— Ну и гад же ты.

— А что, резонный вопрос.

Бреннюир пожал плечами.

— Правда, — не унимался Вюльмар. — Чего ты хвастаешься, что Роэль влюблен в Терезу? Во-первых, в следующий раз, когда я его увижу, спрошу, правда ли это, а во-вторых, ты бы не обрадовался, если бы они вместе спали.

— Я? Мне-то что?

— Я тебя знаю. Будь твоя воля, ты не дал бы сестре заниматься любовью, пока она замуж не выйдет, бедная девочка. Как будто ей нельзя до этого немного попробовать. Я не говорю, что со мной — она меня на дух не переносит — но, например, с Роэлем. Была бы хорошая парочка. Могу себе представить…

— Хватит. Я пошел.

— Правильно. Скатертью дорога.

И удержал приятеля за рукав.

— А знаешь, что из всех девушек, которых я встречал, только с Терезой мне хотелось бы заняться любовью?

— Ты меня достал.

Бреннюир вырвал руку и с достоинством удалился.

К обеду его не дождались. Так что он съел чуть теплое рагу, читая газету, а затем выпил кофе с тошнотворным запахом.

— Сегодня было невкусно, — сказал он Мелани, которая стремительно убирала со стола.

— Пришли бы вовремя, или думаете, я буду вам отдельно готовить? — отозвалась добрая старушка-служанка.

Она его тоже достала. Он постучался в комнату Терезы. Ему ответили «войдите»; он решил все-таки войти.

— Что тебе?

— Ничего.

— Тогда зачем мешаешь?

Он сел, водрузив правую лодыжку на левую коленку.

— Ты случайно не получала письмо?

— От кого?

— От одного моего друга.

— Хочешь, чтобы я сказала, не приходило ли мне письмо?

— Именно.

— Какой же ты бываешь дурак.

— Так он тебе написал или нет?

— Кто может мне написать?

— Не скажу.

— Ну и глупо.

Он встал с важным видом.

— Напрасно нос задираешь, — сказала Тереза.

Он закрылся в своей комнате, чтобы написать сочинение о динамизме мышления[29], которое намеревался изобразить в трех пунктах. Остановился на начале второго — подвыдохся. Ему вдруг захотелось повидать в «Майе» приятелей с факультета права, которые, как и он, собирались стать составителями бумаг в каком-нибудь министерстве в надежде вести не обремененную работой жизнь и, возможно, посвятить себя Литературе.

На бульваре Сен-Мишель ему попались косматики. Пожалуй, можно перекинуться с ними парой слов. Он предложил вместе что-нибудь выпить. Ублен взял теплого молока, а Тюкден — кофе со сливками. Бреннюир заказал коньяк, чтобы их поразить. И от дел перешел к словам.

— Мы тут как-то вечером неплохо провели время с Мюро, Понсеком и другими ребятами, вы их не знаете. Поймали Понсека на известной шутке — выколотый глаз, слышали?

Косматики о таком не слышали.

— Кому-нибудь завязывают глаза и заставляют идти с выставленным вперед указательным пальцем. Ему говорят: «Сейчас ты выколешь глаз такому-то». А в это время подставку для яиц набивают смоченным хлебным мякишем. Парень пихает туда палец и думает, что и впрямь выколол приятелю глаз. Мы проделали это с Понсеком. Он потерял сознание.

— Есть отчего, — сказал Ублен.

— Славно повеселились. Пили белое винцо. Мюро и Понсек — хорошие приятели. Потом мы отправились на улицу Блондель. Славно повеселились.

Двое молчали. Бреннюир продолжал, строча, как из пулемета:

— Почему вы не пошли на медицинский? Спорим, я знаю почему? Из-за жмуриков. Я тоже жмуриков терпеть не могу. Представляете, перед тем как перенести их в анатомичку, из них вытаскивают червей, которые ползают внутри.

— Мертвых следует уважать, — сказал Ублен.

— Пф-ф! Что такое труп? Отличная пища для личинок! — заявил Бреннюир.

Тюкден слушал его без тени нетерпения.

— А что ваши, с проеденными мозгами[30]? — спросил у него Бреннюир. — Все читаете книжки этих дуриков?

— Каких дуриков?

— Дадаистов?

Винсен протянул ему книгу, на которую опирался локтями. Бреннюир открыл ее наугад и прочел:

Неправда. Есть красивые женщины!

— Истины тоже есть, — сказал Тюкден.

— Как же это понимать? — спросил Бреннюир.

— Маска скептицизма. Я как Декарт: Larvatus prodeo[31][32].

— Это несерьезно, — сказал Бреннюир.

— Если бы я принимал Дада всерьез, я не был бы дадаистом, а если бы я не принимал Дада всерьез, я не был бы лейбницианцем.

— Пойду к друзьям в «Майе», — с отвращением закончил разговор Бреннюир. — Отдохну от ваших выкрутасов.

Тюкден был скорее доволен тем, как ему удалось заткнуть рот бывшему ученику заведения имени Людовика Великого, который все детство провел в Париже.

— Омерзительная шутка, — сказал вдруг Ублен.

— Какая шутка?

— Выколотый глаз.

— Это врачебные штучки, — рассеянно ответил Тюкден.

Он попросил дать ему ручку или карандаш и на одном дыхании изобразил общие положения своей философской системы.

1. Философский метод состоит: а) в индивидуальном поиске, который приводит либо к принятию уже существующей системы, либо к созданию новой; б) в согласовании результата собственного поиска и результатов, полученных другими мыслителями.

2. Различие философских систем состоит единственно в различии точек зрения.

3. Признается существование явлений двух видов: одни именуются внешними (чувства, ощущения), другие — внутренними (образы, воспоминания).

4. Все явления наделены двумя свойствами: длительностью и протяженностью.

5. Время и пространство — не что иное, как продукты схематических искажений длительности и протяженности; допустимо рассматривать их как априорно интуитивные факторы.

6. Понятия освобождаются от длительности и протяженности.

7. Наблюдение за внутренними явлениями показывает, что длительность скрывает под собой некую неизменность.

8. Наблюдение за внешними явлениями выявляет составные и делимые объекты.

9. То, что остается постоянным в текущей длительности, русло потока внутренних явлений, есть субстанция.

10. Все, что не является составным и делимым, есть субстанция.

11. Субстанция, выявленная посредством внутренней интуиции, идентична субстанции, выявленной внешним анализом.

12. Не следует путать последнюю с атомом — понятием противоречивым.

13. Субстанция существует вне пространства и времени.

14. Субстанции множественны.

15. Совокупность явлений составляет физический мир; совокупность субстанций (и сущностей) — метафизический мир.

16. Восприятие есть призма, преобразующая метафизический мир в мир физический.

17. Материя проявляется в прохождении организованных субстанциональных форм через эту преобразующую призму. Сопротивляемость есть индивидуальная особенность субстанции. Сила есть стремление к организации.

18. Таким образом, индивидуальная субстанция выступает как нечто бесконечно активное, поскольку преобразующая призма заложена в ней самой.

19. Кроме того, являясь вневременной в метафизическом мире, она, тем не менее, развивается, и это развитие, преобразованное призмой внутреннего восприятия, заставляет говорить о текучести внутренних явлений.

20. Метафизический мир находится вне любых категорий времени, пространства, причинности и т. д., и даже вне субстанции.

21. Любая проблема, возникающая в связи с метафизическим миром, неразрешима, так как язык подчинен категориям. Этот мир останется для нас непостижимым, пока язык будет выступать посредником между ним и нами.