Баньши недовольно развернулась. Илейн торопилась домой и скакала быстро. И теперь обратно на Мейн-стрит? Кобылке это не нравилось, но она была послушной и покорно перешла на рысь.

– Давай, Баньши, когда я войду в дом, то стащу для тебя немного печенья, – прошептала ей на ухо Илейн.

Уильям и Кура, вообще-то, должны были услышать топот копыт, но в эту ночь он был лишь частью их собственной мелодии, они, чувствуя пульс земли, не слышали ничего, кроме дыхания и биения своих сердец.

Если бы парочка осталась в тени дома, Илейн не заметила бы их. Она предполагала, что пансион будет закрыт, и хотела войти через конюшни. Но Кура и Уильям стояли на свету, в сиянии луны, словно на сцене. Увидев их, Баньши испугалась и уперлась копытами в землю. У Илейн захватило дух. Она ничего не понимала. Ей, наверное, кажется! Если она сейчас закроет глаза и откроет снова, Уильяма и Куры здесь не будет.

Девушка попыталась сделать вдох, выдох и поморгать, но когда она снова посмотрела на улицу, пара все еще целовалась. Самозабвенно, сливаясь в один силуэт в лунном сиянии, которым была залита улица. Внезапно в доме вспыхнул свет, открылась дверь.

– Кура! Силы небесные, что ты там делаешь?

Бабушка Хелен! Значит, ей не привиделось. Хелен тоже видела это. И теперь…

Позже Хелен сама не могла сказать, что заставило ее перед сном еще раз спуститься вниз, – может быть, цветы, которые забыла Лейни. Она говорила о них с таким предвкушением. Несомненно, она вернется, если заметит пропажу по дороге. А тут перед домом тени, точнее, одна тень.

И стук подков…

Хелен увидела, как отпрянули друг от друга Кура и Уильям, – и на миг поймала взгляд испуганных глаз внучки, прежде чем сивая кобылка повернулась и помчалась прочь, словно за ними гнался черт. Прочь!..

– Ты сейчас же зайдешь в дом, Кура! А вы, мистер Уильям, немедленно поищете себе другое пристанище. Ни единой ночи вы не проведете под одной крышей с этим ребенком. Иди в свою комнату, Кура, мы поговорим завтра! – Губы Хелен сжались в узкую полоску, между бровями залегла морщина.

Внезапно Уильям понял, почему его старатели испытывали перед Хелен такой суеверный ужас.

– Но… – Слова застряли у него в горле, когда Хелен бросила на него холодный, полный презрения взгляд.

– Никаких «но», мистер Уильям. Я не хочу вас больше здесь видеть.

– Честное слово, Флёр, я его не увольнял!

Рубену О’Кифу постепенно начинали надоедать инквизиторские расспросы жены. Рубен терпеть не мог, когда Флёретта вымещала на нем свое дурное настроение, несмотря на то что на самом деле он был совершенно не виноват в семейной катастрофе, разразившейся вокруг Илейн, Уильяма и Куры.

– Он сам уволился. Сказал, что собирается на Кентерберийскую равнину. В конце концов, ему нужны овцы…

– Охотно верю! – язвила Флёретта. – Наверное, нацелился на весьма определенные десять тысяч овец! Я никогда не доверяла этому парню! Нужно было сразу отправить его куда подальше!

Флёретта и сама понимала, что действует Рубену на нервы, но в конце дня ей был просто необходим громоотвод. Вчера вечером Илейн хоть и вернулась домой, но ни с кем не захотела разговаривать. Утром девушка не вышла к завтраку, а Флёр нашла в стойле неухоженную Баньши. Конечно, Илейн покормила ее, набросила на нее одеяло, но не помыла и даже не вытерла. Засохший пот говорил о том, что скакали на ней, не жалея сил, и это было так не похоже на Илейн – забыть о своей лошадке. Наконец она поднялась наверх, чтобы посмотреть, что случилось с дочерью, и нашла ее в слезах, безутешно плачущую в постели и прижимавшую к себе собачонку Келли. Флёретта ничего не смогла от нее добиться, и только Хелен рассказала ей о случившемся, но уже после полудня.

Это тоже было невероятно: Хелен приехала в поместье «Слиток» одна, во взятом напрокат экипаже, запряженном лошадью Леонарда. Обычно она не правила сама и, уж конечно, не ездила верхом. Раньше, когда Хелен жила на Кентерберийской равнине, у нее был мул, но после смерти Непумука нового она себе не завела. И этим утром она не воспользовалась даже помощью Гвин.

