К слову, раз уж зашла речь, поговорим более подробно о начале "бесовском". Здесь можно легко отметить некоторые общие свойства. Так, к примеру, вольготнее всего ему, когда ведешь образ жизни сытный и праздный. И это аксиома известная. Как только на сытный кусок хлеба появляется избыток энергии, и не знаешь, куда подевать ее с толком, как тут же начинает лукаво вязаться, показывать сладострастные рожки всевозможная бесовщина.

-- С жиру ты бесишься! -- не зря говорится в народе.

Бес или бесенок внутри нас, как никто в курсе всевозможных желаньиц и слабостей своего хозяина, вот уж для кого точно в душе нашей нет ничего тайного.

Вне всяких сомнений, бесы внутри нас в состоянии воздействовать на материальные процессы, пусть только и в легчайшей, незаметной глазу, неуловимой форме. И потому бутерброд всегда маслом вниз падает, и потому имеет место в жизни пресловутый закон, когда просто встают на дыбы от отчаяния те же вероятности. Слишком, слишком уж часто выпадает здесь слепая монетка одной стороной! -- оттого у удивительного этого закона имеется даже и некий "научный" аналог. Это так называемый закон Мерфи.

Бесы внутри нас легко контачат между собой, направляя по необходимости в нужную сторону решения и действия своих хозяев. И потому так до нелепости часты "случайные" встречи именно с теми людьми, встречаться с которыми меньше всего хочется, встречи неотвратимые, внезапные, "лоб в лоб". А сюжеты "командировочные" и прочие подобные, в житейских анекдотах избитые, разве не в ту же тему? Можно, конечно, смеяться, подшучивать, да только слишком многим теперь не до смеху.

Но и обижаться особо не стоит, каждый делает свое дело. Никто ведь не заставляет напрямую, многое, многое мы можем, несмотря на все неуловимости. И на это нам воля, и совесть даны.

Совесть и есть начало божественное в душе нашей.

Она ведь никогда не обманет, воздавая тому, что творишь. И пусть порой берет верх начало лукавое, но время проходит, и страсти угаснут, и тогда ты услышишь из сердца оценку и суд.

ТОМ III

КНИГА ШЕСТАЯ

ОТ ГРЕБНЯ ВОЛНЫ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ОБЫЧНЫЙ ДЕНЬ

1

Пропасть

Университетская лекционная аудитория.

Просторная, с высоким потолком, с поднимающимися ступенчато, полукруго вверх сплошными письменными рядами. Одна из боковых стен крашена свежей известью; другая напротив сплошь из стекла, словно один огромный оконный проем в бетонной оштукатуренной раме. За оконным стеклом виден краешек главной улицы, плавно ступающей на выпуклый широкий мост, покрытый свежим асфальтом, антрацитно блистающий полуденным солнцем. Середина сентября на дворе, бабье лето.

-- Число лямбда есть предел... е-есть предел алгебраической последовательности чи-и-сел..., -- аккуратно, разборчиво расписывает Галина Максимовна темно-зеленую аудиторную доску, словами медлительно, внятно расшифровывая по ходу написанное.

Математический анализ она у них на первом курсе читает, "мат-ан" так называемый. Русые волосы в хвостик задорный резиночкой жгутовой собраны, черная юбочка чуть повыше коленок в обтяжечку, талия тонкая, девичья. На лице, конечно же, годы, а в остальном прочем все таже девчушка.

И голосочек подстать, тонкий, девичий:

-- Позови-ка мне маму, деточка! -- наверняка говорят незнакомцы наполовину шутливым тоном, как говорят с детьми, когда поднимает она дома телефонную трубку.

И кокетка притом, кокетка неподражаемая в каждом жесте и в каждом движении. Что интеграл самый простенький, что теоремы Коши, Вейерштрасса, что ряды Макларена, Дарбу агромадные, даже об этом как будто с улыбочкой, с неповторимой кокетливой мимикой. Будто это воздушное, солнечное, а не математика высшая: интегро-дифференциальная и всякая прочая муть.

Физика, впрочем, даже и не наука без математики. И если есть в университетах факультет чисто физический, то кандидатов и докторов наук просто не существует, а есть кандидаты и доктора наук именно физико-математических. Соответственно и у Игната с первого же семестра пошла отдельными предметами почти сплошь математика и обязательно с отдельным зачетом или экзаменом. Математическими были и две первых пары в тот самый обычный сентябрьский учебный день.

На первую пару высшую алгебру ("вышку" так называемую) Игнат просто проспал. Подобный подвиг был совершенно немыслим дома, но ведь теперь он был человек уже взрослый, вырвавшийся, наконец, из-под родительской опеки. Теперь он был студент, он жил в студенческом общежитии, и не проспать с утра на первую пару, а иногда и даже на вторую! -- стало теперь для него одной из величайших и неприятнейших проблем.

Вот и сейчас вспоминались ему утренние судорожные порывы, когда уже и не спишь вроде, но еще и не проснулся задорно, окончательно. Утреннее сентябрьское солнышко слабо брезжит в оконные стекла, другие ребята дружно вскочили с кроватей, собираются наскоро, радуясь внутренне успешному преодолению собственных точно таких же мучительных мытарств. Они уже умылись холодной водой, они бодры и веселы, они глотают наспех горячий крепкий чай, бросая вскользь на него усмешливые взгляды.

-- Дает приятель! -- покачивает головой в изумлении рыжий вихрастый Миша, самый возрастной студент из всех четырех обитателей их маленькой комнатки. -- Ясное дело и я сачковал, но чтобы вот так... Да еще на первом курсе.

-- А к нам, между прочим, вчера из ректората ш-шах проверочка! -- это уже Борька с ехидцей бросает, худощавый очкарик, прилежный обязательный студент.

И, выждав для большего эффекта коротенькую паузу, добавляет выразительней с той же ехидной усмешечкой:

-- Говорят, теперь всем сачкам железно степуху порежут.

Леденящая тревога разрывает мгновенно душу -- Игнат, конечно же, слышит, хоть и кажется безмятежно спящим. "Время, время, вставай!" -- мельтешит лишь одно сквозь властительную сонную полудрему, и наряду с этим в унисон наркотический: "Сейчас, сейчас, я сейчас обязательно встану, только еще... только еще хоть минуточку!"

И вдруг снова обрыв, снова беспамятство полное, сладостное... И пробуждение снова, но теперь уже ясное, бодрое.

Яркое полуденное солнце теперь безжалостно жарит сквозь оконный проем в соседнюю стену. На внешнем подоконнике, похрустывая тонкой жестью, урча важно, похаживает толстый сизый голубь. На недалекой домовой стройке гулко бухает механический тяжкий молот, вбивая в песчаный котлован бетонные крепкие сваи. В самой же комнатке теперь тихо, безлюдно. Маленький столик посередине, на нем брошены впопыхах электрический чайник, пустые граненые стаканы. У стен три небрежно заправленные кровати, узкие, панцирные под простенькими хлопчатыми покрывалами. У входных дверей деревянный встроенный антресольный шкафчик. На нем металлическими кнопками аккуратно приколото большое плакатное фото: юная знаменитая артистка на велосипедной утренней прогулке. На ней светлая маечка, белоснежные шортики, у нее длинные густые светлые волосы; улыбаясь лучисто, она словно излучает пленительный свет, она радуется жизни безмерно.