– Нет! Не хочу, оно жжется! Папа, я боюсь! Оно…

– Эйлин, это всего-навсего ртутная примочка, она не жжется…

– Будь взрослой, – вмешалась Рэчел, – это же просто…

– Нет-нет-нет-нет!..

– Прекрати, или у тебя заболит и задница! – не выдержал Луис.

– Она устала, Лу, – сказала тихо Рэчел.

– Да, я знаю. Подержи ей ногу.

Рэчел опустила Гэджа на траву и держала ногу Элли, пока Луис мазал ее лекарством, невзирая на истерические вопли.

– Кто-то вышел на крыльцо вон в том доме через улицу, – сказала Рэчел. Она поспешно схватила Гэджа, который уже намеревался уползти.

– Чудесно, – пробормотал Луис.

– Лу, она просто…

– Да, устала, я знаю. – Он закрыл лекарство и мрачно поглядел на дочь. – И это ведь правда не больно. Элли, замолчи.

– Нет, больно! Нет, больно! Нет, бооо…

Рука его потянулась, чтобы ее шлепнуть, и он с большим трудом сдержался.

– Ты нашел ключи? – спросила Рэчел.

– Нет еще, – сказал Луис, пряча пакет первой помощи.

– Я сейчас…

Тут заревел Гэдж. Он уже не хныкал, а ревел во весь голос, извиваясь в руках у Рэчел.

– Что еще с ним? – крикнула Рэчел, почти отшвыривая ребенка Луису. Он заметил, что это обычное следствие, когда вы замужем за доктором, – вы всегда швыряете ребенка мужу, когда с ним что-нибудь не в порядке. – Луис! Что с ним…

Гэдж с диким ревом хватал себя за шею. Луис пригляделся и увидел растущую на шее опухоль. Кроме того, на джемпере мальчика ползало что-то темное и жужжащее.

Эйлин, которая было уже успокоилась, завопила опять:

– Пчела! Пчела! Пчела-а-а!

Она отпрыгнула назад, споткнулась о тот самый камень, о который уже поцарапалась, плюхнулась на землю и заплакала от боли, изумления и страха.

«Я схожу с ума», – с удивлением подумал Луис.

– Сделай же что-нибудь! Что ты сидишь?!

– Надо вынуть жало, – раздался голос сзади них.

– Вынуть жало и приложить туда соду. Опухоль быстро сойдет. – Голос, однако, говорил с таким акцентом, что Луис сначала мало что разобрал.

Он повернулся и увидел старика лет семидесяти, довольно бодрого для своих лет, стоящего на траве. Одет он был в жилетку поверх синей рубашки, из-за ворота которой торчала его морщинистая, укутанная платком шея. Лицо его было загорелым, и он курил сигарету без фильтра. Пока Луис смотрел на него, старик затушил сигарету пальцами и сунул ее в карман. Он стоял и как-то виновато улыбался – Луису сразу понравилась эта улыбка – и явно был не из тех людей, кто сторонится незнакомцев.

– Только не говорите, док, что это не мое дело, – сказал он. Так Луис встретил Джуда Крэндалла, который стал ему как бы вторым отцом.

Он следил за их прибытием с другой стороны улицы и пришел посмотреть, не может ли он чем-нибудь помочь, когда у них, как он выразился, «возникнут сложности».

Пока Луис держал ребенка на руках, Крэндалл подошел ближе, осмотрел опухоль и протянул к ней руку. Рэчел открыла рот, пытаясь возразить – его рука казалась ужасно неуклюжей и почти такой же большой, как голова Гэджа, – но не успела она и слова сказать, как пальцы старика сделали одно молниеносное движение, словно показывая фокус, и жало оказалось у него на ладони.

– Большое, – заметил он, – не рекорд, но на приз потянет.

Луис рассмеялся.

Крэндалл улыбнулся ему в ответ и сказал:

– А ты, плакса, чего ревешь?

– Мама, что он говорит? – спросила Эйлин, и тогда Рэчел тоже рассмеялась. Конечно, это просто невежливо, но, по-видимому, старик не обиделся. Он достал из кармана пачку «Честерфилда», сунул в рот сигарету, благодушно кивнул в ответ на их смех – даже Гэдж улыбался, несмотря на боль в укушенном месте, – и потом неожиданно зажег спичку о ноготь большого пальца. «У старика свои шутки, – подумал Луис, – хоть и немудреные, но порой довольно удачные».

Он остановил смех и достал руку из-под зада Гэджа – довольно, к слову сказать, увесистого.

