— Эскадрон, слушать мою команду! К атаке готовьсь! — громовым голосом перекрыл он грохот стрельбы. С трудом сдерживая танцующего под ним савраску, Федот развернул эскадрон лавой, на спуске к реке выхватил из ножей шашку. — В атаку, за мной, марш, марш! — и ослабил повод.

Конь сразу же вырвался далеко вперед, с левого берега хлестнули по атакующим из пулеметов. Не слыша за собой звонкого на льду топота копыт, Федот оглянулся и к ужасу своему увидел, что конники его повернули обратно, на льду чернели трупы людей и коней. Хотел и Федот повернуть саврасого и не мог. Осатаневший конь, закусив удила и вытянув голову вперед с плотно прижатыми к ней ушами, стрелой мчался навстречу смерти. Вихрем вынес он своего хозяина на левый берег. Впереди насыпь, вагоны, пулеметные гнезда, солдаты и офицеры в желтых японских шубах.

— Сдавайтесь! — успел крикнуть им Погодаев и уже в последний миг увидел, как один из солдат бросил винтовку наземь а, второй почти в упор выстрелил ему в грудь. Третий схватил саврасого, повис на поводьях, еще двое подбежали, стащили с седла уже мертвого храбреца командира.

С правого берега Шилки Егор и его партизаны видели, как вожака их окружили враги, как засверкали над Федотом вражьи шашки. Погиб боевой красный командир, и даже труп его не нашли красные конники.

Так и не дождавшись подмоги со стороны 2-го и 5-го полков, красные пехотинцы отступили на прежние позиции. Следом за ними покинул Сретенск и 7-й кавполк, командование которым принял, а затем и утвержден был командующий фронтом Иннокентий Пичуев.

После неудачной попытки красных пехотинцев отбить у белых Сретенск в этом районе на некоторое время наступило затишье. Вскоре в село, занятое пехотинцами Неволина, прибыл сам Журавлев в сопровождении адъютанта Фадеева и начальника политуправления фронта Бородина. Ехали вершно, зная, что в пути предстоит объезжать стороной, бездорожно, занятые белыми села. Как ни торопились, но, выехав из Богдати ранним утром, к Шилке добрались лишь на третий день и к обеду прибыли к месту назначения. По широкой улице села Журавлев проехал шагом, с удовольствием посматривая на расхаживающих группами и в одиночку пехотинцев, одетых в одинаковые овчинные полушубки, со штыками на поясе и в набойчатых серых папахах. По красному флагу у ворот дома определили, что здесь расположился штаб полка, и, поручив коней ординарцам, Павел Николаевич с Бородиным и адъютантом Фадеевым прошли в дом.

В комнате, отведенной под штаб, находились трое — командир полка Неволин, молодой, стройный брюнет в форменной гимнастерке с заплечными ремнями; рядом с ним за столом сидел начальник его штаба — рыжеусый, в очках, и тут же был черноглазый, бритоголовый командир одного из батальонов.

О Журавлеве Неволин слышал много, а видеть его ему еще не приходилось, но уже по внешнему облику, энергичновластному выражению лица и манере держаться он безошибочно угадал, что это и есть командующий фронтом. Тут сказалась у Неволина многолетняя воинская выучка: узнав Журавлева, он мгновенно поднялся из-за стола, скомандовал своим: "Встать, смирно!"— и, хлопнув унтами нога об ногу, вытянулся во фронт.

— Вольно! — приложив руку к папахе, Павел Николаевич приветствовал командиров еще непривычным для них — Здравствуйте, товарищи!

— Здравия желаем, товарищ командующий! — в голос ответили все трое.

Журавлев представил им Бородина, Фадеева и после обмена рукопожатиями спросил Неволина:

— Вы, очевидно, командир полка?

— Так точно, товарищ командующий, командир революционного стрелкового полка Неволин! — И, следуя воинской субординации, отрапортовал: — В полку две тысячи сто восемьдесят штыков, пулеметная, учебная, нестроевая команды, госпиталь, духовой оркестр, а также команда связи, разведчиков и приданная полку полевая батарея двухорудийного состава!

— Чудесно, товарищ Неволил, чудесно! — Сухие, лаконичные слова рапорта звучали в ушах Павла Николаевича приятнее всякой музыки. Радостно взволнованный, Журавлев обнял и расцеловал оторопевшего Неволина.

Пока в штабной комнате шли разговоры, начальник штаба, повинуясь еле заметному движению бровей Неволина, вышел на кухню договориться с хозяевами насчет обеда.

