– Рановато ты, Джимми… Что будешь?

Очевидно, она не особо ему обрадовалась – этот клиент большой прибыли не сулил.

– Кока-колу, пожалуйста, Мэй. – Перес помолчал, глядя на Роберта. – Я за рулем.

Ни она, ни Роберт ничего на это не сказали.

Перес взял свой стакан, подсел к Роберту. Мэй вернулась к книжке, тут же погрузившись в чтение.

«Вот и Сара читала так же. Хоть извержение вулкана под домом – она ничего не заметит».

Роберт поднял голову, кивнул.

– Слышал уже, что произошло в Врансуике? – Перес решил отбросить церемонии. Во всяком случае, с Робертом.

– Кое-что слышал – Мэй сказала.

Он говорил медленно, тщательно подбирая слова. Перебрал пива? Роберт любил выпить с парнями, однако так рано, да еще по будням, не напивался.

– Твоя знакомая, как я понимаю?

Роберт поставил стакан на стол.

– Это кто же?

– Молодая девушка. Кэтрин Росс. Ты ведь был с ней знаком?

Роберт молчал слишком долго.

– Ну, видел иногда.

– Ей было всего шестнадцать. Не слишком ли даже для тебя, а, Роберт?

Дежурная шутка – все знали, что Роберт увлекается юными девушками. Пересу казалось, это из-за того, что парень сам так и не повзрослел. Навороченная посудина нужна была Роберту для того, чтобы всем заявить: он – настоящий мужик.

Перес продолжил:

– В Новый год…

– А что в Новый год?

– После гуляний на городской площади ты отправился на вечеринку.

– Ну, было дело. В Данросснесс.

– Вы подвезли тогда Кэтрин Росс. До поворота на Врансуик. Так?

Роберт повернул голову. На Переса смотрели водянисто-голубые, с полопавшимися сосудами глаза. Парень был явно чем-то обеспокоен.

– За рулем сидел не я, – сказал Роберт. – Не настолько я глуп.

– А кто вел?

– Какой-то парень из старших классов. Как зовут, не знаю.

– Друг Кэтрин?

– Может, и друг. Понятия не имею.

– Знаешь, где он живет?

– Где-то на юге. В Куэндейле или Скэтнессе… Его семья переехала на Шетланды недавно.

– Говоришь, видел Кэтрин? Где?

– Ну, на вечеринках, в барах Леруика… В общем, обычное дело.

– Девушка она была заметная. Такие выделяются из толпы.

– Это точно, – согласился Роберт, – заметная. И хотя не болтала как другие, больше молчала – взгляд у нее был оценивающий такой, – а все равно выделялась.

Он взял стакан, отхлебнул. И напряжение отпустило.

– Как она умерла? – спросил он. – Переохлаждение? Выпила и отрубилась на морозе?

– А она много пила?

Роберт пожал плечами:

– Девчонки сейчас вообще пьют немало, разве нет? Да и какие здесь еще развлечения зимой-то?

– Нет, не переохлаждение, – сказал Перес. – Ее убили.

Магнус все боялся, что полиция вернется. Весь вечер он просидел в кресле, прямой как палка. Пять раз мимо проехали машины, но ни одна у его дома не остановилась. Сине-белая лента поперек прохода в стене по-прежнему трепетала на ветру. Ее выхватывали из темноты фары спускавшихся с горки машин. А Кэтрин так и лежала там, накрытая брезентом. У Магнуса при мысли о ней сердце сжималось. Как она? Хорошо хоть земля мерзлая – тело дольше сохранится, плоть не объедят ни звери, ни насекомые. В прошлый раз было лето. Магнус вспомнил, как быстро испортился мертвый ягненок, когда солнце палило. Земля тогда враз прогрелась.

Следующая машина все же остановилась. Вот-вот постучат в дверь. Но приехавшие стояли на обочине и, сунув руки в карманы, переговаривались – чего-то ждали. Затем показался фургон. Поравнявшись с ними, свернул прямо на обочину, чтобы не перегораживать дорогу. Из фургона вытащили небольшой генератор, поставили на тележку и повезли через поле. Туда уже протянули кабель, поставили две большие лампы на штативах. Поднявшись на вершину холма, группа скрылась по ту сторону. Магнус представил Кэтрин в белом свете мощных ламп, бледной и замерзшей. Он глянул на материны часы: восемь. Самолет из Абердина наверняка уже приземлился в аэропорту Самборо. Люди из Инвернесса уже едут на север. В прошлый раз тоже приезжали, но оказались не лучше местных. Перед глазами Магнуса мелькнуло детское личико, четкое, как на фотографии. «Катриона». Он произнес имя вслух, потому что оно пришло ему в голову. У девочки были длинные, спутанные от ветра волосы, темные глаза делались узкими от смеха, когда она взбегала на холм. Примчалась к ним и вошла без стука, держа в руке букетик садовых цветов. В тот день Магнус видел ее в последний раз.

