И действительно, махновщина была движением прежде всего социальным, а близость к Великороссии, смешанный состав населения и история колонизации Причерноморья не могли не наложить отпечаток на сознание проживающих в регионе народов. Сам Нестор Иванович украинским националистом не был. Показательна его реакция на письмо белого генерала А. Г. Шкуро, в котором тот предлагал начать совместные действия против красных. В письме батько несколько раз был назван настоящим «русским человеком». Махно отверг предложение с негодованием. Но, хотя Махно и считал себя украинцем, раздражение у него вызвало вовсе не то, что его назвали «русским человеком» (что вызвало бы бурю эмоций у «украинца сознательного»), а то, что «буржуазия хочет сделать его генералом»[256]. Более того, он полагал (а уж кому другому было знать лучше, как не ему), что именно шовинистическая пропаганда националистов о «вічной борьбе с кацапами» и политика Центральной рады, пытающейся «рядиться» в социалистические одежды, толкали «трудовое население Гуляйпольского района на путь вооруженной борьбы со всякой формой обособленного украинства» как явления контрреволюционного, противоречащего интересам украинского народа[257].
Но по мере того как в качестве врага оставались только большевики, стремившиеся установить свои железные порядки, реквизировавшие хлеб и вывозившие его в центральные промышленные районы, перед движением встала необходимость как-то обосновывать дальнейшую борьбу. Для крестьян не было более наглядного и убедительного примера, чем образ чужака, грабящего и объедающего бедного крестьянина. Несомненную роль сыграло и местничество, нежелание махновцев подчиняться чужой власти. Попытки большевиков подчинить себе вольную «Махновию» наталкивались на сопротивление. Показательна речь Нестора Махно на II съезде Советов Гуляй-Поля, проходившем в феврале 1919 г.: «Если товарищи большевики идут из Великороссии на Украину помочь нам в тяжелой борьбе с контрреволюцией, мы должны сказать им: “Добро пожаловать, друзья”. Но если они придут сюда с целью монополизировать Украину (то есть власть. – А. М.), мы скажем им: “Руки прочь!”»[258] Примечательно, что это было сказано еще в феврале 1919, а не в 1920–1921 гг., когда махновцы оказались один на один с большевиками.
Не обошлось и без идеологического воздействия со стороны «свідомих» кругов. Украинские националисты не могли остаться равнодушными к тому факту, что крестьянское движение на огромных просторах Южной и Юго-Восточной Украины развивалось не под «жовто-блакитным» флагом. Поэтому они предпринимали попытки привлечь махновцев на свою сторону или подчинить их своей идеологии. Но эти попытки заканчивались ничем: махновцы воевали с петлюровцами, а сам батько хотел даже убить С. Петлюру (как ранее он убил Н. Григорьева)[259]. Более действенным мог оказаться другой путь. И. Тепер вспоминал, что во время наступления деникинцев влияние анархистов на Махно ослабло, чем не преминула воспользоваться «небольшая группа украинской интеллигенции с довольно яркой национально-шовинистической физиономией» для того, чтобы украинизировать махновщину и привить «чуждое ей до сих пор националистическое направление», сводившееся к формуле «геть кацапів та жидів». Националистической интеллигенции удалось на время укрепиться в культурно-просветительском отделе армии. Вполне возможно, что благодаря им и возник образ оккупанта-большевика, пришедшего из Великороссии. Пытались они воздействовать и на самого Махно, в том числе через его жену Галину (Агафью) Кузьменко – свою «сестру по прослойке» – учительницу украинского языка, работавшую раньше в Министерстве труда УНР и к украинскому движению относившуюся сочувственно[260]. Но подчинить своему влиянию Н. Махно и привить махновскому движению свою идеологию националистам не удалось. Они были вновь оттерты анархистами.
А крестьянское видение справедливого решения национального вопроса зачастую не выходило за рамки нижеприведенного события. В мае 1919 г. батько Махно возвращался с деникинского фронта в Гуляй-Поле. На станции Верхний Токмак на глаза ему попался плакат со следующей надписью: «Бей жидов, спасай революцию, да здравствует батько-Махно!» По приказу батьки плакат был снят, а его автор, партизан, лично известный Махно, «человек в общем неплохой», расстрелян[261]. Немало повстанцев-махновцев придерживалось традиционного («белого») подхода к проблеме освобождения страны, призывая бороться «за Русь святую и русский народ»[262]. Во всяком случае, в их сознании «Украина» и «Россия» могли стоять через запятую, а в обращении к «украинским» селянам вполне мог присутствовать призыв к освобождению «России» и «русского народа».
В целом можно смело утверждать, что махновское движение, вовлекшее в свою орбиту огромные массы населения востока и юго-востока Украины и оказавшее на него сильнейшее идейное влияние, было лишено националистической подкладки и являлось движением социальным, а не национальным, что было обусловлено историческим развитием региона и менталитетом его населения. Отсутствие сколько-нибудь сильных национальных мотивов в махновском движении позволило большевикам ликвидировать его уже к концу 1921 г. Правда, борьба с повстанческой армией, то разделявшейся на отдельные отряды, то вновь соединявшейся в кулак, напоминала полномасштабные военные действия[263]. Но, с одной стороны, овладев тактикой антипартизанской борьбы, а с другой – действуя при помощи экономических рычагов, советской власти удалось почти полностью ликвидировать бандитизм на всей Левобережной Украине, Екатеринославщине и Приазовье.
Ликвидация бандитизма (в первую очередь анархо-махновского характера) во многом была ускорена экономическими мерами. В числе таковых были переход в марте 1921 г. к новой экономической политике, замена ненавистной продразверстки продналогом, закрепление сроком на 9 лет за крестьянами участков, которые они обрабатывали (в тех местностях, где было завершено изъятие земельных излишков у кулаков). Без сомнения, эти меры повлияли на спад повстанчества. Но в то же время нельзя не отметить, что к концу 1921 г. результаты нэпа еще не могли принести свои плоды. К тому же 22 марта 1921 г. Политбюро ЦК КП(б)У приняло постановление продразверстку на Украине не отменять и лишь снизить ее размер до 80 %. Введение продналога было отнесено к новому урожаю[264].
Не меньшее влияние на снижение политической активности села оказал голод 1921–1922 гг. в южных и юго-восточных регионах УССР. Причин голода было много: засуха, последствия многолетней войны, предыдущие реквизиции, высокие нормы хлебозаготовок. Надо учесть также 439 тысяч переселенцев, попавших в украинские губернии из пораженного голодом Поволжья. Природным катаклизмом воспользовались большевики. По мнению некоторых исследователей, большевики, зная о реальном положении дел, «придержали» помощь пострадавшим губерниям, не снижая при этом плана хлебосдачи[265]. Да и кто в той обстановке мог бы дать гарантии, что эшелоны с продовольствием не будут разграблены по дороге и оно дойдет до нуждающихся, а не осядет в амбарах родственников бандитов и не будет перепродаваться по спекулятивной цене на черном рынке? Голод заполнил собой все, отвлек внимание крестьян от участия в отрядах и лишил последних моральной и материальной поддержки. Амнистия 1922 г. довершила развал повстанчества. Комплексное воздействие всех факторов привело к резкому снижению бандитизма на юге и Левобережье Украины.
