— Мистер Холл, главное сейчас — умеренность. Поиграйте в теннис, побродите с ружьем по окрестностям.

— Пожалуй, я туда не поеду, — помедлив, сказал Морис.

— Почему?

— Глупо совершать такую утомительную поездку два раза в день.

— Вам будет удобнее у себя дома?

— Да… впрочем, нет… нет, я все-таки вернусь в Пендж.

Вернувшись, он не без удовольствия обнаружил, что молодые обитатели Пенджа как раз собираются уезжать по предвыборным делам и целые сутки их не будет. Что ж, сейчас Клайв интересовал его еще меньше, чем он — Клайва. Поцелуй окончательно развеял его иллюзии. Поцелуй совершенно банальный, благоразумненький и — увы — раскрывший сущность Клайва. Он всегда учил: чем меньше у тебя есть, тем на самом деле у тебя этого больше. То есть половина якобы больше целого. В Кембридже Морис не возражал против этой теории, но сейчас ему предложили лишь четверть и сказали: она, эта четверть, — больше половины. Неужели Клайв принимает его за куклу из папье-маше?

Клайв заохал: он бы никуда не поехал, намекни Морис, что может вернуться. Но к матчу приедет так или иначе. Энн шепотом спросила: «Встреча прошла удачно?» Так себе, ответил Морис. Энн тут же взяла его под крылышко и предложила — пригласите в Пендж свою даму. «Представляю, мистер Холл, как она обворожительна. Кареглазая красавица, да?» Но ее уже звал Клайв… Морису предстоял вечер в обществе миссис Дарем и мистера Борениуса.

Душа его была на диво неспокойна. Вспомнилась первая ночь в Кембридже, комнаты Рисли. Пока он совершал бросок в город и обратно, дождь прекратился. Захотелось выйти в загустевший вечер, посмотреть на закат солнца, послушать плач деревьев. Энотеры, потускневшие, но все равно совершенные, высовывали из кустарника распустившиеся головки и волновали Мориса своими запахами. Когда-то Клайв показывал ему эти цветы, но не говорил, что они пахнут. Ему нравилось быть на воздухе, среди малиновок и летучих мышей, крадучись, он бродил по саду с непокрытый головой… скоро раздастся гонг, и надо будет одеваться для очередного выхода к столу, снова задергивать занавески Бордовой комнаты. Снова… но он уже не тот. Работа по превращению его в другого человека уже шла, она началась в Бирмингеме, когда смерть отвела от него взгляд… Работа шла — хвала мистеру Ласкеру Джонсу! Морис предпринимал осознанные усилия, но глубокие перемены в нем набирали мощь и сами по себе, и если повезет, он может оказаться в объятиях мисс Тонкс.

Его размышления прервал егерь, которого он отчитал утром, — прикоснувшись к козырьку фуражки, тот вежливо спросил: не собирается ли мистер Холл поохотиться завтра? Нет, разумеется, ведь завтра крикет… но вопрос был задан, чтобы не начинать непосредственно с извинений. «Прошу прощения, сэр, что не сумел доставить вам и мистеру Лондону удовольствия в полной мере» — в такую форму егерь облек свое извинение. Жажда мести у Мориса давно прошла, и он сказал: «Все в порядке, Скаддер». Скаддер являл собой недавнее приобретение: горизонты Пенджа расширились, когда в его жизнь вошли политика и Энн. Умом Скаддер превосходил старого мистера Эйрса, главного егеря, и прекрасно это знал. Он намекнул, что не взял пять шиллингов потому, что сумма слишком велика. Но не сказал, почему тут же взял десять! Лишь добавил: «Рад, что вы так быстро вернулись, сэр». Но эти слова показались Морису уже не вполне уместными… поэтому он повторил: «Все в порядке, Скаддер» — и вошел в дом.

К столу надо было надевать смокинг — не фрак, поскольку их всего трое, но все-таки, — и хотя Морис всегда относился к подобным условностям с почтением, сейчас он вдруг понял, до чего они смехотворны. Какая, в самом деле, разница, что на тебе надето? Главное, чтобы было вкусно, чтобы рядом сидели приятные люди. Впрочем, последнее ему не грозит. Надевая рубашку под смокинг, он случайно коснулся накрахмаленной стойки воротничка и испытал чувство жгучего стыда — ему ли критиковать тех, чья жизнь проходит не взаперти, кто дышит полной грудью? Но до чего суха, до чего безжизненна миссис Дарем — таким будет Клайв, если из него выпустить жизненные соки. А уж как сух мистер Борениус! Хотя при ближайшем рассмотрении он оказался совсем не прост — надо отдать ему должное. Приходских священников Морис презирал и поначалу не удостоил мистера Борениуса вниманием, но после десерта тот, к удивлению Мориса, предстал сильной личностью. Морис считал, что священник местного прихода обязательно поддержит Клайва в ходе предвыборной кампании — как же иначе? Но услышал:

— Я не буду голосовать за человека, который не причащается, и мистер Дарем меня понимает.

