Лазарев посмотрел на конверт.
— Восемь дней, сегодня — девятый.
— Вот видите, самое время появиться судебному приставу.
В дверь постучали и, не дожидаясь приглашения, в кабинет вбежал Ефим Абрамович.
— Евгений Иванович, — взволнованно заговорил вошедший, — там судебные приставы пришли, требуют, чтобы их к вам пропустили.
Лазарев, а, за ним, и Расин засмеялись. Ефим Абрамович, не поняв причины неуместного веселья, растерянно замолчал. Лазарев, заметив растерянность Ефима Абрамовича, прервал смех и сказал:
— Вы их задержите пока, пусть начальник охраны проверит у всех документы, впишет всех в журнал, а, когда он это сделает, сообщите, что генеральный приедет, — Лазарев взглянул на часы, — к часу дня и попросите их внизу подождать. Не забудьте извиниться. — Евгений Иванович посмотрел на Расина и пояснил, — надо в банке уточнить, не появились ли там деньги и успеть их убрать со счета.
Расин понимающе кивнул, а Ефим Абрамович, окрыленной полученной задачей, выбежал из кабинета генерального директора.
Через десять минут в кабинет генерального директора заглянула испуганная секретарь.
— Там в фойе на первом этаже народ собирается. Говорят, что не желают, чтобы судебные приставы прошли в институт, — сообщила она.
Лазарев усмехнулся и закрутил головой.
— Ну, Ефим, ну шебутной мужик. Я думаю, что сейчас наши работники под руководством Ефима Абрамовича кинутся свои акции защищать под лозунгом «Вся власть Советам!». Просто потому, что иначе не умеют, — заметил Лазарев, — я то их хорошо знаю, всю жизнь вместе работаем.
— Вы правы. Советские люди годами ходили на демонстрации и учили, что булыжник- это оружие пролетариата. Комизм этой ситуации в том, что революционными методами защищается то, что революция уничтожала в первую очередь — право частной собственности. Но теперь вам уже точно нельзя появляться в фойе, иначе всю ответственность за неправомерные действия повесят на вас, — после паузы добавил Расин, — давайте, подождем развития событий.
Судебный пристав, намеревающийся поначалу пройти на второй этаж института в сопровождении трех своих коллег и представителя «Центрменеджмента», оставался внизу перед лестницей, ведущей на второй этаж.
В фойе института становилось все многолюднее, народ прибывал и большая часть прибывших задерживалась на лестнице, создавая, тем самым, живой заслон для непрошеных гостей.
Ефим Абрамович, пробрался по заполненной людьми лестнице на площадку первого этажа и, продолжая активно жестикулировать, обратился к собравшимся работникам института:
— Товарищи! Не допустим, чтобы наш родной институт был захвачен врагом! Это наш последний бастион. Не отдадим ни пяди нашей территории!
Ветеран института, еще продолжающая в нем работать, заведующая архивом Белла Ильинична, протиснулась через спины и плечи собравшихся, встала рядом с Ефимом Абрамовичем и, глядя на пристава и его сопровождающих, закричала:
— Отстоим нашу собственность! Не отдадим никому наши акции!
Судебный пристав, видя, что выполнить сегодня действия по аресту имущества института не удастся, что-то сказал представителю взыскателя, после чего белобрысый представитель кивнул, а пристав закрыл свою папку и стал поправлять в ней бумаги прежде, чем убрать все в сумку, висевшую у него на плече.
Народу в вестибюле становилось все больше и больше. Даже те, кого акционерные события вовсе не касались, поспешили в фойе, чтобы не пропустить ничего интересного. Толпа росла и уже теснила пришедших к дверям.
Ефим Абрамович вдруг рванулся по лестнице на второй этаж, расталкивая людей и бормоча:
— Пропустите, срочно пропустите.
Казалось, что ему не семьдесят лет, обремененных гипертонией, остеохондрозом и десятком других болячек, а, по крайней мере, лет на тридцать меньше.
