Касымов тоже не остался без дела и также избил всех по одному. Это избиение запомнилось Азизову как одно из самых сильных: в течение почти получаса Лемченко и Касымов избивали их. Трудно было поверить, что их бьют только за то, что они просто недостаточно ухожены, плохо выглядят. И почему же должны были нести за это ответ-ственность старослужащие, которые вот-вот уже собирались домой?
Время шло, приказ об увольнении в запас нынешних старослужащих давно объявлен, а пока демобилизовали только двоих. Сержанта Мельника, того самого, который первым начал драку с Мардановым, и узбека Отабаева, самого тихого солдата среди своего призыва. Последнего к тому же очень любил капитан Звягинцев: за послушание, исполнительность и, главное, толковость – он очень хорошо разбирался в ракетных установках, поскольку и до призыва его работа была связана с техникой. Комбат полностью полагался на него, когда речь шла об уходе за ракетами. Для Звягинцева такие солдаты, как Отабаев, были находкой, и он все время хлопотал за них перед начальством. Вот и добился он, чтобы именно образцового солдата из его батареи уволили раньше других. После того, как двое ушли из дивизиона, другие «старики» жили только тем, что ждали своей очереди, когда же они отправятся домой. Однако, как Азизов прежде надеялся, даже в преддверии увольнения их сердца не смягчились. Но атмосфера, похоже, в общем несколько изменилась: в ожидании ухода «дедов» молодые тоже воспряли духом. Уход «дедов» должен был многое изменить в дивизионе. Чем больше этому радовались молодые, тем больше были озабочены те, кому оставалось прослужить еще полгода. За несколько дней до своего отъезда старшина передал свои полномочия Доктору. Доктор оставался и за фельдшера. В новой должности он должен был оградить горстку солдат, которым предстояло теперь играть роль «дедов» в дивизионе, от натиска многочисленных полугодок. Карабаш в последнее время вообще мало с кем считался. Как в свое время Марданова, «старики» старались его не замечать. Более уверенным стал Сардаров, который пытался все больше и больше уклоняться от выполнения поручений «стариков». Хотя однажды ему хорошенько досталось от Доктора, который разбил ему нос. После этого случая Сардаров будучи в наряде по кухне с Азизовым, поклялся, что доставит немало неприятностей Доктору, как только старослужащие покинут дивизион.
А один из связистов Степанов горел даже желанием отомстить некоторым «старикам», которых уволят последними, потом и их приспешникам. Степанов был из деревни под Воронежем; среди служащих земляков у него не было, и ему приходилось, как и Азизову, выносить больше издевательств, чем другим. При этом Степанов был толст, имел квадратную фигуру, большую голову, широкие плечи, огромные ручища и неимоверную силу. Только смелости, чтобы дать настоящий отпор, ему не хватало, а потому ему и доставалось основательно. Некоторым доставляло особое удовольствие избивать именно такого как он. Степанов был вынослив, сколько бы его ни били — не кричал, не жаловался, не плакал. Поэтому его били дольше, чем других. Больше всех Степанов ненавидел Грековского и Прокопенко. Степанов провел последние несколько месяцев в санчасти. Просто его держали там на лечении намного дольше, чем полагалось: и в санчасти нужны были люди, которые выполняли определенный объем работы. Когда Азизов лежал какое-то время вместе со Степановым в санчасти, тот рассказал ему про то, как эти двое мучили его и издевались над ним. Степанов служил в технической батарее и сидел вместе с этими двумя «стариками» в одной кабине. Ему приходилось, как он сам признавался Азизову, целый день обслуживать этих двоих как внутри кабины, так и за ее пределами. Днем он выполнял каждую мелочную работу за них: включать или выключать свет, бросать бумагу в стоящее рядом с ними же мусорное ведро, протирать пыль с приборов, за которым они работали. Если рядом никого из офицеров не было, его, такого большого, они заставляли проползать через отверстие в колючей проволоке, воровать виноград, который он должен был еще и помыть, прежде чем принести его «дедам». К вечеру они давали ему свою одежду, носки, трусы на стирку. А перед сном заставляли делать массаж им обоим по очереди. Когда Степанов получал мизерную солдатскую зарплату в семь рублей, из которой уже успели вычесть за подворотнички, зубную пасту, обувной крем, они отнимали у него оставшееся до последней копейки, ссылаясь на то, что Степанов все равно был некурящим, и деньги были ему ни к чему. Степанов был аккуратен, выполнял работу хорошо и вовремя. Поэтому те двое из старослужащих и «ценили» его больше других. Но при случае не забывали также хорошенько поколотить. Он мечтал отомстить особенно Прокопенко, который придумывал самые чудовищные способы, чтобы лишний раз унизить его. Но когда Степанов вернулся с длительного лечения в санчасти, многих «стариков» уже не было, в том числе и его врагов.
