всегда видно.

– Хорошо, что ты не показался им на глаза, – сказала Нора Эфу.

Тот кивнул:

– Почему на них нет никаких опознавательных знаков?

– Наверное, сдали смену, – предположил Фет, – выпили где-нибудь на халяву и решили: нет, так дело не пойдет, если уж допустили, что город рушится на глазах, надо вести себя иначе. Жены уже упаковались, скоро все рванут в Нью-Джерси, делать пока больше нечего, так почему бы не настучать кому-нибудь по голове? Копы считают, что они здесь хозяева. И пусть правды в этом меньше половины, но все же она есть. Психология уличных бандитов. Тут их территория, и они будут за нее драться.

– Если поразмыслить, – возразил Эф, – то они, в сущности, мало чем отличаются от нас сегодняшних.

– Разве что таскают с собой свинец, а лучше бы орудовали серебром, – заметила Нора; ее пальцы скользнули в ладонь Эфа. – Жаль, что мы не предупредили их.

– Как раз после того, как я попытался предупредить людей, мне и пришлось бежать, – напомнил Гудвезер.

Нора и Эф первыми поднялись на борт усопшего самолета, где бойцы спецназа обнаружили пассажиров без признаков жизни. Потом пришло осознание странного факта: трупы не разлагались естественным образом; к этому добавилось исчезновение большого, похожего на гроб, ящика во время солнечного затмения, – вот тогда-то Эф и убедился, что они стоят перед лицом эпидемиологического кризиса, который невозможно объяснить нормальными медицинскими и научными причинами. Эф с большой неохотой пришел к такому выводу, но все-таки пришел, после чего смог воспринять и откровения этого ломбардщика, Сетракяна, и страшную правду, скрывающуюся за новоявленной чумой. Отчаянное желание Эфа предупредить мир об истинной природе болезни – о вампирском вирусе, коварно распространенном в Нью-Йорке, уже начавшем атаку на пригороды, – привело к его разрыву с Центром по контролю и профилактике заболеваний, и ЦКПЗ попытался заткнуть ему рот, сфабриковав обвинение в убийстве. С того момента Эфраим Гудвезер подался в бега. Он взглянул на Фета:

– Машина загружена?

– Все готово. Можно ехать.

Эф сжал пальцы Норы. Она не хотела его отпускать.

– Василий! Эфраим! Нора! – донесся сверху голос Сетракяна.

Он шел от винтовой лестницы, расположенной в конце торгового зала.

– Мы внизу, профессор, – ответила Нора.

– К нам кто-то приближается.

– Вряд ли. Мы только что от них избавились. Борцы за бдительность. Причем хорошо вооруженные.

– Я не про людей, – сказал Сетракян. – Я не могу найти юного Зака.

Дверь спальни с треском распахнулась – Зак обернулся. В комнату влетел отец с таким видом, будто готов был наброситься на врага.

– Боже мой, пап, ты что?

Зак приподнялся, садясь в своем спальном мешке. Эф оглядел комнату.

– Сетракян сказал, что заглянул сюда, спокойствия ради, но тебя не нашел.

– Уффф… – Зак демонстративно потер глаза. – Должно быть, он не заметил меня на полу.

– Да, возможно.

Эф долгим взглядом посмотрел на Зака. Он, конечно, не поверил, однако на уме у него явно было что-то другое, что-то более важное, чем обличение сына во лжи. Эф обошел комнату, проверил зарешеченное окно. Зак сразу отметил: одну руку папа держит за спиной, причем двигается так, чтобы Зак не увидел, что он там прячет.

Следом в комнату ворвалась Нора. При виде мальчика она остановилась.

– В чем дело? – спросил Зак, поднимаясь на ноги.

Отец ободряюще кивнул и улыбнулся, но улыбка набежала на его лицо как-то очень уж быстро, только движение губ, в глазах никакой живости, совсем никакой.

– Просто осматриваем дом. Жди здесь, я скоро вернусь.

Эф вышел из комнаты, да так, что мальчик не увидел штуковину за его спиной. Зак задумался: что же от него скрывают? Ту самую щелк-пыхалку или какой-нибудь серебряный меч?

– Никуда не уходи, – сказала Нора и закрыла за собой дверь.

Зак терялся в догадках – что же они здесь искали? Мальчик однажды слышал, как мама упоминала имя Норы, – это было, когда родители в очередной раз ругались. Ну, не то чтобы ругались – они ведь тогда уже разошлись, – скорее, говорили на повышенных тонах. И еще Зак видел, как папа с Норой поцеловались – как раз перед тем, как папа оставил его, Зака, с Норой и отправился куда-то в компании Фета и господина Сетракяна. И все время, пока они отсутствовали, Нора была очень напряжена и озабочена. А когда они вернулись – все изменилось. Папа был такой сникший, такой подавленный – Зак ни за что не пожелал бы снова увидеть его в том состоянии. А господин Сетракян вернулся больным.

Впоследствии, подглядывая за взрослыми, Зак уловил обрывки разговоров, но из того, что услышал, цельная картина никак не складывалась.

Что-то такое о «владыке».

Что-то о солнечном свете и о том, что «уничтожить» кого-то там не удалось.

Что-то о «конце света».

Зак стоял в одиночестве посреди опустевшей комнаты, дивясь всем этим тайнам, вихрящимся вокруг него, как вдруг в нескольких настенных зеркалах уловил смутное движение. Что-то вроде смазанной картинки или визуальной вибрации, если такое вообще бывает. Что-то, что, по идее, должно быть сфокусированным, но в отражении получилось расплывчатым и нечетким.

Что-то за его окном.

Зак медленно повернул голову, потом резко повернулся всем телом.

Там, непостижимым образом распластавшись по внешней стене здания, висела она. Ее тело было каким-то изломанным, даже вывихнутым; широко распахнутые красные глаза обжигали взглядом. Волосы, тонкие и бледные, наполовину выпали; учительская блузка на одном плече зияла прорехой; обнажившаяся плоть была вымазана грязью. Мускулы шеи раздулись и деформировались; под кожей щек и лба извивались кровяные черви.

Мама.

Она пришла. Зак знал, что она придет.

Инстинктивно мальчик шагнул навстречу матери, но тут увидел, как изменилось выражение ее лица – гримаса боли вдруг уступила место жуткой мрачности, которую иначе как демонической не назовешь.

Келли заметила решетку.