-- Идите домой.

Но ребята даже не пошевелились, они словно примерзли.

-- Домой! Лыково! Бегом! -- повторил мадьяр. Его глаза на миг погрустнели: -- Может, потом вспомните меня... --Повернулся и пошел к землянкам, а за ним, перекинув карабин через плечо, потопал длинный солдат.

Бежать и как можно дальше от этого кошмарного места! Колька так припустил, что забыл о Витьке, а тот бежать не мог. Остановился, подождал друга. Пошли быстро, не оглядываясь. Витьке дышалось тяжело, но теперь не от страшных переживаний, а от радости, что скоро вернутся домой. Позади остались Гарус, Чижмак, начался подъем на курган: поначалу он малозаметен, а потом круче, круче. Наконец поднялись до верхушки. С вершины кургана можно увидеть злополучную полянку в Гарусе, где только что копали себе могилы. Коротыш небось и сейчас кого-нибудь там поджидает. От этой мысли Колька почувствовал, как по всему телу пробежала холодная дрожь. Если б не Божья благодать да добрый фельдфебель, страшно представить, чем могло все закончиться.

На вершине кургана тихо и спокойно, если громко крикнуть, то голос непременно долетит до родного села. Ребятам вдруг захотелось покричать с кургана. Пусть в Лыково их услышат. Голосистей был Колька, он и начал первым. Набрав полную грудь воздуха, заорал, потом еще и еще...

-- Ага-га-га-га-а!..

У Витьки голос слабее, к тому же хрипит, а иногда срывается и сипит. Но, с радости, что скоро будет дома, так завопил, что Колька уши заткнул.

-- Ого-го-го-го-о!..

Крики ребят волнами плыли домой в Лыково, к сестрам в Верхний Карабут и много еще куда. Потом ребятам захотелось подурачиться.

-- Я -- Бе-лый! -- кричал Колька.

-- А я -- Шш-ме-ель! -- вторил ему Витька. Звуки дробились, и где-то вдали слышались лишь их отголоски. Вволю накричавшись, ребята притихли.

-- Будто век тут не были, -- прошептал Витька.

-- Утром была такая роса, хоть купайся, -- тоже шепотом сказал Колька.

-- Дома ждут. Мать сразу о Машуне станет расспрашивать. Может, не скажем про могилы?

-- Лучше не надо, -- кивнул Колька.

-- И никому-никому, даже Ваське.

-- А если опять придется идти?

-- Страшновато... -- Витька почесал затылок.

-- Ну и задачка, -- согласился Колька. -- И так не так, и так не так, а как? Может, землянки лесом обойти?

-- Скоро вернутся наши, и ходить не надо будет. -- А кто наши, -- то ли сестры из Верхнего Карабута, то ли наши солдаты?..

-- Быстрей бы, -- согласился Колька.

Пора домой, а уходить не хотелось. Курган и открывавшиеся с него красоты успокаивали: каждый думал о своем. Тишину нарушил Колька -- вдруг захохотал. Витька глянул на него, но так и не понял, с чего бы это? А Колька хохотал все громче и громче. Глядя на него, Витьке тоже стало смешно: он начал другу подхохатывать, и вскоре они уже ржали на пару, да так, что не остановить.

-- Кор-ро-тыш тык-тык меня по но-ггам, прик-прик-ладом... а мне не боль-но... -- наконец сквозь смех и слезы выдавил из себя Колька. -- Пот-том бил бот-тинком, а мне нис-коле-чко!.. -- Колька вспоминал об этом и просто корчился от смеха. Задрав штанину, показывал Витьке темные синяки на ноге и хохотал. Скинув рубаху, Витька тоже показывал, где его ударил прикладом по спине коротыш, и тоже до слез хохотал.

-- З-зна-ешь, кто он? -- заикаясь, сказал Колька.

-- Кто?

-- Он, он... -- никак не мог успокоиться Колька, -- выхухоль... Ха-ха-ха! Жирный, лохматый вы-ху-холь. Ха-ха-ха!

-- Точно, лохмач, ха-ха-ха! -- с хрипом смеялся Витька.

Истерика прошла не сразу.

-- Чего это мы? -- спросил вдруг Витька, когда смеяться уже не было сил.

-- Наверно, так надо, -- ответил и икнул Колька.

-- Еще похохочем?

-- Хватит, пошли домой...

...Кольку на порожке поджидали дед Матвей и Васька, потом из дома выскочили мать с бабкой, братишка с сестренкой -- самые малые. Дед никогда на порожке не рассиживался -- хлопот по хозяйству всегда хватало, а тут бросил все и внука дожидался. Глаза под надвинутыми бровями строгие, взгляд пронизывает Кольку насквозь. Васька, хлопнув брата ладонью по плечу, спросил:

-- Чего так долго?

Потом и все загалдели:

-- Как там, живы ли, когда домой?..

