— Тебе их не жаль?

— Это не имеет значения. Жизнь нескольких человек несоизмерима с благополучием целого племени.

— А чем ты способен пожертвовать ради своего народа? — промолвила Эмили и тут же испугалась своего вопроса.

Атеа не задумался ни на миг:

— Всем. Таков мой долг. Боги дали мне власть не для того, чтобы я сытно ел, мягко спал и наслаждался своим могуществом, а для того, чтобы я защищал мой народ.

— Значит, ты тоже отдал бы жизнь, если бы это потребовалось?

Он покачал головой.

— Жизнь — самое меньшее, что я был бы способен отдать, ведь мертвому уже ничего не нужно на этой земле.

Эмили глядела на горизонт, думая о дороге, которая, как говорится в сказании, «увела тысячи людей, поглотила мириады жизней», о дороге, «с которой не присылают вестей».

Сколько всего, и хорошего, и плохого, а главное — неизвестного, им предстоит пережить, прежде чем они шагнут за эту черту?

Прошло трое суток. Фрегат оставался на месте, и все это время Морис Тайль поджидал туземцев, как хищник ждет зверя. Он выставил посты, и сам тоже не спал до тех пор, пока над землей не начинал разгораться свет. Он так напряженно вглядывался и вслушивался во тьму, что у него начинали болеть глаза и уши.

На четвертую ночь к ним пожаловали гости.

Они не вошли в лагерь, лишь обстреляли его из-за кустов. Их набег был стремительным и коротким, наверное, они хотели дать понять, что не отступят от своих намерений.

Они отлично знали местность, возможно, даже видели в темноте. Но у них не было опыта подобных сражений; многие туземцы пугались собственных выстрелов. К счастью, десант сориентировался мгновенно. Островитяне побросали несколько ружей, а троих полинезийцев удалось взять в плен.

Морис крайне обрадовался неожиданной удаче. Пленники пытались сохранить гордый вид, но при этом явно тряслись от страха. Тайль попросил Рене Марена быть переводчиком.

— Каковы намерения Атеа? — задал он первый вопрос.

Отец Эмили посмотрел на него в упор.

— Арики не посвящает в свои планы простых воинов.

Морис слегка повысил голос:

— Спрашивайте!

Разумеется, туземцы ответили, что им ничего не известно.

— Они знают путь к Тахуата?

— Да.

— Скажите им: если они помогут провести корабль между рифов, им сохранят жизнь.

Полинезийцы почти сразу же согласились, но не успел Морис обрадоваться, что все разрешилось так просто, как вперед выступила Моана. Ее прекрасное лицо было искажено гневом, темные глаза метали молнии.

— Не верь им! Они заманят вас в ловушку! Это один из хитроумных замыслов Атеа. Убей их или отпусти на волю.

— А вы что думаете? — спросил Тайль у Рене.

Тот пожал плечами.

— С тех пор, как произошла эта история, племена с Тахуата и Хива-Оа нельзя назвать дружественными. По большому счету, Атеа всегда было наплевать на соседей. Полагаю, он легко принесет их в жертву.

Моана сжала кулаки и стиснула зубы. После чего выкрикнула в лицо Морису:

— Ты обещал!

— Я сдержу свое слово. Твой отец не пострадает, — ответил тот, ломая голову над тем, как разорваться между любовью и приказом командования.

Когда Моана отошла, Рене негромко спросил:

— Неужели вы станете использовать эту девушку в своих целях?

— Разумеется, нет, — ответил Морис, но не стал подробно распространяться об этом.

Через несколько часов фрегат снялся с якоря и взял курс на Тахуата.

Подводные рифы — кладовые океана, которые никто никогда не потревожит по доброй воле. Безмятежное царство водорослей и морских обитателей, могущее стать смертельной ловушкой для кораблей.

Такой риф опоясывал Тахуата, преграждая путь нежданным пришельцам. Издали было видно, как буруны перекатываются, играя пеной, через коралловую гряду. Здесь было несколько входов на рейд, но далеко не все из них казались достаточно широкими для того, чтобы пропустить фрегат.

