– Благодарим вас, Зоя Васильевна, не беспокойтесь. Мы хотели с вами поговорить о вашем муже. И мы не сослуживцы Валерия Марковича, мы из другого департамента МВД, из Главного управления уголовного розыска.

– Уголовного розыска? – повторила женщина, как будто пробуя это словосочетание на вкус. – А разве Валерий Маркович имел отношение к вашему уголовному розыску?

– Нет, не имел. Он имел отношение к внутренним войскам, но… – Гуров сделал рукой неопределенный жест в воздухе. – Собственно, по этому поводу мы к вам и пришли. Вы согласитесь нам помочь? Видите ли, Зоя Васильевна, нам сейчас приходится собирать по крохам информацию о делах десятилетней давности. К нашему всеобщему сожалению, Валерий Маркович не дожил, но, может, вы кое-что вспомните, может, вы что-то слышали, или он вам рассказывал, или его друзья, сослуживцы.

– Но чем я могу вам помочь? Я же в военных делах ничего не смыслю.

– Только воспоминаниями, Зоя Васильевна, только воспоминаниями. Скажите, вы от мужа слышали какие-то слова сожаления, может быть, он сильно горевал о ком-то, кого потерял, кто погиб в Чечне?

– Вы знаете, мой супруг был человеком совестливым, честным, – закивала головой вдова. – Он часто высказывался на эту тему. Каждый раз, когда у нас собирались по праздникам его сослуживцы, они первый тост поднимали за погибших товарищей, за тех, кто не с нами, так они выражались. Они ведь почти все прошли Чечню.

– Может быть, они спорили, что-то горячо обсуждали?

Гуров понял, что нормального разговора уже не получится. Дама зациклилась на далеком прошлом, которое теперь слилось у нее с недавним прошлым. И в памяти все больше и больше сохраняется только хорошее, приятное для самосознания. Он сделал еще несколько попыток задавать вопросы так и иначе, но вдова каждый раз сводила все к каким-то праздничным мероприятиям. Стоило ли спрашивать прямо? Знала ли она о каких-то операциях, о каких-то Евлоевых, о брошенных на произвол судьбы снайперах? Выручил, как всегда, Крячко.

– Скажите, Зоя Васильевна, а вот этот мужчина, что открывал нам дверь, он кто?

– Саша? – Лицо женщины оживилось и как-то потеплело. – Сашенька – это все, что меня связывает с прошлым. Это часть истории нашей семьи. Саша Чумаков много лет назад спас Валере жизнь, закрыв его своим телом от страшного взрыва. Валера остался жив, его только контузило, и он потом какое-то время заикался. А вот Саша едва выжил. Ему оторвало ногу, сильно покалечило руку и позвоночник. Валера лично занимался лечением и реабилитацией Саши. Не удалось спасти и вторую ногу, но зато несколько операций, сделанных известным московским профессором, позволили ему подняться. У него, вы не поверите, половина позвоночника на стальных шурупах и пластинах. И протезы ему Валера заказывал за свои деньги, в Германии, кажется.

– Он возил его в Германию?

– Нет, приезжал оттуда представитель фирмы, обследовал, измерял Сашу. Они изготовили по индивидуальному заказу какие-то особенные протезы.

– Да, замечательное участие он принял в судьбе солдата, – согласился Гуров. – А как дети? Разлетелись по стране?

– Сыновья служат. Они оба, как и их отец, офицеры. Старший – летчик, командир эскадрильи, а младший – в инженерных войсках. Он строитель по гражданской специальности. А потом, как окончил институт, так и остался в армии. Положено было два года отслужить, а он остался. Теперь где-то на Дальнем Востоке. Я не запоминаю названий этих маленьких городков.

Крячко посмотрел на Гурова и еле заметно качнул головой. Бесполезно. Эта женщина живет другими воспоминаниями. Она одинока и ничего не помнит, кроме льгот и привилегий, что даются генеральским семьям. И даже нет смысла расспрашивать, а из какой она сама вышла семьи. Это очевидно.

Гуров покосился на входную дверь. Крячко понял и кивнул. Он уселся поудобнее и приготовился заняться с хозяйкой приятными воспоминаниями, пока Гуров будет допрашивать этого Сашу. Однако что придумает Гуров, чтобы выйти из разговора? Крячко с интересом посмотрел на друга.

