Теологи замолчали. Один кюре хотел было подняться на кафедру. Тюкден улыбнулся и перевернул страницу. Там было несколько личных заметок типа: «логика, 6 марта, формы классификации». (Это был первый экзамен, он его сдал.) Или: «Не ходить в «Ла Сурс», а также в любое другое кафе, расположенное на бульваре Сен-Мишель»; не останавливаться возле букиниста, который находится рядом с Высшим горным училищем; не воображать, будто я меняюсь в лучшую сторону только потому, что, возвращаясь домой, выбираю правый тротуар вместо левого; не считать, что я стал другим, поскольку больше не хожу в «Ла Сурс» и не останавливаюсь возле букиниста, местоположение которого указано выше; обгоняя женщину, не испытывать дрожи в коленках из-за того, что мне кажется, будто она на меня смотрит (очень сложно); не спорить с отцом, когда он хочет, чтобы я стал преподавателем колледжа в провинции (дать ему высказаться и не обращать внимания); не носить подтяжки». Затем эта цитата: «Et quid amabo nisi quod rerum metaphysica est?[76]»

Облик маленькой площади менялся. Было уже одиннадцать. Проезжающих машин стало больше. На террасе кафе закусывали каменщики, перед ними стояло по целому литру красного вина. Старик забил третью трубку. Женщина перестала петь. Дети продолжали играть, поочередно то смеясь, то ссорясь. Солнце грело мостовую, люди наполняли легкие свежестью легкого ветра, слегка шевелившего молодые листочки деревьев, и говорили: хорошая погода сегодня, какой погожий день.

— Хорошая погода сегодня, — говорили люди, — какой погожий день.

— Est, est; non, non, — произнес философ.

— Я ничего ни о чем не знаю, — вздохнул Тюкден.

— Ουδειΐ ημών ουδευ οιδευ, ουδ’ αυτό τούτο ποτερου οιδαμευ η ουκ οιδαμευ, — сказал Метродор[77], который проходил мимо на следующей странице.

— Еще один метек[78], — воскликнули прохожие. — Что он несет? Нас по крайней мере не оскорбляет?

— Мы ничего не знаем, — перевел Тюкден, — не знаем даже, знаем ли мы хоть что-нибудь или нет.

— Ну и скептик этот тип, — зарокотала недовольная толпа.

— Разве это неправда?

Он закрыл блокнот и спрятал его обратно в карман. Поднялся. Пора было возвращаться обедать к родителям, которые жили на улице Конвента.

У Роэля шла полоса невезения. Кирпичи сваливались ему на голову на каждом шагу. Но череп у него был твердый. Он смотрел на осколки и посмеивался. Такой у него был способ борьбы.

Призывная комиссия прошла как по маслу. Он уехал в Гавр на машине Вюльмара. Его признали годным к войсковой службе (как-никак не дохляк), он попросил и получил отсрочку на один год. То есть, одиннадцать месяцев можно было ни о чем не думать. Попойки и путешествия по кварталам нижней части города ознаменовали эту небольшую поездку.

Затем последовало письмо месье Мартена-Мартена и исчезновение Вюльмара. Некоторое время Вюльмар не расставался с Роэлем, а Роэль не расставался с Вюльмаром. Но в один прекрасный день Вюльмар исчез. Роэль подождал; затем стал искать и обнаружил, что Вюльмар обвел его вокруг пальца. Он решил об этом не думать, но без «амилькара» жизнь стала скучной. Сюз вздумалось, что он обязан научиться танцевать. Он отправил ее на все четыре стороны. Она исчезла, а с ней и ее короткое имя. Он остался один против консервных банок и небольшого количества грязной посуды. Он вымыл посуду, пооткрывал банки и принялся в спешке работать, поскольку приближались экзамены.

Он провалился.

Но решил, что обижаться не стоит. Спустился в метро и, пересаживаясь на каждой смежной станции, принялся выписывать зигзаги под Парижем. Он любил этот вид транспорта еще больше, чем Тюкден, особенно линию Север — Юг, поскольку именно там, как он утверждал, попадались самые красивые женщины. Выйдя наверх после подземного путешествия, он уже забыл о своих провалах и неприятностях и вел все более интимный разговор с очаровательным существом, которое не хотело раскрывать свою национальность. Она была согласна встретиться с ним на следующий день. Радостный, он вернулся к себе.

