Город горел уже много дней. Женщины, старики и дети эвакуировались за Волгу в лес. Туда же переправились тылы дивизий, сражавшихся в Сталинграде. Бои шли в самом городе.

Редакция нашей газеты расположилась километрах в двух от переправы в низкорослом дубняке, чудом уцелевшем от бомбежек. Только что был выпущен свежий номер с приказом: «Ни шагу назад!» В полночь его нужно было доставить на передовую. Днем это сделать почти невозможно. Вместе со мной на передовую отправились литсотрудник Иван Изовит и секретарь редакции Тимофей Лазарев. Волгу преодолели на пароме.

Передовая линия в обычном ее понимании здесь в эти дни почти не существовала. Она ломалась и путалась в остовах зданий. Ориентируясь по дымящимся каменным развалинам, по извилинам заваленных пеплом улиц, мы довольно быстро углубились в город. Неожиданно нас обстреляли автоматчики. Укрылись в развалинах. Вышли — нас обстреляли вновь.

— Может, зашли уже к противнику? — сказал обеспокоенный Лазарев.

— Да нет, до него далеко, — ответил я уверенно.

Мы снова попытались продвинуться вперед, но автоматные очереди опять прижали нас к земле.

Отстреливаться из пистолетов было бесполезно, но и задерживаться на месте тоже не было смысла. Попытались отойти назад, чтобы сменить маршрут. Однако и тут неудача. Нас обстреляли уже со всех направлений. Даже там, где мы только что были, не встречая противника, теперь в нас стреляли из-за каждого угла. Стало ясно, что мы в окружении и что выбираться отсюда нужно немедленно, до наступления рассвета.

Обратный путь к Волге оказался невероятно трудным. Всюду, где каких-нибудь полчаса назад была тишина, теперь трещали фашистские автоматы. И мы уже не шли, как раньше, а передвигались короткими перебежками или ползли по-пластунски. Даже когда укрылись под обрывистым берегом Волги, пули все еще свистели над нашими головами.

«Неужели гитлеровцы с умыслом пропустили нас в глубину своего расположения? Тогда почему они выпустили нас обратно? А может, пока мы шли вперед, противник просачивался с флангов, где уже господствовал?» Ответить на эти вопросы мы не могли.

Укрываясь под берегом, мы вышли к окраине города и оказались в глубокой балке, которая вела на северо-запад. Здесь мы наткнулись на красноармейцев с автоматами и ручными пулеметами. Их было человек десять. Оказалось, что они тоже разыскивали нашу дивизию. Мы с радостью объединились. Подступившие к балке немецкие автоматчики были рассеяны нашим пулеметным огнем.

Под прикрытием двух пулеметов и высланных вперед четырех автоматчиков наша группа добралась вскоре до деревни Бикетовки, где находился штаб 131-й мотострелковой дивизии.

Комдив полковник Песочин лежал в машине. У него был острый приступ малярии. Но нас он выслушал внимательно, потому что точных сведений о противнике после ночных боев в штабе не было, а командующий 62-й армией Чуйков требовал от дивизии немедленных активных действий.

— Спасибо вам, газетчики-разведчики, выручили, — перебарывая недуг, сказал комдив полушутливым тоном.

Потом он попросил меня и других товарищей на местности показать маршрут нашего движения и рассказать все, что нам известно о противнике.

К полудню части дивизии успешно оттеснили врага с юго-западной окраины Сталинграда, где он пытался прорваться к Волге, и соединились с частями 62-й армии, находившимися в глубине города.

Только что вернулся из мотострелкового батальона майора Видлоги. Зол на самого себя невероятно. Дело в том, что надо срочно давать материал в газету о захвате батальоном важного опорного пункта гитлеровских войск в Сталинграде, а я не знаю имени и фамилии бойца, которому обязан весь батальон своим боевым успехом. А было так…

Враг ожесточенно рвался к Волге. Он стремился выбить наши подразделения с узкого плацдарма и закрепиться окончательно на левом крыле города. Наш батальон дважды поднимался в контратаку и оба раза под сильным огнем был вынужден залечь.

