— О-о, мистер Холл! — воскликнула пожилая дама. — Какая у вас утонченная прическа!

— Прическа? — Он обнаружил, что вся его голова усыпана желтой пыльцой энотеры.

— Прошу вас, оставьте. Пыльца прекрасно гармонирует с вашими черными волосами. Мистер Борениус, вам не кажется, что в нем появилось что-то разгульное?

Церковник поднял невидящие глаза. Его прервали в разгар серьезного разговора.

— Но, миссис Дарем, — настойчиво продолжал он, — вы мне совершенно ясно дали понять, что все ваши слуги приняли конфирмацию.

— Мистер Борениус, я и сама так думала.

— И что же? Я захожу в кухню, а там Симкокс, Скаддер и миссис Уэтеролл. Что касается Симкокса и миссис Уэтеролл, я все сделаю. А вот со Скаддером хуже, он ведь уплывает, я не успею его как следует подготовить, даже если уговорю епископа.

Миссис Дарем попыталась напустить на себя серьезность, однако Морис, которому она симпатизировала, откровенно засмеялся. Может быть, собралась с мыслями хозяйка, мистеру Борениусу стоит написать Скаддеру записку для местного богослужителя — должен же он там быть?

— Написать я могу, но что толку? Думаете, он передаст записку по адресу? Он не питает к религии вражды, но едва ли сейчас его можно направить в лоно церкви. Если бы мне вовремя сказали, кто из ваших слуг принял конфирмацию, а кто нет, этого затруднения можно было бы избежать.

— У слуг только свои дела на уме, на остальное им плевать, — посетовала пожилая дама. — Слова из них не выудишь. Тот же Скаддер — взял и огорошил Клайва своим отъездом. Его, видите ли, приглашает брат. А он и рад стараться. Мистер Холл, как нам выйти из положения? Как бы поступили вы?

— Наш молодой друг, шагающий по жизни победной поступью, религию просто презирает.

Штиль в душе Мориса сменился волнами. Ведь этот священник — урод уродом, ему ли воротить нос да насмехаться над молодостью? Скаддер чистил ружья, таскал чемоданы, черпал воду из лодки, собирался эмигрировать, он что-то делал в этой жизни, а мелкопоместная знать, припечатав зады к креслам, выискивала в его душе пороки. То, что он клянчил чаевые, — вполне естественно… а если не клянчил? Если извинялся безо всякого лицемерия — тогда вообще какие к нему претензии? Мысль в нем созрела и попросилась наружу.

— Допустим, он примет конфирмацию — где гарантия, что он станет причащаться? — спросил Морис. — Я, к примеру, не причащаюсь.

Миссис Дарем замурлыкала какой-то мотивчик — только бы они не сцепились.

— Но у вас была возможность. Что мог, ваш священник для вас сделал. А для Скаддера — нет, и вина за это лежит на церкви. Я не могу закрыть на это обстоятельство глаза, хотя вам оно кажется весьма банальным.

— Большим умом я не отличался никогда, но, кажется, понимаю, в чем тут дело: вам важно, чтобы в будущем вина лежала не на церкви, а на самом Скаддере. Может, сэр, для вас смысл религии именно в этом, а для меня, да и для Христа, кстати говоря, — в другом.

Кажется, столь яркой речи он не произносил за всю жизнь, после сеанса гипноза мозг его давал мощные вспышки. Но мистер Борениус был не из тех, кто уступает без борьбы. Он вежливо парировал:

— У неверующих всегда такое ясное представление о вере, мне бы половину их убежденности.

С этими словами он поднялся, и Морис повел его к выходу короткой дорогой, через сад на заднем дворе. У стены стоял предмет их рассуждений, явно поджидая одну из служанок. Похоже, сегодня вечером он решил сыграть роль местного привидения. Тьма настолько загустела, что Морис его сразу не заметил. Наблюдательность проявил мистер Борениус, он издал негромкое «Спокойной ночи», адресованное кому-то третьему. В воздухе плавал тонкий фруктовый аромат… неужели Скаддер стянул на кухне персик? Сад просто благоухал, несмотря на холод, и Морис, проводив мистера Борениуса, решил вернуться через кустарник, усладить обоняние запахом душистых энотер.

До его слуха еще раз донеслось «Спокойной ночи, сэр», и, проникшись дружеским чувством к местному распутнику, Морис ответил:

— Спокойной ночи, Скаддер, я слышал, вы собрались эмигрировать?

— Есть такой план, сэр, — отозвался голос.