Он вдруг забеспокоился: вскочил и глянул в окно. Полицейских не было – наверное, они там, возле тела. Облако отползло в сторону, и стало видно полную луну. Мать всегда говорила, что в полнолуние он глупеет больше обычного. На неподвижную воду легла дорожка света. Магнус вдруг вспомнил, что за весь день ничего не съел; он подумал, что, может, потому и мысли путаются. А может, то и впрямь луна. Он снова увидел Катриону: она пританцовывала на дороге перед его домом. Странная джига – девочка отплясывала, подняв руки над головой и согнув на манер балерины. Ему почудилось, что она слегка наклонила голову в его сторону, будто приглашая за собой.

Магнус понимал, что это у него воображение разыгралось. Будь Катриона жива, она стала бы уже молодой женщиной, старше Кэтрин. Но оставаться дома дольше не было никаких сил. Все из-за лунного света на воде, из-за того, что весь день ждал возвращения полиции. Да еще материн голос: «Ничего им не говори». И маленькая девочка перед глазами.

Спеша выйти из дому, Магнус торопливо натягивал ботинки, путаясь в шнурках. У него была шерстяная шапка, связанная матерью, и большая куртка, которую она купила ему в Леруике незадолго до смерти – как будто чувствовала, что недолго ей осталось, и покупку одежды ему не доверяла. Тогда же привезла и стопку трусов и носков; он до сих пор их носил.

Выйдя из дома, Магнус полез выше, в сторону от тропинки, пока не добрался до дороги на Леруик. В доме возле часовни свет не горел. Между задернутыми в спальне шторами был просвет, однако Магнус ничего не увидел, только призрачное отражение собственного лица. Он неохотно повернул назад и стал взбираться на холм.

Ступив в тень от насыпи, он остановился и оглянулся. Полицейские не заметили, что он вышел из дома. Луна освещала поле, на котором лежала Кэтрин, и Магнус на удивление четко видел каждого. Наблюдая сверху, он узнавал полицейских по их характерным позам и походке. Те его не видели из-за слепящего белого света; к тому же они целиком сосредоточились на маленькой фигурке, накрытой куском брезента. А когда закончили осматривать место преступления, разом обернулись на дорогу, высматривая огни машин, – команда из Инвернесса ожидалась с минуты на минуту.

Магнус продолжал карабкаться вверх. Он шел медленно – торопиться-то некуда. И вообще впереди долгая зима – время, которое надо как-то скоротать. Взбираясь, Магнус чувствовал, что колено подводит, дышал с присвистом. Дневное солнце местами растопило снег, обнажив торф и увядший вереск. Магнус добрел до вершины насыпи. Впереди не было ничего, лишь холмистые пустоши. В школе им рассказывали, что когда-то на Шетландах росли леса. И не представить. Если деревья где и остались, так только у местных в садах. Магнусу подумалось, что, попади он на Луну, увидел бы то же самое – равнину без деревьев.

Он остановился перевести дух и снова оглянулся. Отсюда люди на поле казались менее значительными. Позади них простирался скованный серебристым льдом залив, дома Врансуика… Будь у Магнуса хоть капля здравого смысла, вернулся бы домой и лег спать, но что-то гнало его вперед. Может, вот так Катриона тоже не могла остановиться и все плясала и плясала?

Магнус не сразу сориентировался. Но, подойдя ближе, узнал место – его не сбил с толку даже лунный свет, в котором все выглядело незнакомым. В юности Магнус часто бывал здесь – работал вместе с дядей, старшим братом отца, на котором все хозяйство и держалось, а Магнус помогал: считал овец, сбивал их перед стрижкой в стадо, гнал к подножию холма на забой. В начале лета именно сюда они с дядей приходили за торфом. Работа была тяжкая – вгрызться в тугую темную землю, отодрать торф. После у него здорово ломило спину. Но еще тяжелее было везти добычу на тележке до дороги. Теперь-то если кто и копал себе торф, так с трактором да прицепом. Дядя племянником гордился. Говаривал, что Магнус сильнее его собственных сыновей, да и трудолюбивей. Тогда еще были живы и родители, и дядя с двоюродными братьями. И сестра. Теперь не осталось никого.