Он грустно улыбнулся, почувствовал горечь на губах и саднящий вкус во рту.
- У меня в голове так много пустяков, мисс Сомервилл, что выкини сотню - меньше не станет...
Лицо девушки омрачилось.
-Что с вами было, когда вы стояли у главного входа? У вас было страшное лицо.
Он понял её, но намеренно сделал вид, что не понимает.
-Что делать, мисс Сомервилл? Не всем Бог дал такую сияющую красоту, коей столь щедро одарены вы. Кому-то приходится нести бремя безобразия. Клянусь вам, я не виноват, таким уж уродом уродился, не сердитесь на меня...
Было заметно, что его слова раздражили её, но тем мягче прозвучал голос.
-Мистер Кейтон, у меня нет права... Но, Бога ради, будьте осторожны. Мне показалось... чтобы вы там не декларировали... Мне кажется, что вы...
-...что я?
-Что вы - добрый человек, и вы не станете... Но у вас было очень недоброе лицо.
Кейтон растерялся, но снова усмехнулся.
-Вы, мисс Эбигейл, первый человек, кто назвал меня добрым. Но, боюсь, вы не правы.
-Вы можете оспаривать это, но мистер Ренн говорил, что вы весьма умны. Если доброта не удержит вас, пусть ум подскажет, что есть обстоятельства настолько ничтожные, что можно лишь рассмеяться...
-"Не может быть ничтожным то, что больно мне..." Кажется, это Публий Сир, мисс Сомервилл. Видите, я нетвердо помню автора, но саму цитату запомнил со времен стародавних. He jests at scars that never felt a wound . Мы запоминаем то, что имеет форму изгибов и извивов нашей души, что отвечает её искажениям, уродствам и прихотям...
-Извращения и искривления души часто коверкают смысл слов и портят жизнь, мистер Кейтон.
Он ответил, не задумываясь, слова сами сорвались с языка.
-Было бы, что портить, мисс Сомервилл. - Но тут же умолк.
Она вздохнула и перевела разговор.
-Взгляните, какая луна сегодня. Вы же говорили, что искусство поэзии наиболее полно проявляется лишь в полнолуние. Вы подвержены влиянию лунных лучей.
Кейтон удивился, что она запомнила его болтовню на пикнике и не менее удивился её уверенному утверждению.
- Заметно?
Она пожала плечами.
- Да. В вас что-то... неуловимое. Как в отражении луны на воде.
Кейтон сожалел, что невольно допустил, чтобы она увидела его злость и обиду, и теперь постарался отвлечь её от этих мыслей. Да и сам был рад отвлечься от них. Он глубоко вздохнул и улыбнулся.
-Да, обычно в полнолуние я подлинно ощущаю прилив сил, и как деревянная палочка с натянутым конским волосом, сжатая пальцами Паганини, превращается в скрипичный смычок, так и меня лучи луны делают из нежити - эоловой арфой, певцом лунных шалостей и тёмного её величия... Но иногда и луна не властна рассеять тоску... или скорее, - торопливо поправился он, - скуку.
- Посмотрите, как она сегодня прекрасна, ярче всех фонарей...
Кейтон улыбнулся.
- Ярок, зловещ и порочен лунный диск в небе.
Луна - божество ночи, думать иначе - ересь.
И зажигают втуне огни, едва вечереет.
Жечь фонари в полнолунье - что может быть глупее?
Я, как раб, подчиняюсь влиянью лучей дивных.
Покорный, я сочиняю глупые лунные гимны,
но знаю - завтра, к полудню, руки мои обессилят,
сожмёт виски, и будет боль моя невыносимой...
Она долго смотрела на его лицо, колдовски преображенное лунным светом. Он показался ей грустным, неприкаянным и утомлённым, но при этом был страшно далёк и отстранён, витал в каких-то своих, то поэтичных, то пугающих мыслях. Мефистофель был умён, зол и очень талантлив. И очень несчастнен.
-Вы, правда, никогда не занимались чёрной магией? В вас что-то колдовское.
