Ленговский, в прошлом интендант, производил впечатление барина. Дивизия комплектовалась безалаберно. Фортификационные работы шли из рук вон плохо. На обучение частей слаженным действиям на поле боя начдив мало обращал внимания. Вместо деловитой требовательности к штабу Ленговский всех распекал и требовал, чтобы «все было в порядке», а в чем должен состоять этот порядок, по-видимому, и сам не представлял.

Я не раз высказывал Ленговскому опасения за состояние дивизии. Он посмотрит на меня искоса, - мол, что ты, комиссар, понимаешь? На этом все и кончалось.

Вскоре мне разрешили выехать в Реввоенсовет армии. Там я доложил о положении дел и поставил вопрос о замене Ленговского. Меня поддержала Землячка, только что вернувшаяся с Северо-Двинского направления, где познакомилась с боевой работой совсем еще молодого командира Иеронима Уборевича. Дав Уборевичу довольно лестную характеристику и как коммунисту, она подала мысль, что он мог бы быть хорошим начдивом.

Вернувшись в штаб дивизии, я вручил Ленговскому приказ, и он тут же уехал. Через день приехал Уборевич. Я был поражен: ему не дашь и 22 лет. Пришел в штаб в новенькой трофейной, крытой хорошим сукном и подбитой белым мехом шубе, в суконном шлеме с большой красной звездой и козырьком, из-под которого выглядывало худое, чуть нахмуренное, гладко выбритое лицо. А когда разделся, показался таким молодцеватым, с такой выправкой, что ни дать ни взять офицер! Я подумал, что все это вряд ли придется по нраву бойцам: слишком напоминало «золотопогонников». Но ведь он коммунист, и Землячка его хвалит. Вспомнился лестный отзыв об Уборевиче в приказе командующего Котласским районом А. И. Геккера, когда тот назначал его командиром Двинской бригады.

На первое время новый начдив попросил меня взять на себя контроль за снабжением, а сам занялся боевой под готовкой, строительством дорог и укреплений. Уезжая в части, он справлялся у меня и в политотделе, что надо сделать по политической работе, возил с собою свежие газеты и сводки, рассказывал бойцам о ходе боевых действий на соседнем направлении и на фронтах; захватывал он с собою и валяную обувь, белье, мыло, а главное, махорку.

Возвращаясь, он подолгу не отпускал оперативных работников, снабженцев. Уборевич быстро оценил начальника штаба дивизии А. Н. Машина и создал ему нормальные условия для работы. Должен признаться, я все еще настороженно относился к нему, бывшему капитану старой армии. Но дело показала, что Уборевич быстрее умеет распознавать людей: оперативные разработки Машина отличались тщательностью, он прекрасно разбирался в строительстве инженерных сооружений, высказывал много хороших мыслей о создании и использовании резервов. В общем, Александр Николаевич оказался действительно нашим человеком, и я тоже поверил в него.

Уборевич быстро перегруппировывал отряды на железнодорожном, онежском и кочмас-тарасовском направлениях, влив их в две бригады 18-й дивизии. Во главе первой бригады поставили М. С. Филипповского - дельного, уравновешенного сибиряка, а комиссаром к нему - дальновидного, образованного Мандельштама. Второй бригадой стал командовать бывший офицер И. В. Окаемов - порывистый, горячий человек; комиссаром был назначен В. С. Степанов.

Еще при Ленговском я часто разъезжал по деревням, разбросанным по берегам рек Шелексы, Емцы и Онеги, и там познакомился с вожаками партизанских отрядов Ларионовым, Агапитовым, Григорьевым, Дьяковым и Палкиным. Их отряды были малочисленны, бойцы - в меховых шубах, затянутых веревками, в сибирских пимах, самодельных шапках-ушанках, а из оружия имели лишь ржавые охотничьи «берданы», кинжалы да топоры.

Партизаны просили помочь им оружием, боеприпасами. Но Ленговский отклонял мои предложения, отвечая:

- Как это можно, товарищ Куприянов, государственное имущество - оружие, боеприпасы- отдать случайным людям? Да и что оно такое, ваше «таежное войско»? При первом же выстреле из пушки все разбегутся... Нет, я рисковать не буду!

Совсем по-другому отнесся к этому Уборевич. Он увидел в партизанах надежных помощников в борьбе, которые могли бы по крайней мере оградить наши тылы от белых партизан, набранных из кулачья.

