— Когда будешь готов?

— Завтра.

— Значит, завтра вечером в тайнике заберешь необходимый документ и оставишь подтверждение, что конвой точно выедет послезавтра. Тогда я позвоню в тюрьму. Немцам известно, что эти люди из твоего отряда?

— Кажется, нет. Знают только, что они партизаны. На следствии их не сломают.

— Мне пора. — Штангер поднялся с земли, отряхнул плащ-накидку. Никор протянул руку.

— Ну, пока, товарищ… Пока! — Никор задержал руку Штангера.

— Встретимся когда-нибудь, Никор, встретимся обязательно! После победы. И тогда за праздничной чаркой поговорим о том, о чем сегодня не можем говорить. Проверяй тайники и жди моих сообщений. Привет.

Утреннее совещание офицеров разведки затянулось дольше обычного. Завелли, а затем Клаузер долго растолковывали разные служебные вопросы, и без того уже давно известные присутствовавшим. Штангер ежеминутно посматривал на часы. Ночью он вложил в тайник документ, необходимый для освобождения партизан Никора, а сегодня утром, соблюдая осторожность, позвонил в тюрьму в Белосток, предупредив о предстоящем прибытии из отделения гестапо в Беловеже конвоя за тремя арестованными бандитами. Дежуривший по тюрьме офицер заверил его, что отдаст необходимые распоряжения.

Таким образом, Штангер сделал все от него зависящее, чтобы обеспечить успех этой операции. Теперь он ждал результата. Никор только следующей ночью сообщит ему об этом. Штангер верил в успех операции.

В тот день, около девяти часов утра, на улице, которая вела к станции в Хайнувке, появился полицейский патруль на четырех полицейских во главе с офицером жандармерии. Все были вооружены автоматами. При виде патруля немногочисленные прохожие предусмотрительно сворачивали с дороги.

Придя на железнодорожную станцию, полицейские направились к поезду и заняли купе первого класса. Несколько минут спустя поезд тронулся в сторону Бельск-Подляски.

Командовал патрулем Максим — партизан из отряда Никора. Так называемые полицейские рассматривали проплывавший за окном вагона однообразный ландшафт, а Максим, сидя у дверей, наблюдал за людьми, проходившими по коридору вагона.

В тот день Эдвин Банзер, агент по кличке Штейн А-07, состоявший на службе разведывательного центра «Хорн» в Беловеже, сел в поезд на станции Черемха и ехал в Белосток. В последнее время по указанию капитана Клаузера он наблюдал за пассажирами, ездившими в поездах в районе Беловежской пущи. Его часто можно было встретить в каком-нибудь из поездов, курсировавших между Беловежем, Хайнувкой, Черемхой, Волковыском, Семянувкой и Белостоком. Штейн не раз наводил гитлеровцев на след партизанских связных и тех, кто перевозил оружие и подпольную литературу.

У него был богатый опыт шпиона. До 1939 года он жил и Белостоке и работал там как немецкий агент, затем прошел специальную переподготовку и в 1941 году окончил разведшколу под Кенигсбергом. Квалифицировался на слежке, и в этой сфере шпионской работы его считали хорошим специалистом, свое дело он знал до тонкостей и в случае необходимости умел молниеносно изменить свою внешность.

И вот теперь, находясь в поезде, следовавшем в Белосток, Штейн медленно переходил из вагона в вагон, и как бы невзначай пристально приглядывался к каждому пассажиру и его багажу.

Проходя по коридору вагона первого класса, он заметил в купе нескольких солдат и офицера. Эти его не интересовали. В последнем купе Штейн увидел полицейский патруль во главе с жандармским офицером. Не задерживаясь, без особого интереса он скользнул взглядом по сидевшим полицейским, отошел в сторону и с безучастным видом человека, рассматривающего пейзаж за окном, стал интенсивно размышлять.

В ту минуту он не смог бы еще объяснить, что именно у него вызвало подозрение, но в этом офицере жандармерии и полицейских шпик уловил нечто необычное. Ему показалось, что где-то он уже видел этого офицера, но только в гражданском. Но где? Жандармские офицеры не расхаживали в цивильной одежде.

