Она дошла до угла 57‑й улицы. Остановилась возле бутика «Виттон». Днем и ночью в витринах бутика происходило ослепительное шоу. Со всего мира приезжали его фотографировать. И продавец хот-догов на углу драл за свои сосиски в два раза дороже. Она тряхнула волосами, провела кисточкой блеска по губам, подвела брови, подвернула рукава пальто, сунула руки в карманы, зафиксировала сумку на плече, расслабилась, вильнула бедром влево, потом вправо, сделала шаг назад и налетела на… Елену Кархову.

– Гортензия? Что вы здесь делаете? – воскликнула Елена Кархова, всплеснув руками.

– Да ничего. Возвращаюсь домой.

– Вы что, не пойдете на эту вечеринку «Прада»? Там, кажется, будут показывать работы того итальянского скульптора, который приклеивал фотографии глаз своей матери на античные статуи без рук… Это последняя сенсация!

Она говорила очень громко – видимо, была глуха как тетерев. Гортензия слегка отстранилась, чтобы держать дистанцию: «Нет-нет, я не знаю эту женщину, не понимаю, зачем она со мной заговорила, она не в себе, крыша на старости лет поехала…» Она попыталась увести старуху в сторонку, чтобы спрятаться в тень. Лишь бы никто не заметил их вместе! Она ведь иначе больше не попадет ни на одну вечеринку. Будет навсегда стерта из всех списков, которые составляют пресс-атташе. Навеки прослывет компаньонкой чокнутой бабули.

Елена в этот вечер превзошла себя. Ручьи разноцветных жемчугов струились у нее на груди, жидкие волосы были собраны в два рыжеватых хвостика, на плечах покоилось оранжевое норковое манто, на ногах были розовые сапоги на танкетке. На губах была размазана куча красной помады, веки наведены синим, а две оранжевые полоски указывали, где у людей обычно бывают щеки.

Попытки Гортензии увлечь ее подальше от толпы и от бутика «Прада» были совершенно безуспешны, Елена Кархова стремилась к церберам на входе.

– А у вас есть приглашение, Гортензия? – спросила она. Глаза ее хитро поблескивали, как у девчонки, которая решила сегодня пошалить по полной.

– О… Я оставила его на работе.

– Ну пошли, пошли, пройдете со мной…

Она пихнула Гортензию локтем и поволокла за собой.

– Да я домой хотела пойти. Там Гэри ждет, и вообще…

– Мы ненадолго. Бокальчик шампанского, канапе с лососем, взглянем краем глаза на эти жуткие статуи и отправимся восвояси, пошли!

– Нет, ну правда, я никак и не…

«Не стоит ее обижать. Эта сумасшедшая старуха способна выставить нас за дверь, размахивая клюкой. И тогда закончится уютная жизнь во дворце, моя мастерская, пианино Гэри, кровать, широкая, как палуба лайнера. Придется вернуться к жизни нищей студентки. Нет, об этом не может быть и речи. Мне нужен комфорт, чтобы дышать, рисовать, изобретать, любить, смеяться. Чтобы спать. Чтобы чистить зубы».

– Хорошо, я пойду с вами.

Гортензия последовала за старухой, стараясь прикрывать лицо шарфом, чтобы ее не узнали. Она дошла до бутика и стражей на входе, пропустила вперед Елену. Уже приготовилась оторваться от нее и тут заметила маленькую жемчужную сумочку, которая висела на руке у Елены: та наклонилась, чтобы ее открыть, достала оттуда белый квадратик, сложенный вчетверо, и сунула его под нос церберам, которые не только согнулись в глубоких поклонах, но и уважительно пригласили ее войти, ограждая своими могучими руками.

– Не сочтите за труд… Мадам Миучча Прада ждет вас на первом этаже. Можем вас проводить, если желаете?

– Я с ней, я с ней! – завопила Гортензия, вцепляясь в хвост боа из норки. – Мы вместе пришли. Я сопровождаю эту даму!

– Я лишь хотел уберечь ее от возможных неприятностей, здесь, знаете ли, столько народу, – объяснил бритоголовый внезапно прорезавшимся медовым голосом.

