Борясь с желанием бежать, он склонился еще ниже.

– Что вы сказали? – спросил он еще раз.

Усмешка.

– Земля тверже человеческого сердца, Луис, – прошептал умирающий. – Человек растит, что он может… и пожинает плоды.

«Луис, – подумал он, не поняв сначала всего остального. – О Боже, откуда он знает мое имя?»

– Кто вы? – спросил Луис дрожащим голосом. – Кто вы?

– Индеец… принес мне рыбу.

– Откуда вы знаете мое…

– Слушай. Ты…

– Вы…

– Гааа, – сказал молодой человек, и Луису показалось, что он чувствует в его дыхании запах смерти, разложения, распада.

– Что? – Луису захотелось потрясти его.

– Гаааааааа…

Молодой человек в красных шортах начал дергаться. Внезапно его мускулы напряглись. Отсутствующее выражение глаз изменилось; он, казалось, искал взглядом Луиса. Потом все исчезло. Луис подумал, что он заговорит снова, но глаза снова подернулись мутью… и начали гаснуть. Человек был мертв.

Луис сел, чувствуя, как одежда прилипает к телу; он насквозь пропотел. Темнота застилала его взор, мир начал медленно кружиться вокруг него. Медленно осознавая, что произошло, он отвернулся от мертвеца, спрятал голову в колени и до крови сдавил ногтями десны.

Через какое-то время все опять прояснилось.

После комната наполнилась людьми, словно они все ждали за дверью. Это еще усугубило охватившее Луиса чувство нереальности и дезориентации, о котором он читал в учебниках психологии, но никогда не испытывал, и это чувство еще больше его напугало. Ему казалось, что именно так должен чувствовать себя человек после большой дозы ЛСД.

«Как в бенефисе знаменитого актера, – подумал он. – Вначале сцена очистилась, чтобы умирающая Сивилла могла изречь пророчество, а потом входят статисты».

Появились медсестры, волоча тяжелые носилки. Следом шла Чарлтон, сказавшая, что полиция уже кое-что выяснила. Молодого человека сбила машина, когда он ехал на мотоцикле. Луис вспомнил о мотоциклистах, которых он встретил по пути.

За спиной Чарлтон стоял Стив Мастертон с двумя университетскими полицейскими.

– Луис, ребята, которые его принесли… – он прервался и тревожно спросил: – Луис, с вами все в порядке?

– Да-да, – сказал Луис, вставая. Его шатало. – Как его звали?

Один из полицейских ответил:

– Виктор Паскоу. Это сказала девушка, которая ехала с ним на мотоцикле.

Луис взглянул на часы и отнял две минуты. Из комнаты, куда Мастертон завел свидетелей, он слышал рыдания девушки. «Добро пожаловать в школу, леди, – подумал он. – Учитесь хорошо».

– Мистер Паскоу умер в десять часов девять минут, – сказал он.

Один из полицейских вытер рот ладонью.

Мастертон опять сказал:

– Луис, что с тобой? У тебя ужасный вид.

Луис открыл рот для ответа, когда одна из сестер неожиданно выронила носилки и бросилась прочь. По пути ее рвало в фартук. Зазвонил телефон.

Девушка, которая рыдала, теперь принялась выкрикивать имя умершего: «Вик! Вик! Вик!» – еще и еще. Бедлам. Один из полицейских спросил, могут ли они забрать ковер, и Чарлтон ответила, что не имеет права разрешить подобную реквизицию. Луис подумал в стиле Мориса Сендака: «Пусть все горит огнем!»

В его глотке опять родилось сдавленное хихиканье, но он смог его подавить. Действительно ли этот Паскоу произнес слова: «Кладбище домашних животных»? Называл ли он его по имени? Эти вопросы сбивали его с толку, сводили с ума. Но сознание уже обволакивало их успокоительным покровом. Конечно же, он говорил что-то другое (если вообще говорил). А Луис в шоке придал его словам неверный и невозможный смысл. Скорее всего Паскоу просто произносил бессвязные звуки, как он и думал с самого начала.

Луис мобилизовал все силы, все те качества, из-за которых администрация отдала ему эту должность, отвергнув еще пятьдесят трех претендентов. Вокруг не было никакого порядка; люди переходили с места на место.

– Стив, дай этой девушке успокоительное, – сказал он и тут же почувствовал себя лучше. Иррационализм происшедшего куда-то отодвинулся. Луис снова мог принимать решения.

– Джоан. Отдайте им ковер.

– Доктор, как мы его запи…

– Все равно отдайте. Потом отпустите ту сестру. – Он поглядел на другую медсестру, которая еще держала свой край носилок. Она смотрела на тело Паскоу, как загипнотизированная.

– Сестра! – громко сказал Луис, и она оторвала взгляд от трупа.

– Д-д-д…

– Как зовут другую девушку?

– К-к-кого?

– Ту, которую тошнило, – жестко выговорил он.

– Джу… Джуди. Джуди Делессио.

– А вас?

– Карла. – Теперь голос девушки был чуть потверже.

– Карла, приведите сюда Джуди. И уберите этот ковер. Сверните и уберите в кладовку за смотровой. Идите все. Дайте поработать специалистам.

Все задвигались. Скоро стихли крики в соседней комнате. Телефон, который было замолчал, зазвонил опять. Луис нажал на рычаг, не снимая трубки.

Старший из полицейских выглядел более дружелюбным, и Луис обратился к нему:

– Ну, что вы установили? Наверно, для вас это тоже неожиданно?

Полицейский кивнул и сказал:

– Да, за шесть лет это первый случай. Не очень-то хорошо начинается семестр.

– Еще бы, – сказал Луис. Он подошел к телефону и поднял трубку.

– Алло! Кто это… – начал возмущенный голос, но Луис, не слушая, набрал номер.

Суета продолжалась до четырех дня, когда Луис и глава университетской полиции Ричард Ирвинг сделали заявление для прессы. Молодой человек, Виктор Паскоу, ехал на мотоцикле с двумя другими, в числе которых была его невеста. Машина, управляемая Тремонтом Уитерсом, двадцати трех лет, шла по дороге из Ленгиллской женской гимназии к центру кампуса на скорости, превышающей допустимую.

Машина сбила Паскоу, и он ударился головой о дерево. Паскоу доставили в госпиталь его друзья и двое прохожих. Он умер через несколько минут. Уитерс был задержан за убийство.

Редактор студенческой газеты спросил, можно ли сказать, что Паскоу умер от травмы головы. Луис, думая об окошке, через которое он видел мозг, сказал, что предоставляет установить это судебному эксперту округа Пенобскот. Редактор спросил еще, не могли ли четверо молодых людей, принесших Паскоу в лазарет на одеяле, каким-либо образом ускорить его смерть.

– Нет, – ответил Луис. – Вовсе нет. По моему убеждению, мистер Паскоу был смертельно ранен в момент удара.

Были и еще вопросы, хотя немного, но этот ответ закончил пресс-конференцию. Потом Луис сидел в своем кабинете (Стив Мастертон ушел час назад, сразу после пресс-конференции – чтобы успеть к вечерним новостям, подумал Луис), пытаясь как-то осознать случившееся за этот день, набросить на него хоть какой-то покров обыденности. Они с Чарлтон просмотрели карты «группы риска» – студентов, угрюмо продолжающих учиться, невзирая на тяжкие недуги. В эту группу входили двадцать три диабетика, пятнадцать эпилептиков, четырнадцать параплегиков и другие: студенты с лейкемией, с церебральным параличом и мускульной дистрофией, слепые, двое глухих и один случай клеточной анемии, который Луис еще никогда не встречал.

Может быть, спокойнее всего в этот день был момент после ухода Стива. Чарлтон вошла и положила на стол Луиса розовую записку. «Ковер из Бангора будет завтра в 9.00», – прочитал он.

– Ковер?

– Его же надо заменить, – сказала она твердо. – Нельзя оставлять это пятно, доктор.

Нет, конечно. Если бы он каждый раз глядел из-за своего стола на это розовое пятно, то он вряд ли просидел бы здесь долго.

Он уже почти успокоился, когда миссис Бейлингс, ночная сиделка, сунула голову в дверь и сказала:

– Ваша жена звонит, доктор Крид.

Луис поглядел на часы и увидел, что уже полшестого; он должен был уйти полтора часа назад.

– Хорошо, Нэнси. Спасибо.

Он поднял трубку.

– Привет, дорогая. Я как раз…

– Луис, с тобой все в порядке?