— Ну все, я вас понял, — проронил Джил.

Идя к машине, Джил смотрел на Элен. Стекло несколько искажало ее лицо. Какого черта я вообще дергаюсь? — подумал он.

— Чего-нибудь добился? — поинтересовалась она, когда он включил двигатель.

— Думаю, ничего.

— Думаешь? — настаивала она.

— Похоже на то.

Она положила руку поверх его руки на рулевом колесе.

— Ну, тогда либо так оно и есть, либо так ему и положено, — туманно заметила она.

Несколько секунд Джил сидел молча, после чего расплылся в широкой улыбке и взглянул на Элен.

— За такие слова тебя следует расцеловать, крошка!

— Мы можем подождать до дома?

— Едва ли!

В Хельге нарастало недовольство. Она дала Марку все, что он требовал, и чуть-чуть сверх того. Но вместо того, чтобы уйти, как он обычно делал, он завалился на кровать и проспал шесть часов, разрушив намеченное свидание с Нильсом. И мало того, когда он позвонил и ему передали сообщение, он разозлился и влепил ей две пощечины, чтобы она выходила из спальни во время его разговоров по телефону. Щека с внутренней стороны кровоточила, и она лишь молилась, чтобы не было синяка под глазом. Некоторое время ее разбирало любопытство, из-за чего он так вскипятился, но она знала, что если Шелби придет в голову подозревать ее в таком любопытстве, он жестоко изобьет ее. Или того хуже… Было в Марке Шелби что-то такое, что наводило на нее ужас. Но почему торговец овощами из Трентона, Нью-Джерси, наводит на нее такой ужас, она никак не могла понять.

Хельга подошла к бару и приготовила себе выпивку. Все равно она сделает ему какую-нибудь гадость. Пожалуй, когда-нибудь она зажжет эту проклятую свечу над фигуркой святого в глубине бара, которую он велел хранить здесь. Она сожжет ее до конца… Она протянула руку и коснулась свечи, не слыша, как он вошел в комнату.

— Какого черта ты тянешь лапы? — прорычал он.

Радужные мысли мигом покинули ее.

— Она напоминает мне о тебе, — нашлась Хельга.

Ему было приятно слышать эти слова — он был страшным эгоистом. Когда же она протянула ему бокал, он совсем пришел в себя и немного успокоился.

— Больно? — спросил он, заметив кровь в уголке ее рта.

Ее рука коснулась его лица.

— Ты же знаешь, я люблю, когда ты шлепаешь меня. Но неужели нет более подходящих мест, чем мое лицо? При этом мне трудно давать тебе то, что больше всего тебе нравится.

Он вытащил из кармана две стодолларовых банкноты и сунул ей в руку — единственный ответ, на который он был способен. Марк понимал, что был не прав, ударив ее, но был уверен, что он все-таки чертовски везуч, если у него в любовницах такая женщина. Но и сейчас, как всегда, внешне он оставался холодным, как лед, и никак не выражал своих мыслей.

«Даже неурядицы в Синдикате, — подумал он, — идут мне на пользу. Если так будет продолжаться и дальше, я сумею выбрать удобный момент и достигнуть цели, которую наметил десять лет назад».

Марк Шелби оделся, поцеловал удовлетворенную Хельгу в шею, спустился в лифте и, выйдя на улицу, остановил такси. Усевшись в машину, он назвал адрес француза.

«Пусть Бердун издает приказы, — подумал он. — Если что-нибудь случится, ответственность будет лежать на нем. Фрэнк хочет использовать только своих людей и держит меня в неведении относительно своих планов. Что ж, убрать копа не так-то просто и не каждому под силу. Пусть попробует, может, надорвется».

Она лежала на кровати в приятном томлении.

Джил тоже испытывал эту фантастическую опустошенность. Все заботы таяли, как дым сигареты у него на губах. Он не знал, хорошо это или нет. Впервые в жизни он ощутил угрозу своей независимости. Он всегда был один, сильный своей независимостью, тем, что всегда действовал в одиночку, ни с кем не считаясь. Ему не были знакомы желания, которые он не мог бы подавить в себе. Он никогда не знал ничего, что не мог бы сделать без помощи других.

«Нет, — сказал он себе, — слишком поздно. Кнопка нажата, снаряд пущен. Нечего накрывать на стол после обеда. Если ты сделаешь это, то погибнешь».