Он вошел в туалет, снял плащ, надел темные очки, вывернул пиджак на другую сторону и превратил его в клетчатую куртку с карманами, шапку заменил на берет и взглянул в зеркало. Только тренированный глаз мог бы обнаружить, что минуту назад здесь находился тот же самый человек.

Шпик вышел в коридор, достал из кармана большую губную гармошку и, наигрывая модные в то время среди немецких солдат песенки, двинулся от купе к купе, изображая инвалида войны. Таким образом он дошел до купе, которое занимал полицейский патруль.

Отодвинув дверь, поклонился и заиграл популярную «Эрику». Жандармский офицер пристально смотрел на него.

— Может, господа желают послушать еще что-нибудь? — спросил он по-немецки, закончив играть «Эрику».

— Нет, спасибо! — коротко ответил офицер и подал ему две марки.

— А может, я все же что-нибудь еще сыграю?

— Спасибо, прошу сейчас же закрыть дверь! — резко бросил офицер.

Да, теперь у шпика уже не оставалось сомнений в том, что его прежнее подозрение имело основания. По словам, произнесенным офицером, по его акценту, агент понял, что перед ним не немец. В движениях и взглядах всех пятерых опытный шпик уловил что-то такое, что мог уловить только он в силу своей профессиональной интуиции.

Штейн быстро составил план действий. Он ничем не рисковал. Если ошибется, совесть его будет спокойна: развеял подозрения. А если нет?

Поезд подходил к Бельск-Подляски. Штейн опять скрылся в туалете и изменил внешность. Едва лишь заскрипели тормоза, он выскочил из вагона и растворился в станционной сутолоке.

Унтерштурмфюрер СС Пауль Шведе, шеф гестапо в Бельск-Подляски, с удивлением взглянул на запыхавшегося Штейна, вбежавшего в его кабинет. Они были знакомы, так как агент уже не раз бывал здесь и передал в бельское отделение гестапо не один донос. Штейн, не тратя времени, выпалил:

— В поезде, следующем в Белосток, в вагоне первого класса, недалеко от входных дверей, едут офицер жандармерии и четыре полицейских. Они вызывают подозрение. По-моему, это переодетые бандиты…

— Не ошибаешься? — прервал его Шведе.

— Герр унтерштурмфюрер, до сих пор меня не подводила интуиция. Я того офицера видел где-то в штатском. Я бы хотел, чтобы это была ошибка, но, судя по всему, я не обознался. Это не немец…

Шведе, посмотрев на часы, заметил:

— Поезд ушел. Мы уже не сможем ничего сделать. Это сделают в Белостоке. — Он снял трубку телефона и приказал соединить его сначала с железнодорожной станцией в Штрабли, а затем с гестапо в Белостоке. Дежурный по станции в Штрабли отозвался сразу же. Шведе приказал: — Поезду, следующему на Белосток, семафор не открывать. Задержать его, пока не получите от меня дополнительных указаний. Никаких претензий со стороны пассажиров! Путь заблокирован — и точка! Приказ отдал шеф гестапо в Вельске…

Через минуту на прямом проводе связи было отделение гестапо в Белостоке. Шведе попросил соединить его с Хаймбахом — начальником IV отделения.

— Хайль Гитлер! Герр гауптштурмфюрер, — говорил Шведе. — В поезде, следующем в Белосток, в вагоне первого класса, едут пять подозрительных личностей. Четверо переодеты в мундиры вспомогательной полиции, а на одном — форма жандармского офицера. Вооружены автоматами, в рюкзаках, по-видимому, гранаты. Сообщил об этом агент Штейн. Поезд я задержал перед входным семафором на станции Штрабли. Да… да… Понимаю… Через пятнадцать минут отправлю поезд… Хайль Гитлер! — Он положил трубку и обратился к агенту: — Все в порядке. Твои подозрения будут проверены. Смотри, Хаймбах не любит шуток. Если ты ошибся, то он спустит с тебя шкуру. Это не пустяк, задержать без причины целую группу полицейских во главе с офицером.

Максим не спускал глаз со сновавших по коридору гражданских пассажиров, офицеров и солдат, стараясь угадать в них возможных агентов гестапо. Однако в их поведении не замечалось ничего подозрительного. Он долго присматривался к музыканту-инвалиду, но и тот не вызвал у него сомнений.