Белла Ильинична, видя, что пристав и его сопровождающие собираются покинуть институт, набрала полные легкие воздуха и запела:
Это есть наш последний и решительный бой,
Толпа людей, на острие которой оказалась Белла Ильинична, охотно подхватила:
С Интернационалом воспрянет род людской.
Ефим Абрамович, раскрасневшийся, со сбитым на бок галстуком и сбившимся дыханием протиснулся в первый ряд. В его руках было зажато темно-красное бархатное знамя, на котором читались слова «государственный» и «институт». Он набрал воздух и вновь запел повторение куплета коммунистического гимна, слова которого дружно подхватила толпа:
Это есть наш последний и решительный бой,
С Интернационалом воспрянет род людской.
Толпа двинулась вперед и пристав с сопровождающими его людьми, освобождая территорию, вышел из дверей.
Люди двинулись за ним следом, теснясь в дверях, Но, выйдя за дверь, стали скапливаться на площадке перед главным входом в институт. Ефим Абрамович и Белла Ильинична, переглянулись и вновь дружно затянули припев Интернационала, который уже в третий раз был немедленно подхвачен толпой, спевшейся и вдохновленной своей маленькой победой.
Дмитрий Сергеевич Расин и Евгений Иванович Лазарев стояли у окна в кабинете генерального директора и молча наблюдали за происходящим.
На большом плакате, установленном прямо напротив входа в институт, три девушки, рекламирующие сотовые аппараты фирмы Motorola, казалось тоже весело, но, все же, немного недоуменно, взирали на толпу под красным флагом, распевающую партийный гимн.
Шла весна две тысячи четвертого года.
Санкт-Петербург, 2004 год
Хозяйка
Раисе Ивановне — с сыновней любовью
Хозяйка
На стене кабинета генерального директора в красивой раме висела большая цветная фотография. На фотографии хозяйка кабинета, Раиса Андреевна Гусева, стояла рядом с Президентом, держала в руках маленькую коробочку и большой букет цветов. Оба радостно улыбались.
Сейчас Раиса Андреевна, сидящая за большим, немного старомодным, но давно обжитым столом, тоже улыбалась.
За небольшим столиком, торцом приставленным к большому столу хозяйки кабинета, сидел и улыбался Дмитрий Сергеевич Расин.
— А что вам вручает Президент, — спросил Расин, кивая в сторону большой фотографии на стене, — ведь звезду Героя вам, наверное, еще Горбачев вручал?
— Да, Горбачев, — ответила Раиса Андреевна, — мне ее к шестидесятилетию дали. А здесь, — она посмотрела на фотографию, — здесь вручение диплома и знака заслуженного работника сельского хозяйства.
— Красивый букет, — сказал Дмитрий Сергеевич.
— Да, красивый, — согласилась хозяйка кабинета, — подарок Президента.
В самом деле, Раисе Андреевне было совсем не до веселья, но чувство взаимной симпатии между ней и ее гостем отодвигало на второй план угрозу захвата предприятия, неумолимо надвигающуюся на бывший совхоз, двенадцать лет назад ставший арендным предприятием, а потом — закрытым акционерным обществом «Пригородное». Опасность надвигалась, грозя поглотить все, что было сделано, построено, выращено руками Раисы Андреевны, двадцать пять лет возглавлявшей это непростое хозяйство.
Она поправила стоящую на ее столе фотографию овчарки, гордо несущую на своей груди несколько рядов медалей на разноцветных лентах, и сказала, возвращаясь к прерванной теме:
— Мы всегда считали, что у нас народное предприятие. Никто из двух с половиной тысяч наших акционеров не может сказать, что он более крупный акционер, чем его сосед. Ну, у наших руководителей всегда было чуть-чуть побольше акций, но, все равно, ни у кого не было более одного процента. Дивиденды по привилегированным акциям мы каждый год выплачивали, налоги государству всегда исправно платили и ничего ни от кого не скрывали, как это делают многие. Нас народ попросту не понял бы, если бы мы поступали иначе.