Ему совсем не хотелось, чтобы с ней что-нибудь случилось. Он потушил окурок и медленно убрал руку.

— Мне пора идти, Элен.

Она обвила его руку своей и крепко прижала.

— Уже слишком поздно. — Ее голос навевал сон.

— Меня ждет работа.

— Завтра.

Он нежно поцеловал ее.

— И все же мне пора, моя куколка.

Широко раскрыв глаза, Элен в упор смотрела на него. Ей хотелось знать больше, знать о нем все, знать, что творится в нем. Но слишком много лет ушло на создание того внешнего облика, который был и у ее отца, и эта непроницаемая маска скрывала все. А под маской трудно разглядеть истинное лицо человека.

— Повтори, — попросила она.

— Нет, мне пора.

Она смотрела, как он одевается, вешает на пояс кобуру и надевает пиджак. В полутемной комнате он выглядел громадным.

— Ты вернешься?

— Не могу же я не прийти.

— Можешь, если захочешь.

— Не могу захотеть такого. По правде говоря, следовало бы, но не могу.

— Понимаю, — вздохнула Элен.

— И совсем ты не понимаешь. — Однако, теперь она понимала, каково было матери, когда Джо Скенлон должен подниматься среди ночи и делать то, что положено ему по службе.

Никто не сообщал французу всех подробностей. То, чего он не знал, ему уже кратко передали. Когда события, которые должны оставаться погребенными, вновь всплывают и стоят, подобно призракам, угрожая жизненным функциям организации, которой он посвятил свою жизнь, он чувствовал беспокойство, связанное с ошибками дураков, пытавшихся решать вопросы вне своей компетенции. Эти вопросы должны были решаться специалистами.

Полночи он провел, размышляя над всеми деталями, затем успокоился и решил, что все в порядке, но сейчас под давлением выпитого виски его сознание затуманилось и он забылся. Он забыл, что находится в Нью-Йорке для более важных целей. Коп был теперь деталькой официальных властей и носил этот треклятый значок. Его убийство могло привести к началу расследования, в котором они не нуждались.

Коп был бельмом на глазу, когда направил свои усилия на подкоп под верхушку Синдиката. Но те, за кем он охотился, сумели ускользнуть и дважды подставляли вместо себя известных нарушителей законов. Если бы они вовремя остановились и помогли копу получить новый чин столоначальника, на этом беспокойство с его стороны кончилось бы навсегда…

Бумажная рутина сломает какую угодно машину. Но они это не сделали и Берк продолжал подкоп до тех пор, пока не зацепил за очень чувствительный нерв, пытаясь добраться до Марка Шелби. Тут им пришлось выбить у него оружие. К счастью, он сам допустил оплошность. От них только требовалось привлечь внимание к его ошибкам, а бюрократическая система довершила все остальное. Теперь он вернулся и снова подкапывается. А этот сверхобразованный сукин сын Шелби запсиховал, потому что Берк начал там, где его прервали, когда он выслеживал Марка.

Марк опасался, что прикрытие, поставленное им, не сработает. Фрэнк Бердун, в свою очередь, не любил Шелби и все его ухищрения, потому что Марк уложил мало парней. Старикам это может и нравится, но ведь сам он уже бросил считать своих покойников, причем еще в ту пору, когда Шелби был любителем.

«Дурак, — подумал француз. — Прихлопнуть двух евреев лишь из-за дурацкой фантазии, что они сфотографировали его с какой-то шлюхой. Тем более, что Шелби в их объектив не попал. Они работали в соседней с ним комнате отеля, где навалом проституток, а дыра в стене, оказывается, осталась после выстрела напившегося моряка, который нажал на курок за неделю до этого».

Теперь нужно убрать Берка, потому что он стал слишком любопытным. А это всегда чревато. Плохо, что невозможно убить всех причастных к делу. У кого-нибудь что-нибудь да останется, и если кто-то обладает достаточным любопытством и не дурак, то сможет подробно восстановить всю картину. Прошло время скрупулезного выполнения законов, когда были мягкие суды и вездесущие либералы, защищавшие конституционные права. Но этот Берк всегда считал их дерьмом. Если он пронюхает правду, то будет сначала стрелять, а оправдываться уже после.