— Думал уже очень долго. И если бы признался раньше, многого бы не произошло, — совсем тихо ответил ей Ганин.

— А теперь по порядку, — вкрадчиво попросил Вадим.

— Порядка никакого нет, — ожесточился Илья, — вам что, мало моего признания?!

— Представьте себе, маловато будет, — следователь и бровью не повел.

— Другой радовался бы, что преступник пришел с повинной, — недовольно буркнул Ганин, совсем, видимо, сникнув. — Ладно, начну от Адама. Алена, ты должна помнить церемонию вручения премии «Чайка» прошлой осенью. В тот момент все у меня складывалось замечательно. Одно то, что главный собирался ставить «Гамлета», уже было для меня праздником. Впрочем, я отвлекаюсь, — он усмехнулся. — Замечательная у человека психика — столько внутренних преград нужно преодолеть, чтобы решиться на признание… Ладно, не в том суть. После основной церемонии был, как водится, банкет. Ну, я выпил, сколько, не помню, может, бокал вина, может, два… Лина Лисицына попросила довезти ее до дома, а живет она по Рублевскому шоссе. Я не отказался. Тем более что с Линой у нас сложились очень неплохие отношения. Мы даже… гм… словом, что там таить, у нас был легкий роман. Разумеется, я старался его не афишировать — сошлись как-то глупо, после премьеры «Страстей по Мольеру», вроде бы продолжили сценическую любовь. И она, и я понимали, что скоро все это закончится. У меня тогда были устойчивые отношения с одной девушкой. Повез я ее домой. А времени было часа три ночи. Свернули с Кутузовского проспекта на Рублевку, уже ближе к Кольцевой, кажется… Едем — музыка орет, мы болтаем, смеемся, вокруг ни души, как в пустыне, только желтые огни светофора мигают. Проехали один, второй, третий. Я совсем расслабился, ну и выпили мы, сами понимаете. В общем, не знаю, как Лина оказалась совсем рядом, мы начали целоваться, я с дуру еще газу прибавил… И вдруг — страшный удар. Машину откинуло, я едва справился с управлением.

— Если бы удар был действительно страшный, вы бы не справились с машиной, — по ходу заметил Вадим.

— Тогда мне показалось, что удар был страшный. «Бум!» — такой глухой, но сильный. Словно в песок врезались. Лина отлетела в сторону, взвизгнула. Я по тормозам. А она как закричит — человека задавили! У меня руки-ноги ослабли, сижу, как мешок с ватой, не могу пошевелиться. Машина остановилась, а Лина все верещит: «Что делать?! Что делать?!» Я спрашиваю: «Ты уверена, что мы сбили именно человека?» А она — выйди посмотри. Честно признаюсь, я не пошел. Мне стало жутко. Сижу, пялюсь в темноту. Вдруг она схватила меня за плечо, трясет и кричит — Ильюша, поехали! Поехали, идиот! Из-за какого-то бомжа собираешься жизнь угробить? Нормальные люди в три часа ночи под колеса не кидаются! Я помню, что сработал какой-то внутренний автомат. Я даже не пытался себе что-либо объяснить, даже понять ситуацию не смог, просто нажал на газ и умчался с этого места. В эту минуту я словно сам себя задавил — перестал чувствовать, перестал быть тем, кем был раньше. Утром она звонит мне, говорит — телевидение на ушах стоит, в «Дорожном патруле» передали, что на Рублевском шоссе нашли труп. Парень молодой какой-то. Тогда эту информацию я уже не воспринял. Я погрузился в какой-то кошмар, словно все, что происходит вокруг, — нереально, что должен я когда-нибудь проснуться и стать прежним. Но сон этот все продолжался и продолжался. А спустя какое-то время я понял, что крепко сижу на крючке у Лины. Поэтому, когда развязалась вся эта катавасия со сменой актеров в постановке «Гамлета», я ушел в тень. Собственно говоря, какой мог быть «Гамлет», когда я практически уже и не жил. Поэтому я и не боролся за роль, предназначенную для меня, уступил ее Журавлеву. Машку спихнули с Офелии. Ну а потом, вы знаете, что случилось… — он обхватил голову руками и закрыл глаза.

— Как раз это мы и хотим выяснить, — медленно проговорил Вадим, — что случилось?

Алена, к концу повествования вытянувшаяся в струну, лихорадочно вздохнула.