-Я скорее монах-отшельник, - грустно усмехнулся он. - Впрочем, это близко, - обронил он, глядя на полную луну, - подумайте, века сменяли века, короли обретали и теряли престолы, шли войны, простой люд следил за временами года, а монахи собирали мудрость слов. В тусклом свете ночных свечей и в лучах солнца они монотонно копировали труды Платона, Аристотеля, Пифагора, Авиценны, сотен историков и философов. Постепенно в их трудах создавалась картина мироздания, вселенская иерархия. Порядок вещей описывался в виде цепи, спускающейся с основания Трона Господня к земной тверди. Вверху располагались иерархии ангелов, существ, обладавших ясностью мышления, управлявших движениями небес. Под ангельскими сферами был человек, с ангельской способностью мыслить, но вобравший в себя и все низменное и животное... Ниже располагались животные, ещё ниже - живые существа, которым недоставало чувств, например, устрицы. Далее шли овощи, наполненные жизненной силой и растущие, но неподвижные и бесчувственные. Самую нижнюю ступеньку иерархии занимали камни. Любой предмет обладал особыми атрибутами и все было связано друг с другом... И если нарушалась какая-либо часть хрупкого баланса, страдало все мироздание. Хаос - гаснущее солнце, кипящие океаны, голод, чума - мог в любой момент разрушить гармонию, ибо совсем рядом, на дальнем конце великой цепи в противовес Богу находится Сатана, воплощение разрушения, зла и тьмы.
Она слушала его спокойно, временами пытаясь заглянуть в глаза, но он не замечал этого.
- В этом смысле, колдуны - угроза упорядоченному бытию, мисс Сомервилл. Они властолюбивые люди, обладавшие разумом и любопытством. Они искажали мироздание, ибо изменяли облик предметов, создавали иллюзии, воскрешали умерших и заглядывали в будущее. Разумеется, Сатана оказывался союзником любого, кто хотел нанести ущерб сотворенному миру. Но он - убийца искони, и колдуны, подобно погрязшему в пороках Фаусту, платили душой за обладание могущественными силами... А я... я просто жалкий книжник.
-То есть у вас нет искушения колдовать?
Кейтон пожал плечами. Что толку грезить о несбыточном?
- Легенды говорят, они учились в Черной Школе где-то в Испании, в Толедо или Саламанке, в подземной пещере, без окон и света, однако учебники, в которых содержались заклинания, были написаны огненными буквами. Во время семилетнего обучения будущие маги никогда не выходили на белый свет и ни разу не встречались со своим хозяином. Однако всем было известно, у кого они в гостях, ибо для прихода сюда требовалось заключить договор с Сатаной...
- А будь вы колдуном, чего бы попросили у дьявола?
Кейтон не мог ответить, но не потому, что у него не было желаний. Мешали светские условности. Он хотел обладания красотой - во всех смыслах. Но подобные желания можно высказать дьяволу, а не очаровательной леди на светском рауте.
-Это искусительно, мисс Сомервилл. Продав душу, добровольно отдав себя силам зла, чародеи добивались исполнения любого каприза, но они теряли радость жизни, обретая лишь тоску, на их лица ложилась тень ужаса от ожидания неизбежного конца... Я трус, наверное.
- Вы так много знаете об этом...
Он усмехнулся.
-Мой интерес не инфернальный, совсем нет. Просто в детстве я верил, что где-то и подлинно есть вход в мир магии, перекрёсток дорог, где граничат миры - дурной реальности и доброго чародейства, где можно загадать желание - и оно исполнится, где уродливый кобольд может оказаться прекрасным принцем... Теперь я, конечно, поумнел и не верю в это, просто прочитанное когда-то ещё не забылось.
"Но кобольды и тролли навсегда останутся кобольдами и троллями", пронеслось у него в голове и Кейтон поймал себя на помысле горьком и самом ненавистном из всех - на жалости к себе. Эти мысли всегда безмерно унижали его и бесили, и он порадовался, когда она торопливо сменила тему, тихо спросив:
-Вы заедете за мной в субботу?
Он с готовностью кивнул.
-Непременно, незадолго до трёх.
Глава 8. "У него в глазах - страдание, но там есть и душа.."
Мисс Рейчел Ренн ещё в детстве воспылала романтической любовью к приятелю своего брата Гордону Тираллу, и это увлечение оказалось прочным. Правда, после Кембриджа Гордон несколько изменился, стал основательней и как-то серьезней, при этом - чуть потолстел и, как заметила Рейчел, постепенно становился копией своего отца-эсквайра, но все эти перемены не затронули его сердца: когда-то, едва ему минуло шестнадцать, Гордон сказал ей, что когда вырастет - женится на ней, и эти его планы были неизменны.
