Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Выхожу на веранду. Там в тети Лялином складном бревенчатом домике – на настоящей кроватке, покрытая настоящим одеяльцем лежит крохотная кукла Люся. А у кровати – столик и еще что-то.

На все это надо смотреть через окошко. И по возможности – Машиными глазами.

31.8.59.

Вечером ходили втроем в лес. Бродили до девяти часов, но даже ни одной сыроежки не нашли. Набрали в Машину корзинку с полстакана брусники и клюквы, вволю накричались «ау», надышались пахучим лесным воздухом, немножко промочили ноги.

Между прочим, Машка «ау» не кричит, кричит «аву». Поставить рядом две гласные ей, по-видимому, еще трудно.

. . . . .

Идем мимо туберкулезной больницы.

– Бойница! Мама, смотри, бойница!

– Не показывай пальцем, Машенька.

– Я шишкой показываю.

В руке у нее и правда маленькая еловая шишка.

. . . . .

Собирались в лес. Выбирали покрепче обувь. Я говорю:

– Маша, принеси мамочке ботики.

– Я – мама.

– Принеси Машеньке ботики.

Открыла шкаф, увидела банку с вареньем.

– Я возьму варенье лучше.

. . . . .

В саду остановились под окном моей комнаты.

– Вон папа смотрит, – объявляет Машка.

Я спрашиваю:

– Где?

– Нет, он уехал.

– Куда?

– Он в Ленинграде.

– На поезде уехал или в автобусе?

– Да, на поезде.

– А что он делает в Ленинграде?

– Ляботает. К нему Мороз в гости пришел. Они ляботают.

– Что же они делают?

– Играют. В магазинчик. Еще в прятки.

. . . . .

Сегодня во время гимнастики, когда Маша лежала на столе и проделывала ножками «велосипедик», она вдруг почему-то заговорила о Деде Морозе.

– Дед Мороз придет?

– Придет.

– Подарки привезет?

– Да, детям привезет подарки.

– И мне?

– Ты же – мама?

– Нет, и мне, и мне!

– Я ж тебе говорю: взрослым Дед Мороз подарков не приносит. Ты же мама?..

– Да.

А в глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление. Может быть, впервые подумала о том, что быть взрослым – это не сплошная масленица.

1.9.59.

Кончилось лето. И кончились наши дальние прогулки. А ведь давно ли, каких-нибудь две недели назад, в знойный день блуждали мы с Машей по высохшему болоту – там, где Гагарка впадает в море.

А сейчас и тети Ляли нет, и Синдбад не лает, и солнышко нас не навещает. Хмурое небо висит над опустевшим и притихшим Разливом.

Утром и днем я работаю. Мама – тоже. Машка возится или во дворе, или на веранде.

А к вечеру, после позднего нашего обеда, отправляемся на прогулку – в ближний лесок или на асфальтовую дорожку к сараю Ленина. Вчера, возвращаясь домой, заходили на почту, звонили тете Ляле.

Маша говорила уже не стесняясь, с очень взрослыми интонациями:

– Как ты поживаешь, тетя Ляля? А Синдбад как поживает? А кот Кузьма как поживает?

Потом громким шепотом, обращаясь ко мне:

– Что еще сказать?..

. . . . .

Сейчас второй час. Небо серое в белых подпалинах.

Маша во дворе – играет с соседской девочкой Леночкой и с каким-то мальчиком. Люди эти старше Маши года на два, на три, но им некуда податься: большие ребята разъехались – сегодня начало учебного года, – и волей-неволей приходится играть с нашей пигалицей. Меня эта снисходительность оскорбляет.

. . . . .

То и дело возникают задачи, решить которые не так-то просто. Вышел во двор, вижу – у калитки, ведущей в сад, отломана деревянная вертушка-закрывалка.

– Кто это сделал? Это ты, Маша?

– Нет.

– А кто?

Глаза забегали. Так бывает, когда она фантазирует, придумывает что-нибудь.

Я говорю:

– Кто?

– Деичка.

– Какая девочка? Леночка?

– Да.

– Ах, вот как! Это правда?

– Да.

А мне почему-то кажется, что неправда.

Взял ее за руку.

– Ну, идем к Леночке.

Смеется:

– Идем!!!

– Значит, это Леночка?

– Нет, это мальчик.

А там был и мальчик – в этой компании, которая играла сегодня утром у нас во дворе.

Так и не выяснил: правду она говорит или сочиняет?

А позже пришла ко мне. Я дал ей конфету. Она просит еще. Я спрашиваю:

– А тебе уже давали после ужина конфету?

Мнется. Вздыхает. Глаза испуганно бегают. Но говорит прямо:

– Давали.

– Кто тебе дал конфету?

– Тетя Минзамал.

Иду на женскую половину выяснять и узнаю, что ничего подобного, никто никаких конфет ей не давал! Значит, сама на себя наклеветала!..

. . . . .

Ох, сколько ошибок делаешь! Ошибок, которые так трудно исправлять потом.

Собирались идти в лес. Но за обедом Машка плохо вела себя, капризничала, грубила, и мне пришлось заявить, что с такой девочкой ни я, ни мама в лес не пойдем. Она не поверила. Мало ли угроз в течение дня ей приходится выслушивать – угроз, которые почти никогда не сбываются. Но на этот раз мы решили, что угроза должна осуществиться. Прогулка в лес была отменена. Мы с мамой оделись, чтобы идти на почту. Я вывел велосипед. Машка безмятежно бегала, уверенная, что сейчас и ее тоже позовут одеваться. Но вот я говорю:

– Ты готова, мама? Идем!

– Я тоже! Я тоже! – засуетилась Машка.

– Нет, ты никуда не пойдешь!

– Нет, пойду!..

На своем все-таки настояли.

И все как будто правильно. Проявили настойчивость, твердость. Наказали. Проучили. А меня не оставляет ощущение сделанной ошибки.

Из-за чего, собственно, сыр-бор загорелся? Началось с того, что Машка не хотела есть суп. Вспоминались мне весь вечер ядовитые строчки Ходасевича:

Отец надел котелок и пальто,
Но вернулся, бледный, как труп:
– Сейчас же высечь мальчишку – за то,
Что не любит луковый суп!..

Сегодня с утра Маша послушная, вежливая. И все-таки что то не то. Хотелось бы, чтобы это послушание, эта вежливость достигались другими мерами, другой ценой.

И еще заметил – со мной она говорит подчеркнуто вежливо и почтительно, но играть тянется к матери.

Неудивительно: ведь вчера я весь вечер отталкивал ее от себя.

3 ГОДА 1 МЕСЯЦ

4.9.59.

Сегодня совсем холодно. Утром у папы в комнате плюс десять градусов. Небо серое. Сад опустел, заглох, одичал. Все лето соседей наших мы не видели, а только слышали. А теперь все видно насквозь. Тихо. Отчетливо слышны в этой тишине железный грохот идущего поезда, детские голоса где-то на соседнем дворе, грустноватая песня петуха.

. . . . .

По-прежнему я – Алеша, Элико – Маша. Но появился еще один персонаж: Алешин папа. Папа этот – невидимка (хотя Маша, конечно, его отлично видит. Иногда удается увидеть его и мне).

То и дело Маша кричит:

– Алеша, папа приехал!..

– Где?

– Вот он, в саду идет.

И сразу же:

– Нет, нет, он оплять уехал.

– В Ленинград?

– Да. На поезде уехал.

Образ этого папы, надо сказать, малосимпатичный. Это какой-то папа-дурачок. Он то и дело мотается из Ленинграда в Разлив и обратно. Я спросил у Маши, что он там делает, в Ленинграде.

– Что? Куличики делает.

Том 4. Наша Маша. Литературные портреты - i_017.png

. . . . .

Говорит не «пять», а «плять», не «опять», а «оплять».

5.9.59.

Унылая холодная осень. Впрочем, сегодня чуть-чуть потеплее и повеселее.

Вчера к вечеру ходили в лес: мама, папа и Маша. Нашли несколько сыроежек и горькушек, один березовик. Сыроежки – старые, трухлявые, березовик на три четверти съеден улитками.

Вот в каких славных местах мы живем уже третий год!..

21
{"b":"255625","o":1}