К концу осени в дивизионе временно оказалась большая группа новобранцев для проведения учебно-тренировочных занятий, по окончанию которых их должны были распределять по дивизионам. Как и опасался Азизов, новички не стали особенно считаться с ним. Они видели, как с ним обращались оставшиеся «старики», некоторые солдаты из его собственного призыва, и не принимали Азизова всерьез. Только Азизов не хотел с этим смириться. Ведь это шло против правил: эти люди служили меньше, чем он, а значит, должны были ему подчиняться. Пусть даже он особого права не имеет их сильно гонять, поскольку те были всего на полгода моложе его. Только никакие попытки не приносили Азизову желаемого, и вновь прибывшие не хотели его слушаться. А несколько спортсменов из только что призванных старались даже гонять его. До этого Азизов находился, с одной стороны, под давлением старослужащих, оставшихся в дивизионе, а с другой подвергался гонениям Карабаша. И тут его начали притеснять еще некоторые вновь прибывшие солдаты. Отсутствие поддержки со стороны одного с ним призыва солдат усугубляло положение Азизова еще больше. Растущие упреки и давление со стороны офицеров, у которых он прославился как самый недисциплинированный солдат, делали его положение еще более невыносимым.
«Деды» избивали Азизова до самого последнего дня, пока находились в дивизионе. Перед самым Новым годом, наконец, уехал последний из них. Тем, которые увольнялись последними, могли пригрозить теперь молодые солдаты, которым от них доставалось. Только этого не случилось.
Садретдинов и Таджиев должны были оставить дивизион к началу весны: им пред-стояло пройти учебный курс в другом месте. После их ухода отряд Доктора должен был значительно ослабеть. С Садретдиновым никто не хотел вступать в борьбу, а власть Доктора казалась непоколебимой, пока Садретдинов был рядом. Доктор, хоть и казался сильным и крепким, если даже не вышел ростом, был, однако, ленив и почти никогда не выходил на утреннюю зарядку, а служба фельдшером давала ему возможность отдыхать, когда он хотел.
Также многие из прослуживших теперь уже год были недовольны Доктором и его отрядом. Но самую большую опасность для Доктора и его людей после ухода Садретдинова и Таджиева могли представлять солдаты азизовского призыва. Нынче они, вчерашние самые молодые солдаты, должны были составить большинство в дивизионе. Они были злы на Доктора и его друзей, ведь им в свое время досталось немало от них. А последним хотелось бы провести оставшиеся полгода в покое и, как полагалось по служебному возрасту и, в случае самого Доктора, воинскому званию, самому стоять над всем дивизионом. Доктор понимал, что с Карабашем, Сардаровым и, возможно, со Степановым будет трудно. Карабаш становился с каждым днем все необузданнее. А Сардаров, после того случая, когда он сумел противостоять давлению Карабаша, стал намного увереннее в себе. И оба они, как и Степанов, имели особый зуб на Доктора. Карабаш из-за того, что Доктор в первые дни его пребывания в дивизионе издевался над ним, а он был не из тех, кто прощал обиду. Сардаров со своей стороны хотел напомнить Доктору о сломанном носе, как только Садретдинов и Таджиев покинут дивизион. А Степанова фельдшер дивизиона мучил в свое время тоже немало. Доктор все это чувствовал, и это его сильно беспокоило.