Но у дома его ждала Сюз. На ней была трагическая маска. Он отвел подружку наверх; тогда она сообщила, что случилось «то самое». Как «что»? То самое! Она выложила ему все как есть и недвусмысленно предложила поскорее найти выход, поскольку оставлять это она не собиралась — нет уж. Роэль попытался как-нибудь пошутить насчет выгодного положения матери семейства в современном обществе и имен, которые можно дать малышу. Но Сюз не видела в этом ничего смешного и обругала его. Он же, сохраняя достоинство, заверил ее, что все уладит. И попросил прийти завтра. В глубине души она надеялась, что он попросит ее остаться; а он не предложил ей даже поужинать. Она вышла, намекая, что ему еще все аукнется.

Новая история показалась Роэлю не страшнее остальных. Наверняка это можно будет легко уладить. Требовалось только разыскать Мюро или Понсека. Лучше Мюро. Он найдет его на улице Месье-ле-Принс в маленьком ресторане, где тот каждый вечер ужинает с другими студентами-медиками. Было всего пять часов. Он растянулся на кровати, но спустя десять минут ему надоело кишение собственных мыслей. Он вышел.

Проследовал по рю дез Эколь. С приглашающим видом разглядывал каждую женщину, которую встречал. Иногда они отвечали ему улыбкой. Но он проходил мимо. Даже не оглядывался. Роэль продолжил игру до бульвара Сен-Мишель, захваченного огромной толпой оттрудившихся. Подумал, что аперитив его немного взбодрит. Погода была теплая и бесцветная. Он сел на террасе кафе и стал читать вечерние газеты. Затем принялся смотреть на проходящих женщин. Увидел парочку симпатичных и несколько красивых. Сюз казалась ему намного лучше, чем большинство из них. Но учиться танцам — только этого не хватало. Что ж, ну и ладно. Он ушел, не заплатив — решил проверить, что будет. Официант не заметил. Роэль подумал, что это хороший знак. Он шагал один и смеялся, поскольку внезапно вспомнил, как однажды уходил, не заплатив за бульон, и услышал позади топот и крики управляющего; но тот догонял кого-то другого, менее ловкого. Тут Роэль зашел в магазин Пикара и присвоил себе экземпляр «Введения в психоанализ»[79], сочинения, о котором много говорили.

В маленьком ресторане на улице Месье-ле-Принс Мюро как раз начал выдавать серию шуток, которые обеспечили ему определенное реноме среди студентов-первокурсников. Он заканчивал расправляться с порцией колбасы в масле, когда Роэль похлопал его по плечу. Мюро тут же что-то заподозрил и специально для приятеля стал отпускать шутки по поводу венерических болезней, поскольку полагал, что это и есть причина его появления. Роэль подсел к нему за столик, который украшали еще четыре первокурсника. Медики тотчас выложили перед гуманитарием весь свой небольшой запас грубых профессиональных шуток, а затем, наступая на территорию противника, принялись нахваливать «Нелепый XIX век»[80]. Роэль слушал их снисходительно; затем почитал из Виктора Гюго, чтобы они хоть немного представили, что это такое. Присутствующие горячо спорили, картинно пожимая плечами.

Когда Мюро как следует вытер рот, старательно сложил салфетку и продел ее в кольцо из красного дерева, Роэль вытащил его на улицу и рассказал о том, что с ним стряслось. «Пфф, пфф, — издал Мюро, — нет ничего проще». Он знал радикальный препарат — серьезное средство, эффективная вещь. Он принесет завтра, результат гарантирован. Роэль слегка пошутил над собой, и Мюро похлопал его по плечу — настолько славным казался ему этот парень и забавным. Они решили вместе выпить. У Роэля было смутное желание отдавить ему пальцы ног. Они вернулись к четырем первокурсникам, которые играли в бильярд в дальнем зале «Ла Сурс». Вечер закончился на улице Бернара Палисси. Роэль отказался подняться, потому что женщины из борделя вызывали у него отвращение. В конце концов всю компанию выставили вон, и, вылетев на мрачный тротуар длинной улицы Ренн, она рассеялась. Роэль вернулся к себе, широко шагая и жестикулируя, ведь у него в мозгу булькал алкоголь. У площади Мобер к нему прицепилась шлюшка; была послана. Из темноты вразвалку выплыл сутенер для исполнения своей роли. Роэль приготовился выслушать малоприятную речь об уважении, которое следует оказывать дамам, и получить несколько ударов ботинком в рожу. Но тут проехала велополиция. Сутенер отступил в темноту, а Роэль продолжил свой путь, прибавив шагу. Возле самого дома у него закружилась голова, и он растянулся. Поднялся, ругаясь; дополз по лестнице до своей комнаты, решительно открыл дверь, не закрыл ее за собой, громоверзнулся плашмя, затем тут же уснул.