– Гвинейра собирает вещи, – процедила она, когда Флёретта спросила ее об этом. – Она очень сожалеет о случившемся и считает, что в ближайшее время Илейн лучше не видеть Куру. В остальном же она весьма сдержанна и о том, что касается наказания, молчит. И об интернате в Англии или, что еще лучше, в Веллингтоне никто уже не заговаривает. Хотя, учитывая ситуацию, это было бы наилучшим решением для избалованной и капризной девчонки. Кура должна понять, что нельзя получить все, что ты хочешь.

– Ты считаешь, что она соблазнила Уильяма? – спросила Флёретта. В принципе, она была не готова даже мысленно признать в поведении Уильяма какие-то смягчающие обстоятельства.

Хелен пожала плечами.

– По крайней мере она не сопротивлялась. Он не вытаскивал ее из дому; должно быть, девчонка пошла за ним и Илейн. В остальном же там, конечно, и соблазнять было нечего. Или, как выразилась Дафна, эта девочка может собирать парней, как спелые сливы.

Флёретта едва не рассмеялась. Она не привыкла, чтобы Хелен так выражалась.

– А теперь он поедет за ней на Кентерберийскую равнину. Что говорит на этот счет мамочка?

Хелен снова пожала плечами.

– Думаю, она сама еще не знает. Но у меня есть на этот счет довольно мерзкое подозрение. Мне кажется, она видит в этом Уильяме ответ на все свои молитвы…

– Илейн справится…

Только это и слышала Флёретта на протяжении последующих недель. Снова и снова, потому что уход Уильяма, конечно же, стал темой для разговоров во всем городе. Несмотря на то, что свидетелем его с Курой поцелуя была только Илейн, во время увольнения его разговор слышали некоторые клиенты и сотрудники. А потом все, в первую очередь женщины, сложили вместе два и два, едва были произнесены слова «Кентерберийская равнина», а Гвинейра с Курой Уорден уехали практически в тот же день, что и бухгалтер Рубена. Илейн почти не выходила в город, хотя Флёретта не уставала объяснять дочери, что ей совершенно нечего стыдиться. Большинство людей скорее сочувствовали девушке. Старшие жители Квинстауна не завидовали Илейн из-за ее поклонника, да и приличных девушек ее возраста, которые наслаждались тем, что болтали о ее несчастье, было немного. И все же Илейн плакала, не переставая. Она запиралась в комнате и всхлипывала без остановки.

– Все пройдет, – произнесла Дафна, когда Хелен рассказала ей об этой истории за чаепитием.

Илейн уже не сидела за стойкой администратора, да и в магазине тоже не помогала. Когда она не рыдала, то уходила в лес с собакой и лошадью. Она неизбежно бывала в тех местах, где они встречались с Уильямом, устраивали пикник или целовались, – и все заканчивалось тем, что девушка вновь принималась плакать.

– Это ведь была первая любовь. Через это нужно пройти, – продолжала Дафна. – Я до сих пор прекрасно помню, как ревела сама. Мне было двенадцать, а он был моряком. Он лишил меня девственности, подонок, и даже не заплатил. Вместо этого он рассказал мне, что женится на мне и увезет с собой в далекие страны. Какая глупость! С каких это пор матросы берут своих возлюбленных с собой в море? Но он все плел и плел, что будет прятать меня в спасательной шлюпке. Когда он потом исчез, мир для меня, казалось, рухнул. С тех пор я мужчинам больше не верю. Но это исключение, мисс Хелен. Большинство тут же бросаются на шею следующему. Было бы хорошо, если бы ваша Лейни нашла себе занятие. Сидеть и плакать – это никому не пойдет на пользу.

Поэтому Хелен стала пытаться выманить Илейн из заточения, сама – уговорами, Флёретта и Рубен – мягко, но настойчиво. Но им удалось выманить ее в город лишь спустя несколько недель и уговорить помочь в отеле или магазине.

Девушка, которая в конце концов снова стала показывать образцы тканей и вести списки постояльцев, уже не была прежней Илейн. И дело было не только в том, что она похудела, казалась бледной и невыспавшейся – все это, как заявила Дафна, можно наблюдать практически у всех, кто пережил любовную драму. Пугало поведение Илейн. Она перестала улыбаться людям, ходить по городу с гордо поднятой головой, не встряхивала своими локонами. Вместо этого она старалась быть как можно незаметнее. Предпочитала больше помогать на кухне, чем за стойкой администратора, чаще работала на складе, чем с клиентами. Покупая платье, она выбирала уже не яркое и веселое, а что-нибудь поскромнее. А свои волосы, о которых Уильям как-то сказал: «Словно ангелы спряли медь» (еще одна фраза, которую он произносил не всерьез), она нетерпеливо приглаживала влажной ладонью, прежде чем завязать в хвост. И если раньше Илейн нравилось, что ее волосы пляшут, словно наэлектризованные, то теперь, вместо того чтобы расчесать их и наэлектризовать еще больше, она побыстрее стягивала их на затылке.