Учение Заратустры теперь очень заинтересовало молодого лейтенанта, который об этом почти ничего не знал. Захид рассказал ему еще об «Авесте», священной книге сторонников Заратустры, которых также называют огнепоклонниками. А вообще-то, несмотря на всю близость между ними, огнепоклонничество – другая религия, более древняя, оказавшая существенное влияние на зороастризм, который сохранил святость огня как источника света и тепла, что является символом бога Хормуза — Ахура Мазды. А Заратустра тоже европейское название, по-персидски и по-азербайджански его зовут Зярдюштем или Зардоштом. Когда пришли арабы, они не трогали ни албанов – христиан, ни иудеев, живших на территории Азербайджана, и разрешили им сохранить свою религию, поскольку в исламе считается, что первые книги от бога Яхве – Аллаха ниспосланы иудеям: Танах, Евангелие, а потом только арабам – Коран. Как и первые три книги, четвертая книга Яхве – Аллаха Коран считает превращение последователей неавраамических религий в ислам благим и верным делом. Так арабы поступили везде со сторонниками Заратустры, предлагая им меч или Коран. Примешь ислам – жить будешь, не захочешь его принять – умрешь. В Азербайджане до сих пор сами люди друг друга называют «мусульманами от меча». Но с другой стороны, в Коране говорится, что «нет принуждения в религии». Еще: «У вас есть своя религия, а у нас своя религия». Так, каждый, по Корану, свободен в своем вероисповедании, кроме «язычников» — многобожников, поклоняющихся идолам. Малый «джихад» означает именно войну с ними. Отец его, рассказал Петренко Захид, считал, что глубокие противоречия свойственны не только исламу, но в не меньшей мере также и иудаизму и христианству.
Однажды, когда у взвода было не много работы, Петренко сказал бывшему студенту следующее:
– А вот что я хотел бы еще раз сказать о Низами: он понял, что добиться справедливости на земле ни мечом, ни умом невозможно. Такое общество могло бы возникнуть само, если бы люди захотели этого, но человечество пошло по другому пути.
– Но все равно мечта о справедливом обществе является очень давней мечтой человечества, – не согласился Захид с Петренко. – Чтобы все были равны, не было ни богатых, ни бедных, один не эксплуатировал другого.
– Но такое общество создать невозможно, это утопия! – вышел из себя лейтенант. – Ты хочешь сказать, что наше советское общество является таким?
Захид ничего не смог ответить ему, пораженный такой реакцией лейтенанта.
– Да это на бумаге у нас, а не на деле. Нет никакого равенства, один сплошной обман. Вот Низами именно в этом был прав, говоря, что все усилия устроить справедливое общество равных – тщетны. А мы не поняли этого. Жаль, что его не знали ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин. А вот Сталин его знал очень хорошо и даже, как я где-то читал, цитировал. Но идеи Низами он использовал для себя, а понимал и толковал его, как ему было выгодно и как он хотел.
Для Захида не всегда было приятно слушать критические выступления лейтенанта, только возражать ему он тоже особенно не мог. Так его воспитали дед и отец, он верил, что все, что рассказывает лейтенант, — это только недостатки советского общества, которые можно исправить, если постараться. А что касается Низами, то профессор Эсрари считал, что его идеи были выдающимися для своего времени. А Маркс и Энгельс нашли научные пути построить справедливое общество на всей земле. Лейтенант с этим не соглашался, рассказывал, что он в институте начитался произведений Маркса, Энгельса и Ленина, и не верит, что все это осуществимо. А что касается научного коммунизма, то эта вообще ерунда какая-то. Однажды, во время одной из «душевных бесед» с Петренко, их застал другой лейтенант:
– Что, Эсрари, теперь он тебя нашел для своей болтовни? Ты его особенно не слушай, то, что он говорит, – чепуха. Ты знаешь, он мне все пять лет уши прожужжал в институте, и в конце концов я послал его подальше. То же самое придется сделать и тебе.
Тут Панфилов обратился прямиком к Петренко:
– Иван, ты зачем развращаешь советского воина, портишь его моральный облик? Да еще во время ведения боевых операций? Ты знаешь, вам обоим может достаться за это.
– Слушай, Коля, ты лучше иди, своими делами занимайся. У тебя свой взвод и иди воспитывай своих подчиненных в духе строителя коммунизма. А у меня с моим конкретным подчиненным другие разговоры, которые тебе не понять, – сказал с досадой Петренко, желая отвязаться от Панфилова.