Впереди была городская площадь: широкая, без единого укрытия. Все просматривалось, как на ладони. Каждый полуразрушенный дом на противоположной стороне представлял из себя дот, из которого безудержно строчили пулеметы. Батальону вновь было приказано атаковать противника и захватить его опорные пункты.

На город опускалась ночь. Майор Видлога решил атаковать врага с наступлением темноты. Он наскоро создал штурмовую группу, которой приказал зайти с фланга и забросать вражеские пулеметы гранатами. Однако замысел не удался. Штурмовая группа была остановлена на полпути к цели.

Обстановка с каждой минутой осложнялась. Противник, наглея, усиливал огонь. И тут к майору подполз небольшого роста боец в широкой, не по фигуре, гимнастерке и такой же большой каске.

— Разрешите мне, — попросил он усталым с хрипотцой голосом. — У меня план. — Боец кивнул в сторону огневых точек противника.

Я не слышал всего, что говорил боец, потому что в этот самый момент налетели «юнкерсы» и начали бомбить наши позиции. А когда самолеты ушли, до моего слуха дошло слово комбата, обращенное к бойцу:

— Идите.

В бою бывают моменты, когда чувство долга, стремление любой ценой одолеть врага рождают в человеке такой порыв, который очень трудно вообразить себе, а еще труднее — осмыслить. Подобное состояние руководило, по-видимому, и бойцом. Он полз по искрошенному асфальту площади неторопливо, но с неослабным упорством. Заметить его движение даже при вспышках ракет было почти невозможно. К тому же гитлеровцы, вероятно, не ожидали в эти минуты одиночных действий: они готовились к отражению массовой атаки.

Прошло десять или пятнадцать минут. Боец ничем не давал о себе знать. А майор Видлога тем временем уже обдумывал новые планы. И вот, когда все вроде бы позабыли о бойце-добровольце, за стенами полуразрушенного дома, где укрывался враг, грохнул мощный взрыв, затем другой. Неприятельские пулеметы умолкли. Батальон мгновенно поднялся в атаку и захватил вражеские позиции почти без потерь.

Бойца-добровольца нашли неподалеку от пулеметных установок, которые вместе с прислугой были разбиты и полузасыпаны кирпичной крошкой. Он лежал, как живой, с вытянутыми вперед руками. Глаза его, казалось, горели еще тем боевым азартом, который появляется в самый трудный момент испытания. Кто-то спросил:

— А чей это боец? Как его фамилия?

Никто не знал. Да и в карманах его было пусто. Вероятно, он пришел в батальон перед самым боем и старшина не успел занести его в ротный список.

Вернувшись в редакцию, я долго раздумывал, как написать об этом в газете. «Имя его неизвестно» — так озаглавил я очерк.

Прошло уже много дней, как штаб дивизии и редакция остановились в селе Нефедове, неподалеку от старинного северного города Вологды. Дома деревянные, в три-четыре окна, наличники резные с изображением петухов, рыб. Люди очень симпатичные, приветливые. Когда мы здесь появились, многие жители сразу же явились к командованию с настойчивой просьбой, чтобы не обошли их при размещении бойцов и офицеров.

Редакция заняла пятистенный дом в центре села. Наборный и печатный цехи остались в автобусах. Теперь мы газету выпускали строго по графику ночью — сразу же после принятия по радио сводки о боевых действиях на фронтах. На рассвете приходили из частей почтальоны и получали свежий номер.

Обычно после того, как газету начинали печатать, я ложился отдыхать. А на этот раз мне не спалось, потому что начальник политотдела сказал, что ожидается важное сообщение. Я оделся и вышел на улицу. Странное дело, когда был в излучине Дона, в Сталинграде, хотелось тишины хоть на час, на два, чтобы расслабить нервы, дать покой уставшим от войны мозгам, теперь же наоборот — все время тяготила тишина.

Вернувшись в редакцию, прилег на диван. Только успел заснуть, как чья-то рука затрясла меня за плечо. В избе, еще наполненной ночным мраком, громко звучал голос Левитана: «От Советского Информбюро!». Передавалось сообщение об окружении нашими войсками немецкой группировки в районе Сталинграда. Перечислялись зажатые в кольцо гитлеровские дивизии.