Замполит промолчал, опять вытер своим мятым платком пот с лица, медленно, будто стараясь собраться мыслями.
– Эсрари, Вы человек, как я уже сказал, умный, грамотный. Год проучились в университете. Я понимаю, как нежелательна для Вас эта армейская служба, прервавшая учебу, да и вообще воевать с «душманами» — дело не из самых привлекательных. Но Вас призвали в армию, поскольку солдат у нас не хватает. Положение в Афганистане, видите, какое тяжелое. Только все это пройдет, мы установим здесь порядок, защитим завоевания афганской революции, поможем афганцам построить социалистическое общество. А потом уж и воевать не будем больше, вернемся в свои дома. А Вам осталось служить чуть больше года. Я постараюсь содействовать тому, чтобы Вас демобилизовали одним из первых, когда придет время. И Вы вернетесь домой, к родителям, будете продолжать учебу.
Эсрари стоял перед замполитом смущенный, ему было не по себе от того, что теперь майор считает его не очень-то надежным человеком. Он хотел что-то сказать в свою защиту, объяснить, что рассуждения Петренко его мало интересуют. Но тут же понял, что это не правда. То, что говорил ему Петренко, на самом деле заинтересовало его. И ему стало еще больше стыдно перед майором Сидельниковым.
– Я мог бы доложить о Петренко начальнику политотдела полка, а там ему быстро объяснили бы, что означают такие высказывания в воюющем батальоне. Но потом подумал, что человек он тоже умный, с высшим образованием, решил сначала поговорить, чтобы больше не позволял себе подобного. Вернется к себе домой, в Ленинград, пусть болтает сколько хочет, рот зашивать ему никто не будет. Прошли те времена, теперь мы таких болтунов больше не боимся. А здесь нельзя позволять такие выступления, здесь непод-ходящее место для них.
Вздохнув, майор начал перебирать свои бумаги, и вдруг, будто что-то вспомнив, опять повернулся к Захиду:
– Да придется, наверное, отнять у него этот транзистор, чтобы он больше не слушал «Голос Америки» и прочую чушь и других не призывал это слушать. А Вы, Эсрари, можете идти. Только не забывайте о том, что я Вам сказал.
Захид отдал честь, щелкнув каблуками сапог и, повернувшись кругом, покинул кабинет замполита.
Петренко какое-то время ходил мрачный, несколько дней даже не хотел смотреть в сторону Эсрари. Наверное, его замполит хорошенько отругал и предупредил. Только со своим транзистором лейтенант не расстался, опять ловил передачи зарубежных радиостанций. Солдаты, возможно, тоже предупрежденные, не подходили больше к нему, когда Петренко в курилке вещал на батальон новости с другой стороны. На самой территории Советского Союза эти радиоволны блокировали специальными станциями. А в Афганистане таковых еще не было, поэтому эти антисоветские передачи ловились здесь легко.
– Что, Петренко, Вы опять слушаете эту чушь американскую? – спросил его Зотов, увидев его однажды вновь с включенным транзистором в курилке.
– Не запрещено же это, товарищ капитан, – ответил недовольно и даже несколько возмущенно Петренко. – Это мое право, в конце концов, как проводить свой досуг.
– Эх, Петренко, Петренко, ничего ты не хочешь понимать, – покачал головой с досадой Зотов. – Видишь ли, это его право. А мое право запретить тебе быть проводником вражеской агитации внутри батальона! — начал кричать на него капитан. – Чтобы я больше не видел Вас с этим транзистором! Увижу еще раз – отниму.
– Я за него столько денег заплатил. Это почти новый транзистор, а я теперь должен его на свалку выбросить? – возмутился лейтенант.
– Если не хотите выбрасывать, то возьмите и упакуйте его. Когда будете возвращаться домой, отвезете с собой. И будете его там дальше слушать. А здесь нельзя, Вам говорят.
– Что теперь нельзя и радио слушать? – не угомонился Петренко.
– Слушай, Петренко, ты за кого меня принимаешь, а? – капитан сделал шаг в его сторону. – Радио будешь слушать дома, когда вернешься в свой родной Ленинград. А здесь нельзя, здесь мы на войне. Никто здесь не слушает радио, тем более вражеские радиостан-ции, которую ведут антисоветскую агитацию. Вы меня поняли?