– А о чем вы таком говорите, интересно, что мне, человеку с высшим образованием, не понять? – не отставал Панфилов.
Петренко попытался отмахнуться еще раз:
– Коля, ты всю жизнь читал классиков марксизма-ленинизма, восхищался ими, вот иди и читай дальше, вон у замполита их полно. А потом рассказывай о них своим подчиненным. А у нас более глубокие разговоры с рядовым Эсрари, для которых мы редко находим время.
– Что, Иван, ты хочешь сказать, что вы умнее Маркса, Энгельса и Ленина? – с нескрываемой иронией спросил Панфилов.
– Умнее, не умнее, но есть вещи, которых в их книгах не найдешь.
– Ах, вот оно что. И о них знаете только вы двое?
Петренко в ответ только вздохнул с досадой и отвернулся от своего друга.
– Слушай, я знаю, что ты ему талдычишь: демократия это у них на Западе, это у них социализм, а у нас черт знает что. Слушай, кончай ты пудрить солдату мозги. Ему, как и тебе, еще служить долго. Не только служить, да еще воевать.
– Долг свой интернациональный выполнять да, скажешь? – спросил на этот раз Петренко издевательским тоном.
– Да, интернациональный долг выполнять, а что? – спросил Панфилов.
– Слушай, Панфилов, иди выполнять свой интернациональный долг, а мне не мешай углублять свои знания по восточной литературе и исламу, – попытался еще раз закончить разговор Петренко.
– Ага, значит, это важнее для тебя, чем интернациональный долг выполнять?- спросил на этот раз с вызовом Панфилов.
– Да, важнее, а что тебе не нравится?
— Тебе точно достанется от командования. Это тебе не институт, где все твои выходки терпели, — Панфилов ушел, махнув на него рукой.
На встречах с Эсрари Петренко действительно говорил об издержках советской системы и хвалил жизнь в Соединенных Штатах и в Западной Европе.
– Они живут как люди: поработал и домой – отдыхать. Какая на Западе культура – во всем, и даже в быту, какая литература, какая музыка, театр! А производство! Товары! Смотри, что мы производим и что они. Мы их ругаем, называем загнивающим капитализмом, а сами стараемся достать у спекулянтов их товары за бешеные деньги. Даже религия у них «культурнее»: сидят в церкви во время Богослужения. А в русской церкви надо стоять. Единственно, о чем не стоит жалеть из того, что разрушили большевики за все эти годы, так это институт православия.
Эсрари слушал его молча, не выражая своего отношения к сказанному лейтенантом. Тема казалась ему скользкой и не очень приятной. Он предпочитал говорить о восточной культуре и исламе.
Вряд ли Панфилов донес на своего друга командованию, однако рано или поздно об этих разговорах должны были узнать и другие. Замполит вызвал Захида сразу после сдачи караула. Вначале майор Сидельников интересовался его делами: как идет служба, привыкает ли он к ней, пишет ли письма родителям, каково его самочувствие. Потом майор задал ему прямой вопрос:
– Что послужило причиной тому, что Вы так сблизились с лейтенантом Петренко?
Захид немного был ошарашен вопросом, но начал догадываться, куда замполит клонит.
– Ему просто интересно, товарищ майор, узнать кое-что о восточной литературе, – ответил Захид, собравшись с силами.
– Хм… Восточная литература… Думаете, Эсрари, я не знаю ничего о восточной литературе? – Потом, прислонившись локтем к столу, майор почесал около своего виска.
– Я тоже знаю кое-кого из восточных поэтов. Все это и для меня очень интересно. И то, что Вы знаете Коран, языки, разбираетесь в исламской религии, очень похвально. К тому же Вы – сын профессора-востоковеда. Я сам хотел бы с Вами иногда побеседовать на тему ислама. Тем более неся службу в Афганистане, даже необходимо иметь знания об мусульманской религии. – Тут майор посмотрел Эсрари прямо в глаза. – Но я не об этом. Сами Вы прекрасно понимаете, о чем я. Петренко ведет антисоветскую агитацию в батальоне, вот как это называется, знайте. Вы молоды, еще многого не понимаете. Но этого делать нельзя, тем более в армии, которая ведет боевые действия. Для воюющих солдат очень важно иметь высокий дух, чистый моральный облик и веру в то, за что они сражаются. Без этого воевать нельзя или же такое ведение войны должного эффекта никогда не будет иметь.