– Прошу меня простить, Зоя Васильевна. – Лев поднялся и чуть склонил голову в вежливом поклоне. – Я должен выйти, кажется, забыл запереть машину, а у нас там важные документы. Простите, долг обязывает проверить.

– Конечно-конечно! – улыбнулась вдова. – Служба…

Гуров пошел к двери, слушая, как Крячко мягким голосом стал расспрашивать, а в каких городах Зое Васильевне удалось послужить вместе с мужем, когда он был еще младшим офицером.

Сашу он нашел возле ворот, где тот, сняв защитную крышку, ковырялся отверткой в механизме автоматики открывания ворот. Увидев подходившего к нему гостя, он положил отвертку и принялся старательно вытирать руки ветошью, настороженно глядя на Льва.

– Зоя Васильевна сказала, что вас зовут Александр Чумаков и что вы служили вместе с ее мужем.

– Да, а почему вам это интересно? – ровным голосом спросил мужчина. – Вы, как я понял, из уголовного розыска. Что случилось?

– Поговорить надо, Саша, – вздохнул Гуров. – Дела давно минувших дней, но мы встречаемся со всеми, кто мог слышать от покойного генерала Козинцева хоть что-то об определенных событиях, произошедших в марте 2003 года.

– Э-э, – усмехнулся Чумаков, и его широкие скулы шевельнули желваками. – Я тогда уже был… вот таким. Инвалидом. Я уже не служил.

– Он вас взял к себе? Садовником?

– Садовником. Только не сразу. Когда меня из госпиталя выписали, я дома жил. Мать у меня была жива. А когда умерла, я пить тогда начал. Козинцев меня случайно на улице увидел и узнал. Фактически второй раз спас.

– Как вы его?

– Как я его, – кивнул Чумаков. – А потом он заболел. Рак мозга – страшная штука. У него боли были такие, что он кричал на весь дом. Так на наркотиках и держали.

– Значит, вы в доме у них больше шести лет?

– Да, лет семь. А что все-таки случилось?

– Пытаемся восстановить события 2003 года в Чечне.

– Так Козинцев в 2003 году туда не ездил. Он после той командировки… когда меня… нас чуть не убило, больше не ездил.

– Ну, он мог знать, ведь он в Москве, в штабе служил. Может, вы что-то слышали от него? Он рассказывал о своих делах, об операциях, которые внутренние войска проводили на Северном Кавказе?

– Мы о Кавказе с ним не говорили. Не договаривались специально не упоминать, но как-то само собой получилось.

– Ладно, спрошу по-другому. А может, вы были свидетелем того, что Козинцев с кем-то из сослуживцев о чем-то горячо спорил, может, ссорились из-за чего-то, что было в прошлом?

– Да и не приходил к нему никто. Он году в 2005‑м начал болеть, по клиникам его возили, из госпиталя не вылазил. Вроде удавалось как-то ему помогать, а потом Валерий Маркович сразу сдал. И за два месяца умер. Вот так-то.

– А вы где и кем служили, когда вам пришлось закрывать генерала собой?

– В автобатальоне водителем. Он на Кавказ в командировку приехал, подполковником еще был. А я его полгода возил. Вот тогда нас с ним судьба и связала одной веревочкой.

Гуров внимательно посмотрел на мужчину. Ему показалось, что Чумаков хотел что-то сказать или спросить, но не решился. Или передумал. Хотя что он мог добавить к уже сказанному?

– Ладно, Саша, – протянул он Чумакову руку. – Если я еще приду, поговорим?

– А что случилось-то, товарищ полковник? Козинцев оказался в чем-то виноват?

– Нет, не думаю. Просто тогда произошла одна очень неприятная вещь. А теперь мы расхлебываем последствия. Человеческая трагедия, Саша. Извини, но больше сказать ничего не могу. Пока это тайна следствия. Просто Козинцев мог что-то знать.

– 2003‑й год, говорите, – кивнул Чумаков. – Да, в 2003‑м он уже сидел в Москве, а я… только-только выбрался из госпиталей. На протезах.

Первым в кабинет вошел высокий смуглый парень лет тридцати с небольшим. Коротко остриженные волосы, сизый неровный шрам ближе к правому уху. Неторопливый в движениях, взгляд цепкий.

– Лощилин Павел? – спросил Гуров.