Я вызвал вожаков красных партизан на Плесецкую. Уборевич долго беседовал с ними, набрасывал планы возможных совместных действий. Партизаны кивали давно не стриженными головами, разглаживали прокуренные бороды, просили: - Ты, человек хороший, ружьишек нам подбрось, патрончиков... Гранатков бы... А мы черта те сломим! Без пороху мы - что? Чучела огородные...

Начдив обещал им оружие, но при условии, что партизаны и дивизия будут действовать согласованно.

- Дык что? - соглашались они.- Вместе-то оно крепше...

Партизаны стали получать у нас винтовки, патроны, гранаты, взрывчатку, бикфордов шнур. Действия их активизировались, отряды быстро росли. За короткое время отряд Палкина-Дьякона на реке Шелексе уже насчитывал около 150 бойцов, отряд Ларионова-Агапитова в районе Онеги- около 200, а Мурзин и Григорьев собрали из жителей сел Церковнического, Средь-Мехреньги и других свыше 150 человек. Уборевич установил также связь с крупным партизанским отрядом рабочих-железнодорожников, насчитывавшим до 1200 человек. Возглавлял этот отряд сормовский слесарь Федор Артемьевич Луков, работавший до прихода интервентов в депо на станции Исакогорке. Белогвардейцы расстреляли его жену и детей и за голову неуловимого партизана назначили награду в 15 000 рублей золотом.

Ни лютые морозы, ни вьюги, ни туманы, ни весенние ливни не страшили партизан. Это были хорошие проводники, а в стрельбе- почти снайперы. Маскируясь, чаще всего сидя на деревьях, они не давали покоя интервентам. Они доставляли нам связанных по рукам «языков» и тем значительно облегчали действия нашей разведки. По заданиям Уборевича партизаны совершали рейды по вражеским 32 тылам на трактах сийского, обозерского и других направлений, ходили в атаки вместе с регулярными частями.

Хорошо помогли нам партизаны при взятии селения Тарасово, превращенного противником в сильно укрепленный пункт.

Наши цепи пошли в атаку и тут же откатились. Шквальный огонь, хлеставший из окопов и блокгаузов, не позволял приблизиться к селу. Не имели успеха и повторные атаки.

Тогда партизаны Мурзин и Пирогов предложили поставить на широкие салазки несколько трехдюймовых пушек и ночью подвезти их по просеке к наиболее слабым местам противника в тылу. На рассвете наши бойцы вместе с партизанами открыли огонь с той стороны, откуда враг меньше всего мог его ожидать. Цепи 155-го Петроградского полка пошли в решительную атаку. Важный опорный пункт врага на плесецко-селецком направлении был взят. Начдив, встретив угрюмого бородатого Мурзина и голубоглазого Пирогова, расцеловал их.

В марте мы наметили наступление на станцию Обозерскую. Эта задача была возложена на отряд, состоявший из трех полков и партизанского отряда О. Н. Памшна, под общим командованием П. А. Солодухина. Надо было дойти до деревни Большие Озерки и обойти Обозерскую справа. Единственный путь - Обозерско-Онежский тракт- сильно охранялся противником, простреливался артиллерией из Обозерской. Но неутомимый Палкин предложил провести наши части глухой таежной тропой. Пройдя 60 километров, красноармейцы и партизаны темной ночью напали на Большие Озерки, разгромили несколько блокгаузов, захватили несколько орудий и пулеметов, большие запасы продовольствия и пленных.

В числе пленных оказался капеллан одного из английских полков - Роджерс. По дороге в штаб дивизии он сильно волновался, напуганный россказнями о том, что большевики подвергают пленных мучительным пыткам.

Но случилось неожиданное. Уборевич мирно побеседовал с ним, рассказал о грязной роли иностранных войск на советской земле, угостил завтраком и, созвонившись со штабом армии, отпустил его на все четыре стороны. Роджерс никак не мог поверить в свое избавление.

- Вы хотите убить меня... при «попытке к бегству»?

- Да нет же, - улыбнулся Уборевич; - Мы слову не изменяем! Священник прослезился, затем, опустившись на колени, помолился и произнес: - Всегда буду молить бога за добрых большевиков! Как потом стало известно от наших разведчиков, генерал Айронсайд не долго продержал капеллана в Архангельске: как «распропагандированного» большевиками, его отправили в Англию.