– Понял, товарищ капитан, – ответил, не скрывая обиды, лейтенант. Капитан, больше не задерживаясь возле Петренко, удалился.
Через некоторое время отношения Петренко с Эсрари вновь возобновились. Правда, теперь о политике они говорили мало или даже почти не говорили. Опять речь шла только о восточной литературе, Коране.
Однажды, когда никого рядом не было, Петренко, сидевший один в столовой, позвал Эсрари к себе и приблизил к нему свой транзистор, который тихо о чем-то вещал. Захиду ничего не оставалось, как приблизить свое ухо к транзистору; и тут же он услышал на хорошем русском языке следующее:
– «Советские оккупанты полностью уничтожили и сровняли с землей две деревни на севере Афганистана. Погибло свыше двухсот мирных жителей, среди них в основном дети, женщины и старики».
Захиду Петренко и прежде несколько раз давал слушать отрывки новостей с той стороны. И каждый раз он слышал критику в адрес Советского Союза, однажды рассказывали о том, как советская власть относится к своим гражданам, не отпускает их за границу, запрещает им узнать правду о мире. На эти темы Петренко говорил с ним не один раз, только это никогда особенно не трогало Захида, свое мнение на этот счет он никогда не высказывал. А вот сегодня услышанное по радио его взволновало. Диктор назвал место, где были расположены разрушенные советскими войсками деревни. Обе они находились где-то в ста километрах от месторасположения их батальона. Захид тогда в первый раз задумался: может, они правду говорят, может, и в самом деле советские солдаты были палачами, убийцами, грабителями и мародерами, как передавало американское радио на русском языке. Захида всю жизнь учили наоборот: что таковыми являются все правительства и армии капиталистических стран. Рано или поздно, как обещали Маркс и Ленин, везде победит социализм, а потом коммунизм. Захид был воспитан в святой вере в это, жил этим, хотя пламенным агитатором коммунизма тоже не был. Для него это было нечто, само собой разумеющееся. По-другому он не мыслил и не мог представить себе развитие событий иначе, чем его учили.
Людей подобных Петренко Захид до армии не встречал. Но, как отец, и дед, когда живой был, рассказывали ему, на таких людей не стоило обращать внимания, они считали их несерьезными. В другие времена их бы наказали, посадили в тюрьму, отправили в лагерь, а теперь не обращают на них внимания: пусть болтают, сколько хотят. Этой болтовней устои советского государства все равно не разрушишь. Поэтому Захид не принимал всерьез политические выступления лейтенанта. Он ждал, когда лейтенант оставит эту тему, чтобы опять перейти к беседе о восточной литературе и исламской культуре. Но теперь новость о разрушенных афганских деревнях потрясла его. Но позже он все-таки выяснил, что эти якобы уничтоженные советскими войсками деревни стоят целыми, и их жители тоже живы. Если там и была операция, то незначительная. После некоторых раздумий Захид пришел к мнению, что американцы хотят ввести советских людей в заблуждение. И то, что они передают по радио – провокация, и все это и впрямь не стоит слушать, как и антисоветские выступления Петренко. При этом он был убежден, как и многие солдаты и офицеры их батальона, что эту войну не стоило начинать.
Захид теперь значительно охладел к Петренко, даже начал избегать его. И Петренко с транзистором тоже никто больше не видел: возможно, он внял предупреждениям командира роты и спрятал его. Видя нежелание Захида общаться с ним, Петренко грустно вздыхал: он стал теперь в батальоне совсем одиноким. Солдаты батальона тоже посмеивались над ним, называли его «американцем», «самым умным» и так далее. Петренко вначале пытался отвечать, ставить их на место, но поняв, что его больше никто, даже командование, не поддержит, молчал.
В начале лета нужно было вновь выехать на срочную операцию: маленький отряд «душманов» появился в одной деревне, в шестидесяти километрах от месторасположения батальона. Жители деревни сообщили о десяти «душманах», прибывших туда на грузовике. Они были вооружены автоматами, карабинами и гранатами. В батальоне решили отправить на ликвидацию отряда «моджахедов» два взвода мотострелкового батальона. Именно взводы Петренко и Панфилова. Возглавить операцию должен был командир роты Зотов.