Бледная мать ждет ответа, бабка с ней рядом, младшие забрались к ним на коленки. А Кольке, как назло, вспомнился случай в лесу, идиотские крики коротыша и недорытые могилы. Об этом ли сейчас думать? Потряс головой, будто только из воды вылез. Почувствовал, как глаза заволакивают слезы, зажмурился, чтоб не заметили, прогнал слезу, улыбнулся и, взмахнув рукой, крикнул:

-- Нор-маль-но!

И все заулыбались, радостно завздыхали, а дед, легонько толкнув плечом бабку, довольно сказал:

-- А что я говорил? -- Покряхтел и важно расправил суховатыми ладонями седую бороду. И вновь вопросы: долго ли искали, как в дороге, что делают, похудела ли? Колька не успевал отвечать. Дед Матвей задал лишь один вопрос:

-- В дороге, внучек, никто не задержал?

Прищурив глаза, смотрел так, будто хотел сказать: мол, меня ни в чем не обманешь. В этот момент у Кольки запершило в горле, он откашлялся, а потом, насупившись, покачал головой.

-- Ну и ладненько, -- кивнул дед, -- а то ведь по-всякому думалось. -- Потом ссадил с коленей самую младшую внучку, тяжело поднялся и пошел во двор. Кольку еще порасспрашивала мать, но скоро и она отстала. Чмокнув внука в макушку, бабка предложила поесть, но Колька отказался. Пошли с Васькой на огород. Мать попросила стащить во двор тыквы.

А вечером друзья собрались в цементной яме. Витька с Колькой рассказывали о своем походе в Верхний Карабут, и выдумки у них было хоть отбавляй. Ребята и верили, и не верили, но слушали, много раз переспрашивали и как всегда спорили.

Когда рано утром Колька проснулся и вышел во двор, к нему подошла мать: охая, сказала, что во сне он сильно кричал: "Партизан! Партизан!", а вот другое слово она не разобрала. Спросила:

-- С чего бы это, сынок?

-- Не помню, -- пожал плечами Колька, -- я же спал.

-- Так громко и жалобно кричал, что испугалась, даже разбудить хотела, но ты перестал.

-- Да в партизан мы вечером с ребятами играли, -- успокоил мать Колька, потом зевнул и пошел за сарай.

Услышал, как она сзади негромко забормотала: 

-- Помилуй Бог... Помилуй Бог...

Экипаж с задания

не вернулся

Колька Колесников с Борькой Суменко пасли на выгоне телят. Выгон недалеко от села Лыково. Да и телят-то всего четыре: два -- Колесниковых и два -- Суменко. Дед Матвей сказал, что оставлять телят без пригляда нельзя, мадьяры сразу уволокут. Кольке бывать на выгоне нравится: тут можно с Борькой поиграть или с ним побороться -- в силе они почти равные. В обед сбегают по очереди домой, чего-нибудь поедят, а уж потом на выгоне до самого вечера. А какой обзор с выгона! Лыково прямо как на ладони: справа, на взгорке, крутит крыльями ветряк, с другой стороны -- простирается лес Гарус, поодаль от лесного массива -- сад Чижмак, а за лесом, ближе к Дону, село Верхний Карабут. Где-то есть еще и Нижний Карабут, но это село называют просто Карабутом. Со стороны Дона и Верхнего Карабута часто слышна канонада: то глухая, будто стон больного человека, или быстрая-быстрая и из разного оружия. Колька с Борькой знают, где расположены зенитные батареи итальянцев и мадьяр, сколько в их батареях орудий, где и какие выставлены посты, в каких домах и сколько проживает мадьяр. Знают ребята, в какие склады завозят оружие и разную военную технику. Под складами у них теперь бывшие колхозные фермы.

Мадьяры боятся, что красные вдруг переправятся на правый берег, потому и оборону укрепляют: строят доты, дзоты, расставляют батареи и другие огневые точки. Наблюдая с выгона за мадьярами, ребята каждый раз подмечают что-то новое.

В этот день они вначале поиграли, потом принялись неспешно оглядывать местность. Стрельбы да Доном никакой, кругом глухая тишина. Ночью прошел дождь и земля еще не пообсохла. Босые ноги покраснели, зато отмылись и стали чище. Ветряк на бугре от сильного ветра крутился, гудел, будто взлететь собрался. На небе громоздились рваные тучи, то светло-пушистые, прозрачные, то темно-синие, словно ледяные. Они просто скакали по небу: одни уплывали, другие, их еще больше, вновь и вновь появлялись. Ветрено, холодно. Ребята побегали друг за другом, чтобы согреться, потом сидели, прижавшись спиной к спине, и опять глазели на небо и на землю. Не нравился холод и молоденьким теляткам: они недовольно мычали, жались друг к другу, подставляли свои пухлые бока изредка появлявшимся между облаков лучам солнца.