Гортензия изо всех сил старалась сохранять спокойствие, но не могла удержаться и во все глаза глядела на Елену, которая сдала оранжевую норку в гардероб, наложила очередной слой красной помады на губы, улыбнулась проходящему мужчине, который наклонился к ней расцеловаться: «Hi, Tom! So nice to see you, I was happy to chat with you last night!»[7] Гортензия вытаращила глаза: мужчина все обнимал Елену и тихо шептал ей что-то на ухо. Она тихонько хмыкала в ответ на его речи. Он словно бы вымаливал ее одобрение, она в конце концов его дала, степенно кивнув ему. Потом друзья распрощались, договорившись в следующий раз увидеться у Изабеллы. «Мне это снится, – подумала Гортензия. – Сейчас я проснусь. Кто же эта женщина? Ни разу я не могла найти времени поговорить с ней, я отказывалась идти с Гэри, когда он поднимался к ней наверх. Видать, совершила серьезную профессиональную ошибку».

Елена повернулась к ней:

– Ну пойдем, посмотрим эти хваленые скульптуры? Не хочется умереть полной дурой… Что с вами случилось? Похоже, будто вы увидели привидение.

Бутик освещался белыми неоновыми трубками, стены были словно расшиты сияющими длинными нитями. По всему залу на расстоянии пяти метров друг от друга стояли огромные статуи, изображающие древнегреческих богинь без рук или молоденьких пастушков с колчанами, наполненными стрелами. Официанты в белых куртках сновали в толпе, разнося подносы с бокалами шампанского. Гости присаживались у ног статуй и фотографировали друг друга. Они изображали улыбки, выставляли напоказ свои тяжелые гриндерсы или сапоги на шнуровке, джинсы в облипку или пышные юбки. Какой-то мужчина расхаживал в килте и желтых мокасинах на босу ногу. Бритые черепа и взлохмаченные длинные волосы, бледные губы, красные глаза… Они вели себя нарочито шумно, пытаясь привлечь к себе внимание…

– Какие здесь заурядные люди, – с огорчением вздохнула Елена.

– Скажите, пожалуйста, а тот человек, что заговорил с вами недавно в гардеробе, это был…

Гортензия еще не успела закончить свою фразу, как женщина, как две капли воды похожая на Анну Винтур, подошла к ним, положила руку на плечо Елены, поцеловала ее и прошелестела:

– Как поживаете, Елена? Что слышно новенького о нашем дорогом Карле? Мы на прошлой неделе ужинали с ним у Пьера, он был в прекрасной форме. Очень жалел, что вас не было с нами.

– Я ездила греть свои старые косточки в Куэрнавака. В моем возрасте, Анна, нужно время от времени выставлять их на солнце, иначе они совсем рассыпятся!

Эта женщина, так невероятно похожая на Анну Винтур, и была сама Анна Винтур. А мужчина в раздевалке – Том Форд.

«А я – просто дубина», – подумала Гортензия.

– Ох, ну вы даете! Чувство юмора вас никогда не оставит, Елена.

– Это единственное средство от морщин, которое на меня еще действует. А вы знаете мою юную протеже Гортензию Кортес?

Стелла услышала звонок будильника, открыла один глаз. Лапы Микки-Мауса показывали на семь часов и десять минут. Она вытянула ногу из-под одеяла. Поставила на пол. Холодно, очень холодно. Теплая со сна нога оставила на холодном полу след, который тут же испарился. Стелла нашарила взглядом свои теплые носки на батарее. Белую майку. Длинные подштанники, как у американского фермера. Оранжевый комбез размера XXL, розовую толстовку, темно-синий теплый свитер. Все было приготовлено с вечера, чтобы утром быстро одеться. Она боялась утреннего пробуждения, это был самый тяжелый момент дня. Холодно, темно, на улице идет снег, на плитках стен иней, высокая деревянная дверь сарая хлопает от ветра. Надо попросить Жоржа, чтобы он ее починил, а то она в конце концов отвалится. Ревет кто-то из ослов. Это, видимо, Гризли, он пугается каждого шороха. Она выкрала его как-то ночью из бродячего цирка. Он был привязан к колышку, страшно истощен, с боков свешивались содранные клочья кожи, подпаленные паяльной трубкой, и правое ухо его повисло, как увядший тюльпан.