— Что ж, удачи вам.

— Спасибо, сэр, не думал от вас такое услышать.

— В Канаду или Австралию?

— Нет, сэр, в Аргентину.

— A-а, чудесная страна.

— Вы там были, сэр?

— Не довелось, мне и в Англии хорошо, — ответил Морис и продолжил путь, снова наткнувшись на ногу в вельветовой брючине. Необязательность этой встречи и вялый обмен репликами как-то гармонично слились с темнотой сада, с безмолвием вечернего часа, попали в тон его настроению, и до самого дома Мориса сопровождало ощущение какого-то довольства. Через оконное стекло он видел миссис Дарем, она проплыла мимо, неторопливая и безобразная. Едва он вошел, ее лицо — словно что-то легко щелкнуло — стало прежним, как и его собственное, они обменялись надуманными фразами о том, как прошел его день в городе, и разошлись для встречи с Морфеем.

За последний год он привык к бессоннице и, едва лег, сразу понял — ночью его ждут тяжкие муки. События прошедшего дня взбудоражили его и теперь расталкивали в мозгу друг друга. Ранний подъем, поездка в Лондон, визит к доктору, возвращение. Где-то на задворках сознания маячил страх: на исповеди он не сказал что-то важное, что обязательно надо было сказать. Но что? Ведь он все вдумчиво описал заранее, содержанием был вполне доволен. В душу закралась тревога, между тем как раз от этого его предостерегал мистер Ласкер Джонс: чем больше самокопания, тем меньше шансов на успех, семена внушения, засеянные в его мозг во время гипноза, должны спокойно лежать под паром, их нельзя ворошить, ломая голову, прорастут они или нет. Надо, чтобы все его чувства онемели… но не тревожиться он не мог, и во многом этому способствовал Пендж. Какие яркие, какие узорчатые отпечатки оставил он на поле его памяти, каким дивным венком из цветов и плодов опоясал мозг! Предметы и явления, не виденные им никогда, например лодка, из которой вычерпывают дождевую воду, оказались доступны его мысленному взору сегодня, хотя занавески были наглухо задернуты. Ах, как хочется туда! Туда, во тьму… не ту, что облепляет тебя в четырех стенах комнаты и превращает в мебель, — во тьму, которая сулит свободу! Увы, праздные помыслы! Ведь за что он заплатил доктору две гинеи? Чтобы тот поплотнее задернул занавески. Чтобы рядом с ним в бордовом плену комнаты лежала какая-нибудь мисс Тонкс. Дрожжи гипноза продолжали делать свое дело, и фантазия Мориса нарисовала портрет мужчины, который, то ли сам по себе, то ли по его воле, оборотился женщиной… потом снова мужчиной, вприпрыжку он побежал по футбольному полю, бросился в укрытый за ним пруд… Мучимый видением, Морис застонал. Неужели в жизни нет ничего лучше этого бреда? Есть… есть любовь, благородство, громадные пространства, где страсть сулит покой, куда не доберется ученый мир… нужно только туда попасть; но пространства эти есть и будут всегда, они покрыты лесами, над ними дугой изгибается величавое небо, оттуда зовет друг…

Прямо во сне он соскочил с кровати, отбросил в стороны занавески и крикнул: «Иди сюда!» Только после этого сон слетел с него — что с ним? Зачем он кричал? Трава в парке была прижата к земле туманом, из него выступали стволы деревьев… ему вдруг вспомнились буйки, что показывали путь в устье реки, возле которой находилась его старая частная школа. В комнату ринулись струи холодного воздуха. Он поежился и сжал кулаки. По небу плыла луна. Ниже находилась гостиная, и рабочие, приводившие в порядок черепицу на крыше пристройки, оставили лестницу, уперев ее в подоконник его окна. Интересно, зачем? Он встряхнул лестницу — прочно ли стоит? — бросил короткий взгляд на деревья… но желание вырваться на волю исчезло сразу, едва представилась возможность. Какой смысл? Бегать по сырому лесу в поисках радости — он для этого слишком стар.

Он снова лег в постель, и тут до слуха донесся звук, едва уловимый, такой интимный, будто родился где-то в недрах его собственного тела. Его словно прошило огненной судорогой — верхушка лестницы на фоне лунного света завибрировала. В проеме появились голова, плечи, и в комнату влез мужчина, почти незнакомый… почти… он осторожно прислонил к подоконнику ружье, шагнул к Морису, оцепеневшему на своем ложе, опустился рядом на колени и зашептал: