Философия преподавания на курсах машинописи для мужчин «Калахари» не вызывала у мма Макутси никаких сомнений. Она была такой же, как в Ботсванском колледже делопроизводства, и гласила, что каждый палец должен знать свое место. Никаких упрощений, никаких отклонений от правил, никакой расхлябанности. Мизинец должен беспокоиться о букве ф, большой палец — о пробеле. Так утверждали в Ботсванском колледже делопроизводства, и мма Макутси никогда не слышала более сжатого и точного определения.

На основе естественной постановки пальцев учащихся следовало научить — путем простого повторения — соединять восприятие слова, которое нужно напечатать (или его мысленный образ), с движением пальцев. Этот навык приобретается практикой и постоянным повторением стандартных упражнений. Несколько недель спустя, если ученик обладает хоть какими-то способностями, он научится печатать слова медленно, но верно, даже принимая во внимание тот факт, что пальцы у мужчин совсем не такие ловкие, как у женщин.

Занятия должны были начаться ровно в шесть, чтобы ученики успели приехать с работы. Однако все собрались задолго до назначенного срока, и мма Макутей, увидев перед собой десять нетерпеливых лиц, объявила о начале занятий.

Час пролетел незаметно. Ученики научились вставлять в каретку лист бумаги и пользоваться некоторыми клавишами. Потом печатали в унисон, по сигналу мма Макутси, слово «мол».

— Все вместе, — скомандовала мма Макутси, — «м», «о» и «л». Теперь стоп.

Поднялась рука.

— У меня не работает буква «м», — озадаченно произнес элегантно одетый мужчина. — Я дважды на нее нажимал, но она не работает. У меня получилось «ол».

Мма Макутси была к этому готова.

— Некоторые клавиши не работают как нужно, — сказала она. — Но это неважно. Вы должны все равно их нажимать. Вы увидите, что в вашем офисе они работают. Но сейчас это не имеет значения.

Она посмотрела на мужчину с прямым пробором и аккуратно подстриженными усами. Он улыбался, его губы приоткрылись, словно он собирался что-то сказать. Но он молчал, и они перешли к другим таким же простым словам.

— Роса, — произнесла мма Макутси. — И дом.

В конце часа мма Макутси, обойдя все столы, проверила задание. В Ботсванском колледже делопроизводства она поняла, как важно поощрить ученика, и нашла слова одобрения для каждого.

— Вы хорошо научитесь печатать, рра, — говорила она. Или: — У вас ловкие пальцы. — Или: — Вы очень четко напечатали это слово. Очень хорошо.

Когда занятия закончились, мужчины вышли в холл, оживленно беседуя между собой.

Мма Макутси, прибираясь в комнате, услышала:

— Она хорошо учит, эта женщина. Не делает из тебя дурака. Она знает свое дело.

Оставшись одна, она улыбнулась. Ей понравились занятия, и она обнаружила в себе новый талант: умение преподавать. К тому же в небольшой коробке у нее на столе лежала плата за первую неделю — тщательно пересчитанные купюры Банка Ботсваны. Приличная сумма и почти никаких накладных расходов. Этими деньгами она может распоряжаться по своему усмотрению. Она собиралась дать немного мма Рамотсве в качестве телефонной платы и своего вклада в бизнес, а остальное — положить на сберегательный счет. Дни нищеты остались позади.

Убрав машинки в шкаф, она спрятала деньги в сумку и пошла домой. Она шагала по грунтовой дороге мимо маленьких домов с освещенными окнами — в них, как в рамке, можно было наблюдать картины повседневной жизни. Дети сидели за столом — одни прямо, внимательно глядя перед собой, другие — развалясь и глядя в потолок; родители раскладывали еду по тарелкам; в одних комнатах висели голые лампочки, в других — цветные абажуры; из кухонь доносилась музыка; на ступеньках сидела девушка и пела песенку, которую мма Макутси знала с детства. Она остановилась в тени и начала вспоминать.

Она ехала в белом фургончике. В открытое окно светило утреннее солнце, теплый ветер овевал лицо, по обе стороны от дороги тянулась равнина, мелькали серо-зеленые деревья и побуревшая трава. Машин было немного: грузовики; битком набитые микроавтобусы, вихлявшие на изношенных подвесках; грузовики с солдатами в зеленой форме, кричавшими каждой встреченной девушке; частные машины, спешащие в Лобаце по им одним известным делам. Мма Рамотсве любила дорогу на Лобаце. Многие дороги Ботсваны пугающе длинны, особенно дорога на север, во Франсистаун — прямая полоса, которая бежит вперед и, кажется, никогда не кончится. От Габороне до Лобаце, напротив, немногим больше часа езды, и оживленная дорога не дает скучать.

Дороги, размышляла мма Рамотсве, это витрина страны. Поведение людей на дорогах говорит о национальном характере все. Так, на дорогах Свазиленда, по которым ей пришлось ехать два года назад, люди то и дело выезжали на встречную полосу и полностью игнорировали ограничения скорости. В этой стране даже скот ведет себя неосмотрительно, совсем не так, как в Ботсване. Коровы кидаются прямо под колеса, бросая вызов водителям. А все потому, что свази — горячие бесшабашные люди. Какие они есть, так они и водят. Тсвана более осмотрительны, они не хвастуны, как свази, и водят машину осторожнее.

Конечно, скот всегда проблема на дорогах, даже в Ботсване. Здесь каждый знает кого-то, кто столкнулся с коровой, или кого-то, кто знает такого человека. Эти столкновения плохо кончаются, к тому же, люди каждый год погибают от быков, которые сами набрасываются на машину и даже иногда вонзают в пассажиров рога. Вот почему мма Рамотсве не любила ездить ночью, а когда ей приходилось это делать, ехала медленно, вглядываясь в темноту, готовясь резко затормозить, если из темноты возникнет силуэт коровы или быка.

В пути хорошо думается, и мма Рамотсве рисовала в своем воображении различные картины того, как может обернуться дело. Чем больше она думала о мистере Молефело, тем больше им восхищалась. Людей обычно не волнуют старые грехи, они о них просто забывают, или намеренно — если можно намеренно забыть, — или позволив прошлому поблекнуть и изгладиться из памяти. Мма Рамотсве задала себе вопрос: должен ли человек хранить память о прошлом? — и решила, что должен. Прежде верили, что нужно помнить тех, кто нас покинул. Существовали особые ритуалы, напоминавшие о долге перед дедами и прадедами и перед их дедами и прадедами. Если не помнить своих предков, они зачахнут и умрут — разумеется, не здесь, а там, где они обитают. Где-то там, где их никто не видит. Так думает половина Ботсваны, а другая половина думает так, как учит церковь: после смерти ты попадешь на небеса — конечно, если заслужишь, — и там за тобой будут присматривать святые, ангелы и разные другие существа. Говорят, на небесах пасется скот, и это, наверное, правда. Белый скот с благоуханным дыханием и светло-карими глазами, священный скот, с неспешными движениями, который позволяет детям, умершим детям, кататься на своей спине. Какая радость для этих бедных детей, которые, быть может, не знали своих родителей, потому что слишком рано умерли; какое утешение для них играть с этим добрым скотом. При мысли об этом у мма Рамотсве выступили слезы на глазах. Она потеряла свою девочку, и где она сейчас? Она надеялась, что ее дочурка счастлива и будет ждать ее, когда она сама покинет Ботсвану и отправится на небо. Успеет ли до этого мистер Дж. Л. Б. Матекони назначить день их свадьбы? Она надеялась, что да, хотя он, похоже, не торопится. Если так будет продолжаться, они, возможно, поженятся на небесах. Наверняка это будет дешевле.

Но вернемся к мистеру Молефело и мма Тсоламосесе. Трудно было предположить, что скажет мма Тсоламосесе, узнав о том, что случилось много лет назад. Конечно, она рассердится и даже может пригрозить полицией. Наверно, мистер Молефело не подумал об этом, когда попросил найти мма Тсоламосесе. Он полагал, что дело можно будет уладить полюбовно, но что если мма Тсоламосесе напишет жалобу в местное отделение полиции, и им придется выдвинуть обвинение. Теперь, по прошествии стольких лет, это было бы странным, но мма Рамотсве не могла припомнить в уголовном кодексе Ботсваны ничего такого, что могло бы этому помешать. Она не читала уголовный кодекс Ботсваны от корки до корки; честно говоря, она вообще его не читала, но его можно купить в любом киоске за несколько пула. Она видела стопку этих кодексов и даже пролистала один из них, но не совсем поняла, что там написано. Трудности возникли из-за юридического языка; этот язык почти никто не понимает, кроме юристов. Все это очень хорошо, размышляла она, но неужели уголовный кодекс не может быть изложен проще и строиться на чем-то вроде Десяти заповедей? Если их чуть-чуть осовременить, они могли бы послужить прекрасным руководством в жизни. Все знают, что убивать очень плохо; все знают, что плохо воровать; все знают, что плохо прелюбодействовать и зариться на имущество соседа… Она заколебалась. Нет, не все. Многие об этом не желают знать, особенно сейчас. Она вспомнила детей, отвратительных мордастых детей, которых родители учат совсем другому. Люди с легкостью бросают своих мужей и жен, потому что те им надоели, мрачно подумала она. Если утром ты просыпаешься с мыслью, что, возможно, тебе встретится кто-нибудь получше, ты можешь бросить своего супруга. Очень просто! А потом продолжать в том же духе, бросая всех подряд. Если ты решишь, что тебе докучают родители, брось их! И друзей тоже. Они показались тебе слишком требовательными? Есть простой выход: брось их. Откуда это все пришло, удивлялась она. Не из Африки и уж, конечно, не из Ботсваны. Эти взгляды не имеют ничего общего со старой ботсванской моралью.