На часах было пять, и немного усталое с непривычки солнце лежало в гамаке. С обожженными ресницами и намозоленными пальцами в открытых кожаных сандалиях. Цвели бордовым декоративные яблони, и шелестели листья черемухи. Набирались сахаром цветы акации, растрясывая над землей свои гроздья. Они напоминали длинные волосы, подпрыгнувшие после химической завивки.

Мы ехали по окружной дороге, и Матвей рассказывал о недавнем полете на воздушном шаре. Я слушала, широко открыв рот. Видела их небо вблизи, словно в зеркале, ощущала пьянящий запах рябины, прикасалась к горизонтальным силовым лентам и чувствовала на макушке жар от мощной горелки.

Ехали медленно, словно хотели остановить время. Навсегда забыть о тайм-менеджменте и всех его методах. Он говорил, а я впитывала. Он молчал, а я слушала.

– Чем ты занимаешься?

– Технологиями.

– Извини, я ничего не поняла. Расскажи чуть подробнее.

У Матвея на лице появились мальчишеские пунцовые пятна. Он стал увлеченно рассказывать о китайском заводе, о новых договорах и рабочих совещаниях. О своем офисе на двадцать третьем этаже с видом на пристань и яхт-клуб. О ближайшей командировке в Соединенные Штаты и путешествии на Шри Ланку. О сквоше и большом теннисе. О том, как однажды перепил кофе, начал громко шутить и смеяться, и его удалили с международной конференции.

Я отслеживала, что все сказанное вызывает мой искренний интерес и полный восторг. Он виртуозно парковался, помещая машину на небольшом пятачке, красиво ухаживал и незаметно создавал комфорт. И мне захотелось остаться в его жизни. Остаться этой же маленькой женщиной в чуть примятом ремнем безопасности платье и бежевых чулках. Или этим закатом, окрашенным в сиреневые полосы. Или воздухом, наполненным дыханием собачьей розы и не разродившихся смородины и щавеля. И вдруг показалось, что не было прошлого, не было пяти лет замужества и даже мартовского снега по плечи. А все, что было до него, – просто елочная мишура и рваные ленты серпантина.

«Была ли замужем?» – «Была».

«А счастье было?» – «Да».

«А отчего ты умерла?»

«Не помню. Ерунда».

«А как давно?» – «Дней пять назад».

«Как ты меня нашла?»

«Я видела твои глаза,

Когда я умерла…»

(О. Алексеева)

Я пила кофе с плотной бежевой пенкой. Матвей – черный чай, который подливал из белого фарфорового чайника. К чаю полагался мед, лимон, листик мяты и кусочек припорошенного пудрой лукума. Мы заказали наполеон правильной квадратной формы и штрудель с кисло-сладкими вишнями и закорючками жидкой карамели. Мне хотелось попробовать его десерт, а ему – мой. Я видела его красноречивое желание погладить мою ладонь и легонько подтолкнула ее по краю стола. Чуть примялся крахмал на скатерти и даже оголилась его песочная структура. Запястье Матвея пахло апельсинами.

– Ты недавно чистил цитрусовые?

– Нет. Это просто реакция тела.

Мы рассмеялись, и растеклась панакотовая нежность, затронув уголки губ и проксимальные фаланги. Мы продолжали смеяться в театре и среди притихших конских каштанов. С первой минуты смех стал нашим образом жизни. Смеяться, когда плохо, когда трудно, когда хочется плакать, и когда уже плачешь, набрав полный рот слез.

Из театра выходили медленно. Свидание заканчивалось, и у меня болела голова.

– Предлагаю прогуляться в парке. Если ты замерзла, у меня в машине пиджак.

Я посмотрела на него с грустью.

– Наверное, не смогу, мне нужны таблетки.

Через минуту Матвей остановился у аптеки, мягко придержав мой порыв выйти:

– Посиди в машине.

Я была удивлена. Меня всегда подвозили, кивали по направлению к двери и говорили: «Беги, только быстренько». А он все сделал сам, вернувшись с водой, пластинкой анальгина и маленькой открыткой, подписанной синим фломастером. Там была фраза Пискарева: «Жизнь – не те дни, что прошли, а те, что остались». И я забыла о своей головной боли через несколько минут.

Быстро темнело. Город засверкал изумрудами, кусочками янтаря и осколками рубина. Исчезли дневные люди и появились вечерние с обнаженными плечами и глубоким декольте, которое можно носить только после десяти вечера.

– Я хочу, чтобы ты послушала.

– Что?

Он вставил диск, и в машине зазвучала языческая музыка. Шаманское прочтение из глубины матки. Ирландская арфа, акустическая гитара и орган Хаммонда. И запела Хелависа на гаэльском и валлийском:

Я пел о богах и пел о героях,

о звоне клинков и кровавых битвах.

Покуда сокол мой был со мною,

мне клекот его заменял молитвы.

Но вот уже год, как он улетел, –

его унесла колдовская метель.

Милого друга похитила вьюга,

пришедшая из далеких земель…

– Что ты об этом думаешь?

Матвей в ожидании ответа внутренне подобрался.

– Тебе так важны мои ощущения?

– Да.

– Я думаю, что эта музыка возвращает в те времена, когда женщина ходила босиком по остывшей земле, разговаривала с луной в день ее рождения и втягивала в себя вечерницу, правильно работая диафрагмой. Выветривала усталость с помощью дыхания и входила в постель с любимым полной загадочного аметистового блеска. Это песня женщины, которая знает, как наполнить пространство нежностью и разжечь любовный огонь. Развеять сомнения, пропустив их через огромное берестовое сито с ячейками из конского волоса.

– Ты говоришь, как Лариса Ренар.

– Я прошла обучение у Ренар.

У Матвея расширились глаза. Он сбавил скорость и вырулил на Набережное шоссе.

– И ты читала ее книги?

– Я живу по ее книгам.

Он несколько минут молчал. Наверное, еще не был готов к откровениям, а потом не сдержался и выплеснул то, что переливалось через край.

– Несколько лет назад, когда у нас с женой исчезло понимание, я, как всегда в такие моменты, пришел в книжный магазин. Пришел за чужим опытом и видением со стороны. Долго слонялся между рядов и параллельных стеллажей, вдыхая запах типографского теснения. Пытался выбрать книгу интуитивно, по названию. Читал первый и последний абзацы, но все было не то. А что мне нужно – я не знал и не понимал, как это обозначить. А потом набрался смелости и подошел к продавцу-консультанту. Я попросил книгу для женщины, которая ищет себя и свой мир. Книгу, с помощью которой можно отследить свое женское предначертание, разобраться в таком явлении, как женская сила, и понять способы ее накопления. Найти нечто волшебное внутри, а потом вывести это за рамки тела. Я делал все, чтобы сохранить наш брак.

Консультант принесла мне книгу Ларисы Ренар «Круг женской силы», и я, будучи мужчиной, прочитал ее за ночь. Проглотил роман, словно залпом выпил бокал хорошего бордо, желая помочь своей любимой женщине и мягко подтолкнуть ее к себе самой. Пробудить удивление от привычных вещей, стихий, цветов и избавить от залипания на быте.

Она прочла. С большими потугами. Сказала, что в книге написано, как стать ведьмой. Стать той, которая, зная Закон Божий, действует по договоренности с дьяволом. Что это все против христианской морали и жить так она не собирается. И что смешно крутить воронки и гладить себя розой между ног. Я слышал, как она звонит моей маме, зачитывает целые абзацы из медитации «рефлекс оргазма» и пересказывает нюансы маточного дыхания. Я чувствовал их смех, иронию и скепсис.

Несколько месяцев не поднимал эту тему, давая возможность остыть, а потом подарил сертификат на тренинг «Уроки гейши». Лина брезгливо подержала его в руках, словно на нем были пятна от чьих-то вагинальных выделений, и в виде исключения посетила только одно занятие, а потом долго отплевывалась и возмущалась. Говорила, что все это – полный примитив и бред. Что не собирается менять состояния в зависимости от моего настроения и продвижения по служебной лестнице. Что не будет поджимать мышцы при ходьбе и сидеть на тренажере, занимаясь вумбилдингом. Что она и так умеет прикасаться, и никаких тайн прикосновения не существует. И что не чувствует своей женской энергии и не понимает, что это такое. И что нет разделения на женскую и мужскую. Есть просто одна энергия – скалярная физическая величина, которую изучают на уроках физики. А еще – закон ее сохранения, описанный Аристотелем, формула Эйнштейна и потенциальная энергия Ренкина. И ничего более.