Он находился в нескольких милях от коварного пояса, когда поднялся странный ветер. Пленные полинезийцы с благоговением смотрели в темнеющее небо, а капитан приготовился бороться с неожиданным и опасным врагом.

Хлынул дождь, ослеплявший глаза. Шум океана сделался нестерпимым, а ветер задул с новой силой. Когда корабль потащило на рифы, капитан немедленно приказал отдать все четыре якоря.

— Это все ваша девчонка! — крикнул он Тайлю, стараясь перекричать стихию. — Зря я позволил ей остаться на корабле!

— Глупости! — отрезал Морис.

Моана с тоской смотрела на родной берег, к которому ветер гнал громаду темной воды. Ее губы шевельнулись, и Тайль разобрал нечто вроде: «Бурю вызвал Атеа». Внезапно его охватила злоба. Он грубо схватил девушку за руку, но она вырвалась и вдруг перемахнула через борт. Глядя, как черная голова то исчезает, то вновь появляется на поверхности, Морис закричал:

— Она утонет!

— Оставьте ее, — неожиданно спокойно произнес Рене, — она поплыла домой.

Горизонт был закрыт сине-черными занавесями туч. Шквал за шквалом проносился над залитой водой палубой. Казалось, волны встают вертикально, преграждая путь к острову.

— Канаты лопнули. Две якорные цепи тоже не выдержали. Боюсь, нас попросту бросит на рифы! — крикнул капитан.

— Что вы предлагаете?

— Попытаться войти на рейд сейчас, через один из проходов, — он кивнул на риф. — Вот только через который? Один шире, другой поуже. Главное, чтобы там не было ловушки в виде подводных камней. Спросите у туземцев, куда направить корабль.

Парусина хлопала так, что казалось, будто стреляют из сотен ружей. Громко скрипели снасти. Угодить в проход, который указали полинезийцы, тяжелому фрегату было так же нелегко, как груженой повозке въехать в тесные ворота.

Все, затаив дыхание, следили за опасным маневром. Когда Морис уже думал, что они спасены, раздался треск, пробравший его до мозга костей. С размаху налетев на рифы, фрегат стал заваливаться набок. Это были самые страшные мгновения в жизни Тайля, ибо рушился не только корабль со всем грузом и пушками, но и его карьера, его слава, его надежды.

Последующие события представляли собой полный хаос. Капитан велел спешно спускать уцелевшие шлюпки. Будучи вне себя от злобы, Тайль собственноручно застрелил полинезийцев, которые завлекли их в ловушку, очевидно, повинуясь приказу Атеа.

— Если нам удастся добраться до берега, я не оставлю камня на камне от этого острова, — произнес Морис сквозь стиснутые зубы.

К счастью, шторм начал стихать. Море успокоилось так же быстро, как взволновалось, в чем кое-кто из суеверных матросов усмотрел происки дьявола.

Тайль сдержал свое слово. Один за другим солдаты выбирались на берег. Злость придала им силы. Одну за другой они поджигали хижины, и вскоре по берегу протянулась длинная полоса дымящихся руин.

Копья и пращи были бессильны против огнестрельного оружия. Вскоре Морис увидел, как солдаты ведут связанного вождя. Он страшно обрадовался, увидев, что рядом с Лоа идет Моана, и вместе с тем ощутил гнетущую неловкость, поскольку не сдержал своего слова.

— Скажите ему, — попросил он Рене, — если он признает нашу власть, ни с ним, ни с его людьми ничего не случится. Мы поможем заново выстроить деревню. Неподалеку мы разместим военную базу, а они продолжат жить так, как жили раньше. И он останется вождем.

Рене на секунду прикрыл глаза. На самом деле он знал, что будет. Солдаты привезут на остров невиданные прежде и очень опасные болезни и спиртные напитки. Станут жить с местными женщинами, сея вражду и разврат. Раньше в Полинезии не было проституции, а теперь половина женщин на Нуку-Хива торговала собой, беря плату за «любовь» дешевыми побрякушками.

Белые люди не отличались умением жить среди полинезийских племен так, как это принято в самом племени. Они сразу начинали насаждать, навязывать что-то свое, чаще всего губительное и вредное.

Встретив презрительно-гневный взгляд Моаны, Тайль приказал: