Уильям усмехнулся.

– Много овец, – заявил он.

– Больше десяти тысяч по последним подсчетам, – произнес Джеймс и добавил: – Довольны?

Уильям взвинтился.

– Мистер МакКензи, я знаю, что вы подозреваете меня в дурных намерениях. Но мне ваши чертовы овцы не нужны! Мне нужна исключительно Кура! Я женюсь на ней, а не на вашем бизнесе по продаже мяса крупного рогатого скота!

– Вы женитесь и на этом тоже, – заметил Джеймс. – И не нужно мне рассказывать, что вам это безразлично.

Уильям бросил на него гневный взгляд.

– Еще как безразлично! Я люблю Куру. Я сделаю ее счастливой. Все остальное не играет роли. Мне нужна только Кура, а ей нужен я!

Джеймс кивнул, хотя Уильяму не удалось переубедить его.

– Что ж, вы ее получите.

Уильям Мартин и Кура-маро-тини Уорден поженились незадолго до Рождества 1893 года. Свадьба была самым роскошным праздником, состоявшимся в Киворд-Стейшн со времен смерти ее основателя Джеральда Уордена. Год в Новой Зеландии сменялся в самый разгар лета, поэтому праздновать можно было в саду. Гвинейра поручила поставить дополнительные павильоны и шатры, чтобы быть готовой к внезапному летнему дождю, однако погода тоже была за молодых. Солнце сияло, пытаясь затмить гостей, явившихся в большом количестве, чтобы поздравить молодоженов. Здесь собралась половина Холдона, а впереди всех, конечно же, находилась постоянно всхлипывавшая Дороти Кендлер.

– Она еще на моей первой свадьбе рыдала так, что едва глаза не выплакала, – сообщила Джеймсу Гвинейра.

Конечно же, пришли и жители окрестных ферм. Гвинейра приветствовала лорда и леди Баррингтон, а также их младших детей. Старшие учились в Веллингтоне или в Англии, одна из дочерей вышла замуж и уехала на Северный остров. Бизли, которые раньше были самыми ближайшими соседями, умерли, не оставив прямых наследников, и дальние родственники решили продать ферму. Теперь майор Ричлэнд, ветеран Крымской войны, занимался разведением овец и лошадей так же «по-джентльменски», как и Реджинальд Бизли. К счастью, у него были способные управляющие, которые просто не обращали внимания на противоречивые приказы незадачливого фермера.

Из Крайстчерча приехали Джордж и Элизабет Гринвуд, тоже в сопровождении лишь своих дочерей. Один из их сыновей еще учился в Англии, второй заканчивал практику в австралийских филиалах торгового дома.

Старшая дочь Дженнифер, бледная светловолосая девушка, склонная к робости, и вовсе умолкла, едва увидела Куру-маро-тини.

– Она прекрасна! – только и прошептала она, глядя на Куру в подвенечном платье сливочного цвета.

И этого нельзя было отрицать. Сшитое в Крайстчерче платье подчеркивало идеальные формы Куры и не казалось при этом непристойным. Венок у нее был из свежих цветов, длинные, до бедер, распущенные волосы вполне заменяли собой фату. Несмотря на то, что она казалась такой же безразличной, как и на всех остальных праздниках, которые соизволила почтить своим присутствием, глаза девушки вспыхивали всякий раз, когда ее взгляд падал на жениха. Когда она шла к алтарю, движения ее были грациозны, как у танцовщицы. Впрочем, была еще одна небольшая проблема, прежде чем приехавший из самого Крайстчерча епископ мог соединить пару под украшенным цветами балдахином.

Дженнифер Гринвуд, которая обычно играла на органе в Крайстчерче – по мнению священника, «просто ангельски», – утратила мужество. И неудивительно, ведь Дороти Кендлер ярко живописала ее матери, как брачующиеся встретились после сенсационного концерта Куры в Холдоне.

– Я не могу, – шептала Дженни матери, краснея до ушей. – Особенно теперь, когда я ее увидела. Я наверняка собьюсь, и все будут смотреть на меня и сравнивать с ней. Я думала, что рассказ про Илейн О’Киф – преувеличение, но…

Гвин, до ушей которой долетели эти слова, закусила губу. Конечно, Гринвуды наверняка были посвящены во все подробности скандала вокруг Илейн и Куры в Квинстауне. Джордж и Элизабет крепко дружили с Хелен; в юности они оба были ее любимыми учениками. В Англии Хелен была домашней учительницей Джорджа, а Элизабет была из числа сирот, которых она позже сопровождала в Новую Зеландию. При этом Хелен ничего не скрывала, по крайней мере от Джорджа. Без сильной поддержки торговца, занимавшегося экспортом и импортом шерстью, ее муж Говард не смог бы долго удерживать свою ферму и замужняя жизнь Хелен была бы еще драматичнее, чем это произошло на самом деле. Кроме того, Рубен О’Киф буквально боготворил своего «дядю Джорджа»; даже младшего сына назвал в его честь. Вполне возможно, что в разговорах Рубена с Гринвудом – или Джорджа со своим крестным – всплыли неприятные подробности.

Элизабет, светловолосая, все еще стройная женщина в простом элегантном платье, предприняла попытку уговорить дочь.

– Это ведь совсем простой «Свадебный хор», Дженни. Ты сыграешь его, даже если тебя разбудить среди ночи! Ты ведь уже играла в соборе!

– Но когда она так смотрит на меня, я готова провалиться сквозь землю… – Дженни кивнула в сторону Куры, которая действительно бросила на нее недружелюбный взгляд. В конце концов, музыка должна была зазвучать давным-давно.

К тому же Дженни совершенно не было нужды прятаться. Она была высокой, очень стройной девушкой с золотистыми волосами и узким худощавым лицом, на котором выделялись большие матово-зеленые глаза. Однако сейчас она растерялась, опустила голову, пряча лицо за волосами, словно за занавеской.

– Нет, мы не можем так рисковать! – Молодой человек, до сих пор находившийся в последнем ряду, хотя Гвин, конечно же, отвела ему место впереди, галантно поклонился. Стивен О’Киф – единственный представитель родственников из Квинстауна – был в числе ближайших родственников невесты. Его послали вместо себя Флёретта и Рубен, чтобы не спровоцировать новый скандал, бойкотируя свадьбу. Флёретта ясно дала понять в своем письме, что, несмотря на свои искренние поздравления в адрес Куры и Уильяма, она ни в коем случае не хочет, чтобы Илейн присутствовала на празднике. «От нее осталась лишь бледная тень, хотя, кажется, наша дочь постепенно приходит в себя после того, как мистер Мартин отверг ее. К сожалению, в этом она винит исключительно себя. Вместо того чтобы злиться, Илейн терзает себя размышлениями о том, что она сделала не так и насколько она некрасива по сравнению с кузиной. Мы ни в коем случае не хотим, чтобы она увидела Куру в облике ослепительной невесты», – писала Флёретта.

Зато у Стивена были рождественские каникулы, и он добровольно отправился в Киворд-Стейшн. Несмотря на то что он был в курсе случившегося между Илейн и Курой из писем матери, молодой человек не воспринял случившееся всерьез. Приехав в Квинстаун, он буквально пришел в ужас из-за того, какой расстроенной и сломанной казалась его сестра. И он не мог упустить возможности познакомиться с обоими виновниками столь трагичной перемены.

– Если вы позволите… – Стивен с улыбкой поклонился Дженни Гринвуд и занял ее место за роскошным роялем, который успешно заменял здесь орган. Новенький инструмент был свадебным подарком Гвинейры своей внучке, хотя Джеймс недовольно ворчал: «Из-за него нам придется убрать половину мебели из салона!»

– А ты умеешь играть? – удивилась Гвинейра, вставшая со своего места, чтобы разобраться, в чем причина задержки.

Стивен улыбнулся.

– Я ведь внук Хелен О’Киф и вырос рядом с ее церковным органом. А этот смешной свадебный марш смог бы сыграть даже Джорджи.

И без дальнейших проволочек он извлек из рояля первые звуки, а затем спокойно сыграл произведение, даже с некоторой небрежностью. Жених и невеста тем временем подошли к импровизированному алтарю. Поскольку Стивен не знал песни для следующего выхода, он сыграл вместо нее весьма темпераментную «Amazing Grace», за что был вознагражден веселым взглядом со стороны Джеймса МакКензи и суровым – от Гвинейры. Ведь текст песни «Какие сладкие звуки, спасающие такую бедняжку, как я» был не очень-то лестен по отношению к юной невесте.