Хозяева потчевали гостей горячими пельменями. Неволил достал из чемодана бутылку водки, но, прежде чем поставить ее на стол, вопросительно глянул на Журавлева:

— Позвольте, товарищ командующий?

— Называйте меня просто по имени, а насчет того, чтобы выпить, — он, улыбаясь, развел руками, — думаю, по чарочке с морозу делу не повредит! Как вы полагаете, товарищи?

— Конечно, не повредит, скорее наоборот! — кивнул головой Фадеев, а Бородин даже усы энергично разгладил, предвкушая удовольствие.

— Такое пополнение к нам с неба свалилось, как тут с радости не выпить? Грех будет великий, да и копыто обмыть командирам новым тоже полагается!

Все засмеялись, Неволин наполнил водкой пузатые рюмки.

— За новые успехи! — поднял рюмку Журавлев. — За победу нашу полную и скорую, за власть советскую!

Все встали, чокнулись, выпили, принялись за пельмени.

От второй Журавлев отказался, за обедом о многом поговорили и весь остаток дня употребили на ознакомление с новым полком, побывали на батарее, выступали на солдатских митингах, которые, за неимением подходящих помещений, провели прямо на улицах.

А двумя днями позже белые, гарнизон которых в Сретенске усилился двумя батальонами пехоты, подошедшими с верховьев Шилки, и казаками их 9-го полка, повели наступление на село, занятое красными пехотинцами. Но внезапного налета у них не получилось, у Журавлева отлично действовали разведка и связь с подпольной большевистской организацией Сретенска. Белые полковники еще только готовились к набегу, а Павел Николаевич уже знал об их планах и намерениях и надлежащим образом приготовился к обороне.

Бой начался на рассвете. Как и предполагал Журавлев, белые повели наступление на село с двух сторон. Но сопки, на которые пошли они приступом, уже были заняты красными пехотинцами, они залпами ударили по своим бывшим соратникам и так резанули по ним из пулеметов, что в момент обратили их в бегство. А у красных еще и не все их силы были приведены в действие, один батальон находился в резерве. Журавлев, опасаясь, что белые кружным обходом могут ударить на село с тылу, приказал резервному батальону занять оборонительную позицию. Промежутки между батальонами пехоты заняли партизаны 7-го полка.

Журавлев в сопровождении четырех ординарцев выехал на позиции затемно. Когда захлопали выстрелы, он был уже у намеченной им высоты. Оставив ординарца с конями у подножия сопки, Журавлев легким охотничьим шагом пошел вверх по косогору, а за ним устремились сопровождавшие его три ординарца. Тяжелый на ногу Кочнев еле поспевал за ними, оскальзываясь на кручах, шел, опираясь на винтовку. Снег, подтаявший от вчерашней оттепели, за ночь покрылся слоем наста, похрустывающего под ногами.

— Ох, не могу… — задыхаясь, с трудом выговорил Кочнев и, ухватив за рукав Распопова, остановился, — не могу… иди туда… за ним… а я отдохну чуть, — и жадно стал хватать зачерпнутый в пригоршню крупнозернистый заледенелый снег.

Рассвело, когда Кочнев поднялся на вершину горы, где на ровной открытой площадке стоял Журавлев. В полушубке с меховой оторочкой, в унтах и серой папахе, он то и дело поднимал бинокль, наблюдая за ходом боя. А Кочнев и невооруженным глазом увидел, как красноармейцы Неволина отбили первую атаку белых и как их пулеметчик, прикрывая отступление своей пехоты, золотистыми точками строчил из "гочкиса" в сумеречную темень наступающего утра. "Та-та-та-та-та", — доносился оттуда перестук вражеского пулемета.

К восходу солнца белые, очевидно подготавливая новую атаку, начали бить по сопкам левобережья артиллерийским огнем. В бинокль Журавлев хорошо видел озаренные багрянцем первых лучей восходящего солнца позиции своих пехотинцев, видел, как там начали вздыматься сизо-бурые клубы земли от взрыва снарядов. В ответ заговорили пушки красных батарейцев, удачным попаданием они заставили замолчать одно из вражеских орудий, пальба их призатихла, но вскоре возобновилась с новой силой. Снаряды белых стали рваться и на сопках правобережья, и на той высоте, где на самом видном месте стоял Журавлев. Наводящий ужас, все нарастающий вой снарядов прижимал пехотинцев к заснеженной земле. Снаряды рвались и близко и далеко, один лопнул саженях в сорока от Журавлева, ошметками мокрого снега и песка обдав лежащих за гребнем сопки ординарцев. Когда копоть от взрыва улеглась, Кочнев поднял голову и увидел, что Журавлев стоит все там же, рукавицей охлопывая пыль с полушубка.