В августе того же, 1977 года руководители Зарайского отдела культуры сообщили полковнику милиции, что ими создана комиссия, которая установила (!), что с 1966 года (мы помним, что художественная галерея была подарена именно тогда) в Доме культуры сменилось ни много ни мало девять директоров (!!!), поэтому судьба двадцати трех картин неизвестна, а остальные шесть бухгалтерия берет «на баланс», поскольку они наличествуют.

Наконец, в ноябре того же, 1977 года полковник милиции Л. Наполов возвратил все документы в Зарайский отдел культуры с письмом, в котором дословно говорилось: «Налицо — отсутствие лиц, обеспечивших сохранность картин, не поставленных на документальный учет…»

А поскольку «налицо отсутствие лиц», то о юридической ответственности не может быть и речи…

Не нужно быть выдающимся аналитиком и логиком, чтобы на основе вышеприведенных данных выстроить последовательность событий: по-видимому, в 1977 году А. Тихомировым и художником с утраченной фамилией по возвращении из Зарайска была написана докладная, и руководство Союза художников РСФСР обратилось в милицию с ходатайством о расследовании, которое и было осуществлено, но не ОБХСС, а учреждением, юридически некомпетентным и необъективным, то есть тем самым отделом культуры, который и нес непосредственную ответственность за судьбу художественной галереи.

И на сем успокоились.

А между тем именно в 1977 году было, возможно, на излете десятилетие, по миновании которого за давностью (ровно десять лет по закону) реальная юридическая ответственность по данному делу отпадает автоматически, сама собой! Я пишу «возможно», потому что не установлено с точностью хотя бы до года, когда исчезли двадцать три картины, но, судя по одной викторине, о которой будет рассказано ниже, в 1967 году, то есть за десять лет до первого «расследования», бесспорно, выставка существовала.

Важный вопрос «когда?» даже не поставлен в документах 1977 года.

Ну хорошо. Не будем максималистами! Установлен хотя бы непреложный факт: двадцать три картины исчезли, их потеряли или похитили. Но шесть-то — шесть! — осталось. Почему же Союз художников не вернул их себе, не отдал в реставрацию, пока есть что реставрировать?

На этот вопрос я могу дать ответ лишь фантасмагорический: пока существуют эти шесть — в рулоне! — существует и дар, существует художественная галерея. Не в натуре, не даже полностью «на балансе» ее нет, и она живет как некая абстракция, украшающая, несмотря ни на что, жизнь. Она есть как реальность высшего типа, торжествующая над эмпирической действительностью. Этот ответ, повторяю, фантасмагорический. Но любой, не фантасмагорический, будет, по-моему, еще большим абсурдом.

Ведь нельзя ни объяснить, ни понять, почему А. Тихомиров и художник с утраченной фамилией, побывав в Зарайске и увидев то, что увидели мы, не забрали эти окоченевшие, осыпающиеся холсты без подрамников с собой.

Ну хорошо: растерялись, не сумели или не нашли сил решить их судьбу немедленно, на месте. Но ведь шесть лет с тех пор миновало. Почему по сей день они лежат среди одряхлевшей бутафории?

Мне, когда увидел, захотелось унести их с собой, как хочется иногда забрать с улицы бездомную собаку, чтобы накормить, согреть.

Ведь это же тоже живое.

В 1967 году (через год после дарения картин) местная газета «За новую жизнь» с похвальным намерением побудить читателей лучше узнать разнообразную жизнь родного города опубликовала викторину, один из вопросов которой имеет отношение к нашей теме: «Кто и когда передал городу Зарайску в дар картинную галерею? Назовите десять ее авторов».

Полагаю, что сегодня в Зарайске на вопрос викторины может дать исчерпывающий ответ лишь один человек — инспектор ОБХСС Геннадий Иванович Жуков.

Совсем недавно (по-видимому, после того, как ОБХСС узнал об интересе к этому делу «ЛГ») старший лейтенант начал второе, а по существу первое компетентное расследование.

Читаю объяснения, оперативно полученные инспектором у тех, кто имел отношение к Дому культуры: «Я сейчас не помню…», «Не помню», «Не…»

Но что-то они все же помнят. А. Жаров (он был директором Дома в 1966 году и расписывался в получении двадцати девяти полотен): «Данные картины были развешаны в помещении ДК, и организована выставка. В марте 1967 года я уволился…» Э. Каримов: «Я работал директором с августа 1971 года по май 1972 года. Методистом была Егорова. Тогда было картин девять». А. Егорова (она стала директором в 1972 году): «Одну или две картины я передала бывшему комсомольскому секретарю совхоза Екатерине Степановой. Больше картин я никому не передавала…» Е. Степанова: «Никаких картин у Егоровой я не получала».

А. М. Егорова работала в Доме культуры шестнадцать лет: методистом, потом директором, она единственный долгожитель в его стенах, при ней получали картины, вывешивали (или не вывешивали), дарили (или не дарили), похищали (или не похищали). Она была или очевидцем, или действующим лицом этой истории от первого до последнего акта.

О директоре Дома культуры А. М. Егоровой я уже однажды писал. Я писал о ней в судебном очерке «Мастер Праздника».

Но судили не ее, она была потерпевшей.

Судили молодого режиссера. В. Залецило, который ушел на восемь лет в колонию усиленного режима. Я не оправдывал его: покушение на человеческую жизнь даже в экстремальной ситуации — величайшее зло. Мне важно было исследовать нравственный микроклимат, извративший отношения людей, которые работали бок о бок, важно было понять, почему один из лучших воспитанников Московского института культуры нарушил закон.

После опубликования очерка Верховный суд РСФСР пересмотрел дело и существенно уменьшил наказание — с восьми до пяти лет, учитывая, что В. Залецило нарушил закон «при стечении неблагоприятных для него обстоятельств, вызванных неправомерными действиями потерпевших».

Неправомерные же действия — в основном А. М. Егоровой — состояли в том, что Залецило не давали возможности работать интересно, ярко, с размахом, как он хотел и как его учили в Институте культуры; ему месяцами не выплачивали заработную плату или уплачивали ее в урезанной, унизительной сумме, потому что Егорова не ставила ему в табеле рабочие дни, потом его незаконно уволили…

Наверное, не стоило бы возвращаться к этой истории[6], если бы не одно обстоятельство, имеющее самое непосредственное отношение к судьбе художественной галереи. После опубликования очерка в 1980 году была создана комиссия, в состав которой вошли ответственные работники: заместитель начальника Управления культурно-просветительных учреждений Министерства культуры СССР А. Я. Гавриленко и начальник областного управления культуры В. Я. Азаров.

По неизвестным мотивам А. Я. Гавриленко и В. Я. Азаров не ознакомили редакцию «ЛГ» с выводами комиссии. Но и не читая их, лично я не могу допустить мысли, что опытные и уважаемые руководители, исследуя объективно и тщательно работу Дома культуры, не заметили исчезновения не одной и не двух картин — целой художественной галереи!.. Ведь это было бы сюжетом, достойным того, чтобы стать рядом с известной басней о незамеченном слоне.

Не сомневаюсь: увидели и отразили. А дальше?..

Дальше — тишина. Хотя с момента деятельности высококомпетентной комиссии миновали уже не месяцы, а годы.

Сейчас я пишу очерк не судебный и не досудебный, а как бы внесудебный. Инспектор ОБХСС Г. И. Жуков, рассмотрев добросовестно собранный им материал, установил, что действия А. Жарова и А. Егоровой четко подпадают под две статьи Уголовного кодекса РСФСР: 172 и 170 (злоупотребление служебным положением и халатность).

Но…

…учитывая, что оба от занимаемых должностей освобождены, ранее не судимы, а в основном — за давностью совершенного деяния, постановил: в возбуждении уголовного дела отказать.

Мотив «давности» в этом деле кажется мне в высшей степени любопытным. Полагаю, что А. Егорова невольно и стихийно совершила небольшое, но ценное юридическое, даже шире — социально-этическое «открытие». Если долго утаивать деяние, которое наказывается законом, то можно как бы бесхитростно закон перехитрить: «побить» ту или иную статью уголовного кодекса статьей того же кодекса о «давности», как некозырную карту бьют картой козырной. Утаивать же можно лишь при абсолютном равнодушии всех заинтересованных должностных лиц к исходу дела (в нашей истории — к судьбе картинной галереи); утаивать можно только при полной незаинтересованности «заинтересованных сторон» в раскрытии истины. Когда всем вокруг трын-трава, то «трава забвения» вырастает сама собой (и сеять не нужно!), десять лет — как десять минут, и — нет в мире виноватых! Вот в чем суть небольшого, но важного «открытия», невольно и стихийно совершенного А. М. Егоровой.