— Однако радикалы — противники вашей церкви, — с трудом нашелся Морис.

— А я и не собираюсь голосовать за их кандидата. Хотя, казалось бы, он — христианин.

— По-моему, вы чересчур разборчивы. Ведь все, что вы считаете необходимым, Клайв сделает. Вам еще повезло, что он не атеист. Сейчас, знаете ли, и такие экземпляры не редкость.

Понимающе улыбнувшись, мистер Борениус ответил:

— У атеиста больше шансов попасть в царство небесное, чем у эллиниста. «Если станете, как малые дети» — так сказано в Библии. А кто такой атеист, как не малое дитя?

Морис опустил глаза, ища подходящий ответ, но тут вошел камердинер и спросил: не будет ли указаний для егеря?

— Я разговаривал с ним перед обедом, Симкокс. Ничего не надо, спасибо. Завтра — матч. Я все ему сказал.

— Да, сэр, но он спрашивает, не захотите ли вы в перерыве искупаться, ведь погода изменилась к лучшему. Он и воду из лодки вычерпал.

— Вот и молодец.

— Вы про мистера Скаддера? Могу я с ним поговорить? — спросил мистер Борениус.

— Передайте ему просьбу священника, Симкокс. И скажите, что купаться я не буду. — Когда дверь за камердинером закрылась, Морис спросил: — Может быть, хотите поговорить с ним здесь? Пожалуйста, мне вы не помешаете.

— Спасибо, мистер Холл, но лучше я выйду. Ему будет удобней на кухне.

— Не сомневаюсь. На кухне водятся прелестные девицы.

— Ах! Ах! — воскликнул мистер Борениус с видом человека, услышавшего о сексе впервые в жизни. — Вы случайно не знаете, матримониальные планы у него есть?

— Откуда мне знать? Я, правда, когда приехал, видел, как он целовал двух девушек сразу, но это — все.

— Бывает, во время охоты эти люди делятся своими секретами. Свежий воздух, общая цель…

— Со мной не делятся. Я бы сказал, что вчера он мне и Арчи Лондону изрядно надоел. Норовил заправлять всем спектаклем. И вообще показался нам порядочной свиньей.

— Извините, что спросил вас об этом.

— Что здесь извинять? — буркнул Морис, раздосадованный тем, как ловко священник ввернул про «свежий воздух».

— Откровенно говоря, хотелось бы, чтобы этот молодой человек нашел себе пару в жизни, прежде чем пускаться в плавание. — Чуть улыбнувшись, Борениус добавил: — Впрочем, это относится ко всем молодым людям.

— О каком плавании вы говорите?

— Он собрался эмигрировать.

Слово «эмигрировать» священник произнес с заметным раздражением, после чего направил стопы в кухню.

Морис решил, что минут пять пообщается с природой. Пища и вино разогрели его, и безо всякой связи он подумал: даже старина Чэпмен, и тот позволял себе покуролесить. И только он один, следуя наставлениям Клайва, сочетал прогрессивные идеи с поведением ученика воскресной школы. А ведь он не библейский старец Мафусаил, разве у него нет права насладиться жизнью? Ах, эти пьянящие запахи, эти кусты, готовые дать тебе приют, это черное, как кусты, небо! Но все это отворачивалось от него. Взаперти, среди четырех стен — вот его место, там он и покроется плесенью, достойный столп общества, которому за всю жизнь ни разу не довелось взбрыкнуть, нарушить правила. Аллея, где он прогуливался, через калитку вела в парк, но влажная трава могла испортить его лакированные туфли, и он дал себе команду вернуться. Шагнув назад, он наткнулся на ногу в вельветовой брючине, его локти на секунду были взяты в плен — это Скаддер спасался бегством от мистера Борениуса. Хватка разжалась, и Морис снова погрузился в свои мысли. Вчерашняя охота, казавшаяся в тот момент вполне заурядным событием, вдруг стала излучать легкое мерцание — ведь это была жизнь, хотя внешние проявления указывали на скуку. Он взял эту охоту за отправную точку и попробовал вспомнить, совершал ли какие-то активные действия до нее и после. До — помогал двигать фортепьяно. После — пытался дать пять шиллингов на чай… что еще он здесь делал? Когда цепочка вплоть до настоящей минуты была выстроена, его словно током ударило — до чего ничтожны все события! Он выпустил эту цепочку, и ее поглотил мрак. Проклятье, а не ночь, горестно подумал он, а клубы воздуха мягко притрагивались к нему, перетекали друг в друга. Далеко позади продолжала поскрипывать калитка, но вот она словно захлопнулась — прощай, свобода! — и он вошел в дом, в окружение четырех стен.