Ганин поднял глаза на Терещенко, потом неопределенно хмыкнул и пожал плечами:

— А я знаю не больше вашего.

Алена с силой выпустила сжатый воздух из легких.

— То есть вы не убивали Лину Лисицыну, Журавлева и всех остальных? — все-таки решил уточнить следователь.

Ганин отрицательно помотал головой.

— А насчет сбитого вами человека даже не поинтересовались?

Ганин опять мотнул головой и добавил:

— Зачем? Да и как вы это себе представляете — звонить в отделение милиции и спрашивать: «Не скажете ли мне, кого это я сбил давеча на Рублевке?» Я не был уверен в том, что вообще кого-то сбил с самого начала. Кроме того, меня по-прежнему терзал страх, как бы стыдно ни было в этом признаваться. Я всего лишь человек. А потом уже все потеряло смысл. На мне до конца жизни будет висеть это проклятие.

— А зачем вы рассказали все это нам?

— Вчера я понял, что больше не в силах это скрывать. Я должен понести наказание, какое мне там причитается, потому что жить с этим невозможно. Я пробовал, но чувствую, что схожу с ума.

— И вы считаете, что все это как-то связано с теперешними убийствами? — не унимался Терещенко.

— Не знаю. Может быть, если бы я надавил на главного тогда, сейчас все были бы живы…

— Все это смахивает на мексиканский сериал, — процедил Вадим. — Впрочем, стоит покопаться в архивах, поискать ваш пропащий труп. Но это не мое дело. Идите в участок того района и разбирайтесь.

— Вы что же, не арестуете меня? — Илья даже подпрыгнул на стуле.

— У меня на руках нет состава преступления, — невозмутимо заявил Вадим. — С какой стати мне вас арестовывать?

— Да как же так?! — возмутился Ганин.

— А вы что думали? Попасть в тюрьму так же трудно, как и выйти на свободу, — глубокомысленно изрек следователь. — К тому же еще не ясно, посадят вас вообще или нет…

— Нет уж! — Илья встал. — Я сказал, что хочу искупить вину!

— А я вам не Господь Бог! — заупрямился Вадим. — Хотите исповедаться — ступайте к гуру!

— Никуда я не пойду! — Илья демонстративно сел на стул. — Вообще не выйду отсюда. Зовите наряд, начальников, кого хотите. Пускай разбираются.

Алена поднялась и взяла Терещенко за рукав:

— Пойдем поговорим.

Он вяло сопротивлялся, но все-таки позволил увлечь себя в коридор. Она плотно закрыла за собой дверь, чтобы Ганин не мог их услышать, и улыбнулась Вадиму:

— Арестуй его.

— Ты в своем уме?! — опешил он.

— Арестуй его, причем сделай это так, чтобы все видели и слышали.

— Да я не имею права! Мало ли что ему Лисицына наплела. Может, он не давил никого? Может, он сбил собаку или наехал на мешок с тряпьем! Его отпустят через минуту, а мне впаяют выговор за предвзятое отношение к известному актеру.

— Послушай, — она погладила его по щеке, — ты хочешь найти убийцу?

— Да как…

Алена прикрыла его рот ладонью.

— У меня есть идея. Пусть все узнают, что Ганина арестовали по подозрению в убийстве. Во-первых, братки умерят свой скаутский пыл, в театре станет поспокойнее, а во-вторых, настоящий преступник окажется перед выбором. Ему же нравится Ганин в роли Гамлета, к тому же без Ильи репетиции невозможны. То есть убийце снова нужно будет действовать. Он совершенно не ожидает ареста ведущего исполнителя, он растеряется и совершит какую-нибудь глупость. Вот тут-то ты его и вычислишь.

— То есть, — прищурился Вадим, — ты думаешь, что убийца попытается выгородить Ганина, и нам следует ждать новых преступлений? Хорошенькая перспектива.

— Но это единственный выход. Пока мы здесь сидим, убийца затаился. Может быть, и навсегда.

— А почему ты решила, что твой Ганин не может быть тем самым убийцей, и его рассказ о ночном происшествии и последующих муках — лишь выдумка, чтобы увести следствие в сторону?

— Увести?! — усмехнулась она. — Спустись на землю, следствие топчется на месте с самого начала! Если бы Илья на самом деле был убийцей, с его стороны просто идиотизм приходить к тебе с подобными откровениями. А он не похож на идиота.