– Рад познакомиться, мистер…

– Джуд Крэндалл, – сказал старик, пожимая ему руку. – А вы ведь доктор?

– Да. Луис Крид. Это моя жена Рэчел, моя дочь Элли, а этот мальчик, которого укусила пчела, – Гэдж.

– Рад вас всех видеть.

– Я смеялся не над… то есть мы смеялись… в общем, мы просто… немного устали.

Такое преуменьшенное заявление снова заставило его усмехнуться. На самом деле он чувствовал себя полностью обессиленным.

Крэндалл кивнул.

– Еще бы, – сказал он со своим невероятным акцентом. Он взглянул на Рэчел. – Почему бы вам не завести этого малыша и вашу дочь на минутку ко мне, миссис Крид? Мы разведем соды и сделаем ему примочку. Моя жена была бы рада познакомиться с вами. Она редко выходит. Артрит совсем ее замучил в последние годы.

Рэчел посмотрела на Луиса, он кивнул:

– Вы очень любезны, мистер Крэндалл.

– О, я откликаюсь только на Джуда, – сказал старик. Тут внезапно послышался гудок, зарокотал мотор, и из-за поворота показался большой голубой фургон.

– О Боже, а я так и не нашел ключи, – сказал Луис.

– Ничего, – сказал Крэндалл. – У меня есть связка. Мистер и миссис Кливленд – они тут жили до вас – дали мне ключи, о, давно, четырнадцать или пятнадцать лет назад. Они долго здесь жили. Джоан Кливленд была лучшей подругой моей жены. Она умерла два года назад, и Билл переехал в квартиру для стариков в Оррингтоне. Теперь эти ключи будут вашими.

– Вы очень добры, мистер Крэндалл, – сказала на этот раз Рэчел.

– Ерунда, – сказал он. – Вы лучше посмотрите, чтобы ваши малыши не очень-то разбегались. – Особенно экзотически для их среднезападного слуха звучало это его «млыш-шы». – Смотрите, чтобы они не выбегали на дорогу, миссис Крид. Здесь слишком много тяжелых грузовиков.

Теперь они услышали, как открылись дверцы машины, и вылезшие из нее люди направились к ним.

Элли, которая уже отошла в сторону, вдруг спросила:

– Папа, что это там?

Луис, уже собравшийся встречать приехавших, оглянулся. У кромки поля, где кончалась лужайка и начиналась высокая летняя трава, тянулась тропа фута в четыре шириной. Она поднималась на холм, вилась между низких кустов и березок и исчезала из виду.

– Похоже на какую-ту тропинку, – сказал Луис.

– Ага, – сказал Крэндалл, улыбаясь, – я как-нибудь расскажу вам. Так вы идете?

– Да-да, – сказала Элли и добавила с явной безнадежностью: – А сода жжется?

Крэндалл вынес ключи, но в это время Луис нашел наконец свой комплект. В бардачке был зазор, и маленький кошелек провалился туда. Он выудил ключи оттуда, но Крэндалл все равно отдал ему вторую связку. Они висели на старом потускневшем брелоке. Луис поблагодарил, сунул ключи в карман и стал наблюдать, как грузчики вносят в дом мебель, ящики с одеждой и прочим добром, накопившимся у них за двенадцать лет семейной жизни. Вырванные из привычного окружения, вещи казались меньше. «Словно в коробках узлы с тряпьем», – подумал он, внезапно почувствовав печаль и угнетенность, то, что называют иногда страхом новизны.

– Вырвали и пересадили в другое место, – сказал неожиданно возникший рядом Крэндалл, и Луис слегка подскочил.

– Вы будто читаете мои мысли, – сказал он.

– Да нет, конечно. – Крэндалл зажег сигарету, спичка ярко вспыхнула в ранних сумерках. – Тот дом через дорогу выстроил мой отец. Привел в него жену, и она родила здесь ребенка, то есть меня, еще в тысяча девятисотом году.

– Так, выходит, вам…

– Восемьдесят три, – сказал Крэндалл, и Луис был рад, что не услышал слов, которые он ненавидел всем сердцем: «Всего восемьдесят три».

– Вы выглядите гораздо моложе.

Крэндалл пожал плечами:

– Может быть. Я всегда жил здесь. Во время великой войны меня забрали в армию, но я так и не уехал дальше Байонны, штат Нью-Джерси. Мерзкое местечко. Оно было таким даже в тысяча девятьсот семнадцатом. Я был очень рад, когда вернулся домой. Женился на Норме, отработал свое на железной дороге и вот до сих пор живу здесь. Но я повидал немало всего и здесь, в Ладлоу. Всякое бывало.